Я хочу, чтобы...

Вечер

Я Амани-хумай, птица-удача. Моя суть – свобода и моя судьба – исполнение желаний.

   ***

В зеркале отражалась человеческая девушка: кожа благородного цвета слоновой кости, тёмные чарующие глаза, высокие скулы, правильной формы нос, манящие губы... Чёрная свободная рубашка до колен, длинные широкие рукава, золотая вышивка и капельки рубинов – галабея была прекрасна, как и девушка, на которой она была надета. По-человечески прекрасна.

   Я пожелала не видеть, и красавица в зеркале взмахнула пушистыми ресницами, закрывая глаза.

   О, Аллат!..

   - Что ты наделал, колдун? – прошептала я. А хотелось кричать – так, чтобы весь мир содрогнулся от моего плача. - Что ты со мной сделал?!

   В зеркале появилось ещё одно отражение: высокого, намного выше девушки, мужчины. Короткие тёмные завитки волос красиво падали на лоб, гармонировали с золотистой кожей. Раньше мне понравились бы такие волосы и такая кожа – цвета оливок с восточного побережья. А ещё эти жгучие, хищные глаза.

   Сейчас же девушка в зеркале сморщила носик от отвращения.

   - Ну что же ты, Амани? - протянул мужчина низким, бархатным голосом. Точно крадущийся в низовьях Джуманы, что за Великим морем, леопард. - Неужели тебе не нравится твоё тело? Ты прекрасна, моя хумай

   - Я не твоя! – Как же меня раздражал этот мелодичный, совершенно не мой голос!

   - Ну почему же? - улыбнулся мужчина. Холёные пальцы колдуна пробежались тёмным, почти чёрным волосам красавицы в зеркале, подцепили прядь. – Ты моя. Вся.

   Лицо отражения исказилось.

   - Не смей! - проскрипела я, пытаясь вернуть родной голос, а не эти певучие, человеческие оттенки. - Отпусти меня!

   Пальцы с волос перебрались на шею, щёки. Девушка в зеркале замерла, дрожа. Во взгляде появилась мольба, и лишь глубоко, далеко за ней – откуда смотрела настоящая я – горела ярость.

   - Ну уж нет, хумай, – рассмеялся мужчина, лаская нежную кожу красавицы, и я ярко чувствовала его прикосновения – они обжигали. Сквозь ярость и мольбу пробилось удивление: обычно обжигаю я. – Мне совсем не нравится, что ты исполняешь чужие желания. Я хочу, чтобы ты слушала только меня.

   - Это желание я не могу исполнить.

   - Можешь, - шепнул мне на ухо мужчина. - Можешь, Амани. Гляди, - он мягко повернул меня за подбородок, заставляя смотреть в сторону окна. - Скоро солнце сядет. Ночью, когда твоё превращение завершится, я овладею твоим новым телом. И тогда ты, хумай, будешь петь только для меня.

   У девушки в зеркале задрожали губы.

   - Нет! - севшим, совсем не моим – человеческим – голосом простонала я. – Нет...

   Мужчина улыбнулся, убирая руки. Отступил к двери.

   - Да, - и добавил, тягуче, бархатно: - Увидимся ночью, моя хумай.

   В повисшей тишине стук засова прозвучал громом, и я содрогнулась.

   В тёмных глазах отражения сгустками пламени горело отчаяние.

   ***

   - О, сайеда, что вы делаете?!

   Не выпуская из рук острый осколок, я обернулась.

   Ифрит в облике девушки-служанки подбежала ко мне, лепеча:

   - Сайеда, вы поранились!

   Я пожала плечами – человеческое тело слушалось, будто я всегда его носила. И боль я чувствовала, точно человек. Раненый палец жгло, когда ифрит приложила к нему остро пахнущую лекарством повязку.

 - Зачем же так, сайеда? Вы ещё не привыкли к боли…

- Пусть. У меня будет сотня лет, чтобы к ней привыкнуть. Сотня лет, пока Вадд не заберёт этого ничтожного смертного в своё царство теней, - мой голос дрожал от злости.

   Ифрит подняла голову, и я осеклась. На обнажённой золотистой груди служанки горела печать подчинения.

   - Ваша клетка быстро разрушится, сайеда, - тихо отозвалась ифрит. - Человеческие тела так... смертны.

   Я покосилась на её печать и промолчала. Что какая-то жалкая сотня лет против её тысячелетия?

   Ифрит молча поклонилась и принялась убирать осколки зеркала.

