Страница 55 из 106
Тяжелый гул самолетов с востока перебил ее мысли, будто сквозняком выдул все ее опасения, и Шура ринулась со всех ног к вокзалу. Обостренным зрением она замечала каждую выбоинку на темной дороге и успевала лавировать между мест предполагаемой опасности. Добежав до старого бревенчатого склада, который сейчас пустовал, Шура достала ракетницу и одну за другой выпустила в сторону эшелона две зеленые ракеты. И тут же, словно на крыльях, ринулась в сторону от сарая, в густую темень. Она бежала не разбирая дороги, бежала под гул, вой и грохот бомб, надеясь, что сейчас никому нет дела до одинокой, насмерть перепуганной женщины.
Возле станции захлопали зенитки, но их тщетные залпы не мешали самолетам, они заходили и заходили на бомбежку, делая круг, и от взрыва бомб, казалось, сотрясается весь город.
Добравшись домой, Шура разобрала в темноте постель и, стараясь не обращать внимания на продолжительные вздохи матери, сделала вид, что устала и сразу уснула. Но уснуть она, конечно, не смогла до рассвета. Она испытывала физическую усталость, как после хорошего трудового дня. Ей казалось, что все эти бомбы она сбросила на фашистские эшелоны собственными руками.
В шесть часов она поднялась, долго умывалась холодной водой и почувствовала себя бодрой, будто всю ночь крепко спала и отдохнула. Быстренько оделась и пошла в столовую.
Офицеры сегодня на завтрак опоздали, причем заходили они по одному, по два, небольшими группами. Лица их были серыми и озабоченными. От вчерашней их словоохотливости не осталось и следа. Только один молодой подтянутый офицер, как бы подчиняясь пристальному взгляду Шуры, сказал:
— Рус, бомба, офицер капут. — И изобразил пальцами некий беспорядок.
— Да, это была ужасная ночь, — проговорила Шура по-немецки. — Я до утра не могла уснуть. Никогда еще на наш город не было такого варварского налета.
Услышав родную речь, молодой офицер оживился:
— А вы здешняя? — Да.
— Вы так хорошо говорите по-немецки, как будто родом из великой Германии.
Шура поблагодарила за комплимент и «призналась», что в ее жилах течет арийская кровь, ибо ее родственники по матери — немцы.
— Поэтому вы остались здесь и не ушли с русскими?
— Да, именно поэтому.
— К сожалению, — раздумчиво проговорил молодой офицер, — не все, в ком течет арийская кровь, служат нашему общему делу.
— Что вы имеете в виду, господин офицер? — холодно спросила Шура, будто ее оскорбил неуместный намек собеседника.
— Я имею в виду то, что сказал, — ответил офицер и, видя, как омрачилось миловидное лицо официантки, решил пояснить — Ночью обнаружили партизанского пособника. Им оказался солдат станционной охраны. Он корректировал бомбежку и не соизволил даже выбросить ракетницу из кармана своей шинели. Вот вам и ариец!
Побледневшая Шура с таким искренним огорчением покачала головой, что словоохотливый офицер, ничего не скрывая, рассказал все, что знал о ночном происшествии. Сразу же как только послышался гул самолетов, солдаты всполошились и, конечно, заметили две зеленые ракеты. Солдаты ринулись к месту, где скрывался партизанский лазутчик. Вскоре туда же устремились и гестаповцы. В суматохе под божбежкой они не смогли сразу разобраться, на всякий случай повыгоняли на улицу всех жителей из ближних домов, потом привели сыскную овчарку, и она взяла след по оброненному носовому платку. Задержанный солдат, разумеется, ничего не смог сказать в свое оправдание, кроме того, что ракетница в его кармане оказалась чисто случайно. В заключение своего рассказа молодой офицер выразил свое сочувствие русским: «Если они будут нанимать в разведку таких ослов, то…» У Шуры просто чесался язык, так ей хотелось возразить: «Но ведь эшелон-то разбомбили!»— но она спросила только, что же теперь ожидает предателя.
— Виселица. Банально — но впечатляет. — И молодой офицер усмехнулся, польщенный взволнованным вниманием хорошенькой официантки с арийской кровью.
Офицер поблагодарил Шуру и вышел.
