Страница 93 из 112
Попался ей навстречу
Начцеха Добрывечер.
И молвит она с горя:
сРодной Иван Григорьич!
374
Станки бы так расставить,
И цикл ~бы так направить,
Чтоб мне не возвращаться,
Сто раз бы не встречаться —
Гитара волчком завертелась в воздухе, потом легла
на бедро Зайцева и пошла сыпать дробью переборов:
С Клавой да с Павлином,
С Глебом да с Устином,
С Аннушкой, с Назаром,
С Васей, с Елизаром,
С Яшей да с Наташей!
Так вот она какая —
Упрямая, литая,
Не сказка и не тайна, —
Звездочка комбайна!»
Он взял бурный, торжествующий аккорд.
Гудок поглотил последние слова песни. Рабочие
расходились возбужденные. В этот день курилка пустовала...
Добрывечер смотрел на длинные ряды станков.
Обида от насмешливой песенки Зайцева улеглась.
Но в ней, в этой песенке, была умная и «неожиданная
мысль: ведь и звездочка, и шкивы редуктора, и сотня
других деталей много раз переходят от одного участка к
другому и снова возвращаются. В этом движении,
запутанном и сложном, казалось, бьм точно продуманный
цикл. Но теперь, приглядевшись, Добрывечер понял, что
эта старая обветшалая технология порочна в своей
основе. Она отнимает у людей много лишнего времени,
затрудняет контроль.
И если перестроить технологию так, чтобы в каждой
бригаде был свой завершенный цикл, дело пошло бы куда
быстрее.
«Ну и Яков! Башковитый выйдет инженер из этого
хлопца!» — с удовольствием подумал Добрывечер и
быстро зашагал к конторке.
Г л а в а вторая
Чардынцев сидел у Мишина, когда в кабинет вошел
высокий, с заметной сутулостью пожилой мужчина. Это
был Губачев, заместитель директора соседнего
тракторного завода. Он просил у Мишина взаимообразно на
пять дней двести штук стальных труб «сорок четыре на
пятьдесят».
375
*— Вагоны задержались в пути. А мы сегодня выдали
в производство последние трубы,— добавил он
извиняющейся скороговоркой.
В круглых глазах его было примерно такое
выражение: «Выручи, Семен Павлович. Попал я с этими чорто-
выми трубами, как козел в репейник».
Но Мишин, сузив глаза, ответил:
— Не могу. У меня тоже кончились.
По холодной сдержанности тона . директора и по
улыбке, не то смущенной, не то злорадствующей, Чардын-
цев понял, что Мишин говорит неправду.
Когда заместитель директора тракторного завода
вышел, ссутулившись еще более и процедив холодное «пока,
Семен Павлович», Чардынцев, коротко глянув в глаза
Мишину, уверенно сказал:
— А ведь трубы у нас есть.
— Тебе откуда об этом известно? — ухмыльнулся
директор.
— Знаю!
— Есть,— признался Мишин.— И знаешь, почему я
ему отказал? Он меня, собачий сын, в прошлом году
подвел: не дал листового железа, пока я не позвонил
самому министру.
— А если и он пожалуется министру, — ты и министра
обманешь?
Наступила тишина. Мишин упрямо пригнул голову,
помолчал, потом удивленно и не скрывая обиды
произнес:
— Ну, брат, ты далеко зашел...
— Это ты далеко зашел со своей «коммерческой
жилкой», чорт бы ее побрал! —Чардынцев встал и нервно
зашагал по кабинету.— За повседневными делами, за
хозяйственной суетой ты упускаешь из виду конечную
цель. Да, да, упускаешь, Семен Павлович! Кто к тебе
обратился за помощью — Губачев? Нет! К тебе обратился
представитель социалистического предприятия. И ты
отказал ему из-за каких-то личных счетов с Губачевым. Из-за
труб, что ты утаил от Губачева, несколько районов не
получат во-время тракторов. Ну как это назвать, скажи,
Семен Павлович?
— С тобой трудно разговаривать,— обиженно
огрызнулся Мишин,— ты к каждому факту подводишь какие-то
неожиданные параллели.
