Страница 9 из 21
Потом в течение четырех лет было затишье. А затем последовало несколько ограблений ювелирных магазинов методами, отличными от прежних. Как будто старый шеф сформировал новую банду…
— Послушай, малютка…
— Опять он называет меня малюткой!
— Довольно!.. Я могу вернуться с ордером или, если вы предпочитаете, допросить вас в моем кабинете…
Знаете ли вы некую Николь Приер?..
Она раздумывала, снова повернувшись к Манюэлю.
— А ты ее знаешь? Мне это имя ничего не говорит.
— Молодая девушка, живет на бульваре Курсель с дядей, важным чиновником…
— Ты знаешь важных людей, папа? Кроме комиссара, конечно!
— Ну что ж, придется мне еще вернуться… Единственно, что я хочу сказать вам обоим, Манюэль поймет меня, — в Париже есть люди, или, может быть, один человек, которые решили избавиться от меня…
Алин открыла рот для новой шутки, но ее возлюбленный сурово посмотрел на нее, приказывая ей замолчать. Внезапно он заинтересовался:
— Вас хотят уничтожить?
— Нет. Они добиваются моей отставки. Вернее, моего ухода на пенсию…
— Это, безусловно, устроило бы многих…
Алин не могла удержаться от реплики:
— Начиная с меня!
— Продолжайте, господин комиссар.
— Мне подбросили эту девчонку…
— И вы клюнули на приманку?
— Нет.
— Я бы удивился, если бы было не так. Помню, в свое время я тоже пытался…
— Результат тот же. Со мной довольно ловко разыграли комедию, в которой я исполнял достаточно неприглядную роль соблазнителя…
— Этой самой Николь?
— Да. — Мегрэ серьезно посмотрел в глаза Манюэлю. — Я кого-то очень сильно стесняю. Человека, которого должен не сегодня-завтра поймать на месте преступления…
Он сделал паузу. Манюэль, ставший очень серьезным, повторил:
— Продолжайте.
— Этот человек, похоже, очень умный, должно быть, он в курсе моих привычек и методов работы… Он чувствует, что я его вот-вот поймаю, и решил, что, избавившись от меня, сможет продолжать свои занятия. Вам никто не приходит на ум, Манюэль?
Алин молчала. Она чувствовала, что ей не следует вмешиваться в разговор двух мужчин. Они коснулись такой области, которая была выше ее понимания.
— Это тоже может быть делом рук какого-нибудь маньяка… — начал Манюэль.
— Я думал и об этом. Кроме того, я рассматривал возможность мести… Я пересмотрел список дел, которыми занимался в последнее время и даже в последние дни. Ни у кого из тех, кто замешан в этих делах, нет ни повода, ни возможности нанести мне подобный удар…
— И вы пришли ко мне просить совета?
— Вы хорошо знаете, что последнее время полиция преследует вас по пятам…
— И что вы установили слежку за Алин… Я часто задаю себе вопрос — почему?..
— Возможно, вы об этом скоро узнаете…
— Если вас не заставят выйти в отставку, насколько я понимаю.
— Вот именно.
— Значит, вы подозреваете меня в том, что я сочинил всю эту музыку с девушкой, о которой идет речь, племянницей какой-то важной персоны…
— Во всяком случае, я решил повидать вас…
Наступило довольно многозначительное молчание.
— Вам не известен кто-нибудь, кто способен выполнить такой план?
— Мне известны люди, которые хотели бы всадить вам пулю в живот, но им никогда не пришло бы в голову сыграть с вами такую шутку, как эта… — Откашлявшись, он продолжал: — Что касается меня, то я, конечно, не святой, но клянусь вам головой Алин, что до вашего прихода ничего не слышал об этой истории.
В комнате снова зазвучал голос Алин. На этот раз она уже обращалась не к Манюэлю. И говорила не на высоких нотах. Простонародный акцент почти исчез.
— Если вы расскажете все, что с вами случилось, может быть, мне что-нибудь придет в голову… Когда вопрос касается женщины, лучше всего обратиться к другой женщине…
Префект-метла задохнулся бы от негодования, если бы узнал, что дивизионный комиссар, шеф криминальной бригады, сделал своими наперсниками бывшую проститутку и человека, которого, правильно или неправильно, считают одним из крупных нарушителей закона.