   - Я могла бы освободить тебя, - мой голос журчал непривычно, но слова давались легко. - Пока я человек, - ифрит выронила осколки, обернулась. – Но колдун не даст мне это сделать... Отсюда можно сбежать?

   Загоревшаяся в глазах служанки надежда погасла.

   - Нет, сайеда.

   - Неужели? Никаких потайных ходов, ничего? Люди же это любят.

   Ифрит покачала головой. И грустно произнесла, указывая на окно.

   - Гули.

   - Гули? - изумилась я. - Какие-то гули помешают ифриту..?

   - Посмотрите сами, сайеда, - перебила девушка, возвращаясь к уборке.

   Теряясь в догадках, я подошла к окну. Что же там за гули... О, Иблис!

   - Видите, сайеда, - девушка-ифрит поддержала меня, когда я пошатнулась, и тоже грустно глянула вниз. - Когтями они рвут нашу сущность, а волшебный ошейник развоплощает навсегда.

   Я молча кивнула. Да, то, что гуляло внизу, с трудом можно было назвать гулями. Тело полуженщины-полукошки, лоснящаяся гладкая шерсть, громадные саблевидные клыки...

   Одна из тварей, заметив мой взгляд, подняла голову и, зарычав, прыгнула на стену башни. Я отшатнулась.

   - Не бойтесь, сайеда, - улыбнулась ифрит. - Здесь вы в безопасности. Но не советую выходить во двор.

   - А вы... тоже не выходите? - пытаясь унять стучащее сердце, выдохнула я.

   Грустная улыбка исчезла. Ифрит опустила голову.

   - Дворец большой, сайеда. А к воротам подойти может только сайед.

   Я тихо выругалась. Ифрит робко коснулась моего плеча и тут же убрала руку.

   - Крепитесь, сайеда.

  Да. Всего-то сотня лет рабства у какого-то чернокнижника.

   - Отсюда нельзя бежать, - тихо произнесла напоследок ифрит. - Никак. Пожалуйста, сайеда, не пытайтесь.

   Я сжала кулаки и глубоко вдохнула.

   Нельзя, да?

   ***

   Солнце алело в сиреневых душных сумерках. Я представляла, как хохочет Аллат, кутаясь в свою расшитую золотом накидку, и ждала, когда месяц-Вадд понесётся по чёрно-синей дороге неба, подстёгивая серебряных быков, прогонит сестру и избавит меня от этого унижения.

   Я не могла сбежать, оставаясь человеком. Я не могла сбежать, оставаясь хумай, потому что колдун связал меня. Но цепь между телом и духом всё ещё оставалась зыбкой.

   Шагов я не слышала. Зато стук засова заставил вздрогнуть.

   - Ну вот и ночь, Амани, - улыбнулся колдун, жадно разглядывая меня.

   Ненавижу… Я потянула абайю, оголяя плечо. И, вспоминая, как это делают человеческие женщины, томно пропела:

   - Это правда – то, что ты говорил? Я действительно красива?

   Во взгляде колдуна полыхнуло оно – желание... Ликуя про себя, я закончила:

   - И тебе действительно нравится это тело? Ты хочешь, чтобы оно было твоим?

   Я терпела его прикосновения и поцелуи, пока не услышала долгожданное:

   - Да...

   Я Амани-хумай. Моя суть – свобода и моя судьба – исполнение желаний.

   Я улыбнулась, заглянув ему в глаза.

   - Ну тогда получай его.

   Теряя сознание, я ещё успела поймать в глазах человека отражение недоверия, удивления, ярости. Но мой дух отлетел достаточно далеко, и я не слышала новое желание. На руках колдуна осталось только тело прекрасной человеческой девушки. И тоненькая цепочка-связь между ней и духом.

   Но этого было достаточно, чтобы пленить меня снова.

Ночь первая. Чёрный конь для шехзаде

День в Бахре, столице великой империи Гази, начинался рано.

   Только-только солнце-Аллат показывалась из-за горизонта, рассыпав по небу сверкающие волосы-лучи, как узенькие улицы наполнялись жизнью. Люди муравьями торопились по утренней прохладе сделать большую часть работы за день, чтобы отдыхать в жаркое полуденное время. Стучали ставнями лавки ремесленников, позванивали колокольчиками водоносы, приветственно распахивали двери хаммамы, стучали в гонг жрецы Аллат, отмеряя время. Медленно, величаво ступали по пыльным улицам караваны верблюдов. Они направлялись в порт, а оттуда по самой широкой улице в городе – в хану, главный рынок Бахры.