376
— А как же иначе? Если ты коммунист, то во всем
равняйся на конечную цель. Не вырождайся в делягу!
— Обидного о себе еще не слышал.
— Жаль. Солдатский котелок и тот любит, чтобы его
с песком продраили.
Мишин молча перекладывал бумаги.
— Оппонент молчит, стало быть, разговор окончен.
Так? — спросил Чардынцев и, остановившись напротив
Мишина, продолжал:— Нет! У меня сегодня настроение
заклевать директора.
— Осторожней. Завод сиротой оставишь,— ответил
Мишин, не улыбнувшись.
— Вот-вот, об этом я и хотел тебе сказать. Весь завод
один везешь. А где главный инженер, где главный
технолог, где начальник производства? Почему только и
слышно: директор приказал, директор не велел? Правильно ли
это, Семен Павлович? Мне думается, неправильно.
— Период освоения,— вздохнул Мишин.— Приходится
самому быть диктатором! В целях оперативности. А потом
все уляжется на свое место.
— Но я слышал, ты так работал и во время войны?
— Было дело...
— И я болел этим. В самый ответственный момент
хотелось самому быть одновременно на всех участках,
делать все за всех. Носился из батальона в батальон, из
полка в полк, как угорелый. Командиров полков держал
за спиной, а сам командовал, горе мыкал. А знаешь,
отчего недуг сей? От неверия в людей и переоценки
собственной персоны. Опасный недуг! Надо излечиваться, Семен
Павлович. И самое неприятное, что у тебя уже есть
последователи. Добрывечер, например, работал один, без
актива. А как захромал сам — провалился и цех.
Или есть там еще такой вихрастый бригадир Глеб
Бакшанов. Я, говорит, лучший токарь завода, на мне вся
программа держится. А бригаду забросил. Рабочие не
выполняют норму, плохо зарабатывают. Видишь, куда
кривая пошла?
—' Выходит, во всех бедах виноват один я?
— Нет, не только ты. Виновата и партийная
организация, не сумевшая во-время подсказать тебе.
Из Москвы позвонил заместитель министра, и
Чардынцев не стал дожидаться окончания, обещавшего
затянуться разговора...
377
В одиннадцать часов вечера Мишин позвонил Губа-
чеву:
— Присылай машину за трубами, кладовщики
напутали. Нужного тебе диаметра у меня оказывается
труб — до чортовой бабушки!
Несколько дней директор ходил мрачный, при встрече
с Чардынцевым холодно кивал головой.
Но Мишин долго сердиться не мог. После вечернего
совещания с начальниками и парторгами цехов он
попросил Чардынцева остаться.
— Алексей,— сказал он, глядя на чернильницу,— если
кто-нибудь тебе скажет, что он пуще всего на свете любит
критику и прямо-таки испытывает удовольствие, когда его
щекочут этим острым предметом,— не верь. Критика есть
критика. Брешет, стервец! Поостыв и поразмыслив,
пришел к выводу: ты прав, Алексей. Спасибо!
За дверью послышался звонкий смех, и тотчас же в цех
впорхнула стайка девушек. Это была бригада Наташи.
Тоня взглянула на часы: до гудка оставалось еще сорок
минут.
— Здравствуйте, девочки,— протянула к ним руки
Тоня.— Что так рано?
— Здравствуйте!
— Не спится!
— Второй механический снится! — отозвались
девушки.
Тоня взяла под руку Наташу. Ей нравилась эта
красивая девчонка с темными смелыми глазами.
— Я серьезно, Наташенька: что всполошились так
рано?
— У нас ежедневные занятия. Сегодня — чтение
чертежей.
— А кто преподает?
— Когда сами, когда Добрывечер.
«А я этого не знала»,— подумала Тоня, досадуя на то,
что она, парторг, и впрямь плохо приглядывалась к людям,
и одновременно радуясь хорошему начинанию.
— Молодцы! — похвалила она-.
— Какое тдм молодцы! — обиженно повела плечом
Наташа.— Прочитайте, что пишут о нас в «Резце». Они
как раз поравнялись со стенной газетой, висевшей у кон-