Его рассказ показался Шуре настолько фантастичным, что она не сразу поверила ему и забеспокоилась — уж не ловит ли он ее? Но потом Шура краем уха услышала разговор о предателе и за другим столом, где сидели два пожилых офицера.
До конца дня Шура так и порхала между столиками, возбужденная таким оборотом дела. Глаза ее сверкали, она дважды опрокинула поднос с посудой, по тем не менее ей хотелось беспрестанно улыбаться. «Одним фашистом станет меньше, — твердила она про себя. — А если и разберутся, что не того поймали, то все равно уже будет поздно…» Теперь рассказ молодого офицера не казался ей таким уж фантастическим. Вполне возможно, что прибежавшие к бревенчатому складу солдаты затоптали ее следы, кто-то уронил в суматохе носовой платок, вот овчарка и ринулась на чужой запах. От этого ведь и гестаповцам легче. Как-никак, а они нашли вражеского лазутчика, сразу же нашли, проявили оперативность, вырвали зло с корнем.
Через день, когда Шура вернулась с работы, мать сказала ей, что приходила «какая-то девка и тебя спрашивала».
— Что за девка? Совсем незнакомая?
— А бог ее знает, что она за девка. — Мать сидела, сутулясь над шитьем возле керосиновой лампы, и отвечала, не поднимая головы. — Вроде не из тутошних. Письмо вон тебе от хлопца передала. — Мать протяжно вздохнула и привычно посетовала — Все секреты, секреты…
Шура разорвала конверт. Письмо с глуповатым текстом про любовь и свидание таило в себе шифровку. Тридцатую просили явиться завтра в двадцать часов по такому-то адресу для встречи с посланцем Лесного царя. Сообщался пароль и отзыв.
— Оказывается, знакомая, — прочитав письмо, пояснила Шура матери. — Из села она приехала, просит зайти, поговорить, хочет здесь на работу устроиться.
Мать в ответ только вздохнула и ничего не ответила.
На другой день, улучив момент, Шура прошла мимо дома, указанного во вчерашнем письме. Ничего подозрительного заметить ей не удалось.
В назначенный час она уверенно подошла к этому дому, толкнула дверь — она оказалась неприкрытой и легко подалась. Пути назад не было, и Шура — чему быть, того не миновать — негромко, но отчетливо произнесла: «Есть тут кто-нибудь? Хозяин?.. Хозяйка?..»
— Проходите, — послышался женский голос. — Проходите, не пугайтесь, у нас света нет.
Голос показался Шуре приветливым, теплым, она инстинктивно поняла, что такой голос не может принадлежать провокатору.
Шура назвала пароль и услышала в ответ отзыв.
— Нам придется спуститься в погреб, — продолжала женщина, — там будет удобнее…
Женщина спустилась первой и, протянув руку Шуре, помогла ей сойти по деревянным ступенькам вниз.
Здесь они зажгли свечу и несколько мгновений изучали друг друга.
— Вот ты какая, Тридцатая, — проговорила Тамара с нотками искреннего восхищения. — Тимофей Михайлович и Петр Васильевич передают тебе большой привет, — продолжала Тамара. — Они хвалят тебя за оперативность, за смелость и благодарят от имени всего отряда…
Они сразу же перешли на «ты», как давние знакомые.
Шура спросила о новостях на фронте. «От немцев ведь ничего толком не узнаешь, они то бахвалятся день и ночь, будто по крайней мере Москву взяли, то паникуют, как будто вот-вот их отсюда самих попрут со дня на день…»
Тамара коротко рассказала о том, что знала. Главное — фашисты сосредоточивают свои силы возле Курска и Орла, о чем уже и сама Тридцатая знает.
— Наша задача — доступными средствами помешать этому. Как говорят, чем сможем, тем и поможем…
Тамара передала Тридцатой новое задание партизанского командования: узнать, сколько фашистов охраняют железнодорожный мост через реку Беседь, какие там имеются укрепления, установить численность солдат, дислоцированных на станции Белинковичи.
— В одиночку тебе это выполнить невозможно, поэтому Тимофей Михайлович передал наказ: найти себе помощника, — проговорила Тамара.
— Это не так просто сделать, — отозвалась Шура. — Может быть, у вас есть кто-то на примете?