Мегрэ коротко пересказал приключения прошлой ночи. Алин не улыбалась. Она слушала внимательно, застыв на краю дивана.
— У вас есть ее фото?
— Нет.
— И вы еще не ходили на бульвар Курсель, чтобы поговорить с ней по душам?
— Я не имею права.
— По моему мнению, старина, эта девушка в кого-то втюрилась по уши!
Мегрэ живо обернулся к Алин, пораженный ее восклицанием:
— Почему втюрилась?
— Поставьте себя на ее место… Перед вами девушка из хорошей семьи, богатая, живет с дядей, важным господином, и так далее, и так далее… Она вас никогда не видела… Она знает о вас только из газет… И все же разыгрывает с вами комедию, которая могла плохо кончиться… Она возвращается домой в восемь часов утра, зная, что разъяренный дядя поджидает ее у дверей и конечно же не обойдется без вопросов… Сколько, вы сказали, ей лет, этой девушке?
— Восемнадцать.
— Как раз подходящий возраст… Если хотите знать мое мнение, то эта девчонка без ума от какого-то парня, который делает с ней все, что хочет… Он продиктовал, как она должна себя вести, и разработал сценарий до мельчайших деталей… Как только вы найдете его… — Затем она быстро спросила у Манюэля: — Что ты скажешь на это, папа?
— Я согласен с тобой… Эта история мне не нравится…
Не переглянулись ли они с улыбкой, как только комиссар вышел за дверь? Мегрэ, пожалуй, мог бы поклясться, что нет. Он оставил их скорее озабоченными.
Разыскивая бистро, где его ожидали помощники, комиссар чувствовал себя не самым лучшим образом.
Ничего нового узнать ему не удалось. Вскоре он нашел их в кафе рядом с особняком зубного врача.
— Маленькую рюмку коньяку!
— Прошу прощения, патрон, — пробормотал Лурти, облокотившись на стойку, — я не мог предвидеть, что эта женщина…
— Ладно…
— Мне остаться?
— Дождитесь смены… Пойдем, Жанвье…
В машине Мегрэ сказал:
— Поезжай по бульвару Курсель…
Он смотрел на номера. 42-й был как раз напротив главных ворот парка Монсо с решеткой, украшенной позолоченными пиками. Дом был огромный. По бокам широкого и высокого подъезда стояли два швейцара. И можно было легко представить себе экипажи, которые когда-то въезжали во двор, где конюшни были переделаны в гаражи…
В глубине души Мегрэ называл такие дома крепостями. Здесь царствовала не консьержка, а швейцар в ливрее. И конечно же здесь не пахло рагу. Лестница должна быть мраморная. Комнаты огромные, с высокими потолками. Полы покрыты коврами, которые заглушают шум шагов.
Эти большие дома в лучших кварталах произвели на Мегрэ, когда он только приехал в Париж, огромное впечатление. Лакеи тогда еще носили полосатые жилеты, горничные — кружевные капоры, няньки, катающие в парке детские коляски, — английские униформы.
С тех пор ему не раз приходилось по делам следствия бывать в этих домах, и он постоянно испытывал чувство стеснения, может быть, даже какого-то раздражения, которое, однако, происходило совсем не от зависти.
Он знал по опыту, что большинство людей, живущих в этих домах, были в какой-то степени неприкосновенны. Если они сами не были влиятельными особами, у них были высокопоставленные друзья, которым они грозили пожаловаться. Как это сделал Приер, позвонив непосредственно министру внутренних дел.
Жанвье замедлил ход. Машина почти остановилась.
Комиссар пробормотал сквозь зубы:
— Распутница!.. — Затем, сознавая свое бессилие, как бы покорившись неизбежному, с горечью произнес: — Поехали!.. На набережную Орфевр…
На набережную Орфевр, где он имел право допрашивать кого угодно и когда угодно. Кого угодно, кроме таких людей, как мадемуазель Приер. Жанвье молчал. Он понимал, что сейчас не время разговаривать.
— Молодая девушка такого круга, по всей вероятности, ездила за границу, — внезапно сообразил Мегрэ. — В таком случае у нее должен быть заграничный паспорт.
Значит, в полицейской префектуре на нее заведена карточка с фотографией.