Фронтовые повести

Коротченко, держа в руках развернутый планшет с белесыми потертыми краями, давал указания командирам рот. Нетрудно было догадаться, что речь шла об очередной операции на железной дороге. Тамара и Жамал остановились чуть поодаль, ожидая, когда Тимофей Михайлович закончит разговор с командирами.

Коротченко сам подошел к женщинам, спросил Жамал, как здоровье партизанской дочки. Кто бы ни спрашивал о дочери, она не могла удержаться от радостной улыбки. Даже усталая, изможденная, не способная выговорить ни слова, Жамал всегда на вопрос о дочери отвечала улыбкой.

Пока она улыбалась, Тамара пояснила, что Майя ведет себя как и подобает дочери партизана: растет не по дням, а по часам, уже скоро все зубы появятся, просит есть, а когда начинается вражеский обстрел, сама ложится в укрытие и лежит.

— А в дождь с нее как с гуся вода, — продолжала Тамара. — Ни разу еще не кашлянула, не чихнула.

— Ну что ж, хорошо, если здорова, очень хорошо, — проговорил Тимофей Михайлович, — всему отряду хлопот меньше… Ну а теперь посмотрите вот это письмо.

Командир протянул женщинам листок бумаги, густо исписанной фиолетовыми чернилами.

Письмо начиналось, как обычно, с приветствия и пожелания здоровья всему отряду. Далее сообщалось, что водонапорная башня взорвана, но мины, заложенные в гестапо, не сработали, были обнаружены новым начальником, после чего фашисты повесили на площади одного из жителей города. Новый начальник свирепствует больше старого. Весь город потрясло известие о гибели от руки фашистов ни в чем не повинной старой женщины.

«Кто-то донес, что муж этой женщины, отец Володи Хомякова, — коммунист и активно боролся против фашистов. Парня вызвали на допрос, в это время фашисты ворвались в их дом, пытали его мать, избили, вырезали на спине звезду. Бедная старушка скончалась. Когда сын повез ее хоронить, то фашисты перевернули гроб с мертвой женщиной, думая, что там спрятаны мины. Весь город только говорит об этом. Сам Володя Хомяков дрожит от ненависти к фашистам. Он, несомненно, будет им мстить, но в одиночку пропадет, поэтому надо привлечь его к работе с нами. Это парень честный, я немного знала его и прежде…»

Далее сообщалось о том, что два дня тому назад советские самолеты разбомбили на соседней станции «с нашей помощью» пять вражеских эшелонов. «Теперь научились бомбить, ни один вагон не уцелел. Я сама еле живой выбралась со своей ракетницей…»

В конце стояла подпись: «С приветом, Тридцатая». «Отчаянная, видать, эта женщина, Тридцатая», — подумала Тамара.

Письмо, однако, произвело на женщин гнетущее впечатление. Свои успехи воспринимались партизанами как нечто само собой разумеющееся, к успехам они привыкали все больше, но к зверствам фашистов они никогда не привыкнут….

Тамара вернула письмо Коротченко. Тот сложил его вчетверо и бережно положил в нагрудный карман гимнастерки.

Он заговорил, что женщинам необходимо сегодня же выйти по направлению к этому городу. Тамара должна проникнуть в город, а Жамал — пробраться на разъезд Бони.

— Твоя задача, Тамара, такова: передать Тридцатой наше задание. Но не прямо, а через посредника, через связного.

Коротченко сел на пенек, снова разверпул свой видавший виды планшет, положил на него карту.

— Вот здесь, на южной окраине города, есть березовая роща. В этой роще стоит старый одинокий тополь. Возле него в пятницу должен появиться человек — пожилой, седой, высокого роста. Твой пароль — «Земля». Его отзыв — «Луна». Этот человек работает на железнодорожной станции. Ты станешь отныне Александрой Ивановной Ивановой, — Тимофей Михайлович подал Тамаре паспорт.

Тамара взяла его, развернула, увидела свою маленькую фотокарточку с четкой синей печатью на белом уголке и отметила, что работа мастерская. Посмотрела городскую прописку: улица Пушкина, дом 75.

— «Луна» сведет тебя с Тридцатой. Вместе с ней разведаете о подразделении, которое охраняет мост через реку Беседь. В полукилометре от моста есть небольшой хутор, где ты можешь пробыть день-другой. Через Тридцатую постарайся установить связь с этим парнем, Володей Хомяковым. Поговори с ним, чтобы он поверил в силу партизан, посоветуй не горячиться зря, а действовать только с нами.

Тамара спросила, через сколько дней они должны вернуться.

— Через неделю. Крайний срок десять дней. Место и время встречи с Жамал установите сами. Если не управишься за то время, нам придется принимать меры для вашего розыска… А теперь тебе задание, Жамал…

Коротченко, сидя на пне, вытянул правую ногу, достал из кармана носовой платок — голубой, с желтой шелковой каймой, — и с нажимом протер глаза. Жамал невольно отметила, как постарел, как измотался Тимофей Михайлович за последние месяцы. От постоянного недосыпания глаза командира слезились, щеки были землисто-серыми, между бровей, казалось, навечно залегла глубокая складка постоянного напряжения…

Тимофей Михайлович сложил платок вчетверо, встряхивая его одной рукой, сунул в карман и продолжил:

— Во что бы то ни стало, Жамал, проберись к разъезду Бони. Установи, когда сменяется охрана моста возле разъезда, на каком транспорте и когда подъезжают туда солдаты, есть ли там дзоты… Вот, собственно говоря, и все. Если есть вопросы — прошу. Если нет — желаю благополучно выполнить задание.

Тимофей Михайлович поднялся, крепко пожал женщинам руки.

Они вышли на задание в сумерках. Шли в полном боевом снаряжении — автоматы, диски с патронами, гранаты и мины. Это были не просто женщины, а партизанки Великой Отечественной войны, способные твердой рукой пустить пулю в человека, если человек этот пришел убивать детей.

Они шли по темному лесу малоизведанными лесными тропинками и, как все женщины, не могли долго хранить молчание, хотя того требовала обстановка.

— Помнишь, в прошлом году Павлик и Батырхан, тоже вдвоем, ходили в разведку и встретили в лесу бородача? — спросила Тамара. Она шла чуть впереди и, говоря, слегка поворачивала голову к своей спутнице.

— Нет, не помню, — призналась Жамал.

— Разве Жилбек тебе ничего не рассказывал?

— Он никогда мне ничего не рассказывает. Ты, говорит, и без того много знаешь, зачем тебе лишние переживания… А кто тебе рассказал? — спросила Жамал со значением.

— В общем, это неважно кто… — помолчав, ответила Тамара.

— Ладно, я и так знаю, — проговорила Жамал. Тамару совсем не огорчила осведомленность подруги, и она продолжала свой рассказ:

— Пошли они вдвоем в разведку, как мы с тобой, и встретили этого бородача. «Ты кто такой?»— спрашивают. Тот отвечает: «Партизан». — «Назови пароль». Он говорит: «Большая земля». Был когда-то такой межотрядный пароль, но к тому времени он уже устарел. Стали наши его допрашивать: «Из какого отряда?» — «Из Мглинского». Отвечает бойко, не моргнув глазом. Расспросили, кто командир, кто комиссар. Всех знает. Мало того, и Коротченко назвал, и Лебедева. «Ну, а почему ты один-то бродишь в лесу?» Одному, говорит, безопаснее в разведку ходить. «Места эти знакомы тебе?» Знакомы, говорит. «Можешь нам показать короткую дорогу на Хотимск?» — «Я эти места как свои пять пальцев знаю. Идемте». Пошли. Павлик зашагал с ним рядом бок о бок, а Батырхан отстал на два шага и автомат снял с предохранителя.

Ты ведь знаешь наших ребят, они уже всякого насмотрелись… Идут полчаса, идут час. В лесу трудно держать направление, можно кружить и кружить весь день на одном пятачке. Павлик первым заметил, что они дали круг. Наш Павлик… Он никогда не заблудится, у него такое чутье…

— Тамара, ты всегда почему-то хвалишь Павлика, — опять со значением заметила Жамал.

— Совсем не хвалю! — возразила Тамара. — Я тебе просто рассказываю, как у них тогда получилось. И если это был бы не Павлик, а твой Жилбек, то я рассказывала бы точно так же.

— Ладно-ладно, — добродушно согласилась Жамал. — Не сердись, я пошутила.

— Пока будем считать, что пошутила, — голос Тамары потеплел. — Но наперед смотри мне… Короче говоря, водил он их, водил, пока не начал дождь накрапывать и похолодало. Стали они пересекать небольшой овраг. По дну ручеек течет, а у ручейка видны свежие следы сапог. Павлик прикинулся мальчиком и говорит с этаким удивлением: «Слушай, парень, что это за следы?» А бородач так уверенно отвечает: здесь, мол, фрицев полно, это их следы, тут на каждом шагу опасность, так что вы без меня пропадете. Павлик перестал притворяться, надоело ему кружить вокруг да около, и он ка-ак рявкнет: «Врешь, скотина! Это наши следы! Мы полчаса тому назад здесь же проходили». А тот, бывалый, не растерялся, оправдывается: «Бросьте, ребята, ведь не по улице шагаем, а по лесу. Чуть-чуть, может, и заблудились, сейчас выберемся». Павлик снял автомат. Если, говорит, шагнешь чуть в сторону— не промахнусь. А дождик все льет и льет, и, пока стояли, Батырхан заметил, что у этого малого борода возле уха вроде бы отклеилась. «Ты зачем бороду прицепил? — спрашивает Батырхан. — А ну, сделай мне руки над головой!» Павлик дернул за бороду— на самом деле приклеенная. Обыскали они его и ничего не нашли — ни документов, ни оружия. «Какой ты партизан, — спрашивают, — если идешь на задание даже без перочинного ножика?» — «А так, — говорит, — безопаснее. Поймают фрицы, скажу — колхозник, в лес по грибы ходил». — «А бороду зачем приклеил?» Тот отвечает — дескать, партизан боялся: увидят, что бритый, подумают — фашист, да и пристрелят. Короче говоря, странным показался такой разведчик: и пароль знает, и командиров знает, и фашистов боится, и партизан боится. Привели они его на базу, к Лебедеву. В тот же день комиссар установил, что липовый бородач — матерый фашистский лазутчик. Оказалось, что в овраге у того самого ручья пятеро фашистов должны были поджидать этого провокатора. Он специально делал такие рейды в глубь леса, чтобы встретиться с партизанами и заманить их в лапы фашистов. В общем, Иван Сусанин, только шиворот-навыворот.