Страница 49 из 112
любовь — только бешеный ливень, а потом снова засияет
солнце.
Иван уехал. На заводе он был назначен заместителем
начальника механического цеха. Но и новые люди, и
интересная напряженная работа не смогли развеять сосавшей
его тоски. «Пропал казак,— посмеивался над собой
Иван,— была у тебя сабля да дивчина — осталась борода
да овчина».
Целый год он пиедл ей длинные письма. Звал, звал.„
Лиза приехала в яркий, будто расшитый золотом
июльский день. Она была в легком светлом платьице и в
белой шляпе, из-под которой выбивались густые темные
волосы.
Иван взял лизин чемодан и вдруг увидал в левой'руке
ее большой букет пионов, точно такой же, какой он
подарил ей на выпускном вечере. Он зарылся лицом в цветы
и минуту стоял молча, вдыхая аромат счастья.
Встречные мужчины с пристальным любопытством
взглядывали на Лизу. Иван ревниво косился...
Свадьбу решили устроить ^объединенную» — Ивана
с Лизой и Бориса с Ольгой-
К ней готовились долго.
200
— К свадьбе с пустыми руками прийти нельзя, —
сказал Иван, озабоченно поглядывая на друга.
— То-есть? — спросил Борис.
— А то есть, что нам надо па заводе заработать имя.
Морально-производственный капитал.
— Брось выдумывать, Ванька! Какое имеет отношение
завод к нашей женитьбе?
— Ах ты, единоличник чортов! — повысил голос
Иван.— Ты понимаешь, что скажут на заводе? Не успели
с института приехать — уже свадьба, шик-блеск, а на
работе — серенькие воробьишки.
— Что же ты предлагаешь? — спросил Борис
примирительно.
— У Ленина, помнишь, сказано: «Главное .в
стратегии— выбор направления главного удара!» Понимаешь?
Выбор направления главного удара. А что сейчас для
нашего цеха главное? Программа! Стало быть, надо все
силы бросить на это направление.
— «Взял бы я бандуру — бандуристом стал»,—
насмешливо пропел Борис.— Бандурист ты, Ванька, а не
инженер-технолог. Знаешь, что людей иехватает, а
декламируешь: «Все силы бросить на главное направление».
Горе-стратег! Я тоже Ленина читал. Как же ты нанесешь
главный удар, если у тебя нет резервов?
— Есть резервы! Внутренние. Ты вот как раз и есть
слепой бандурист, потому что не видишь наших
резервов. Вот послушай.— Иван быстрым жестом забросил на
затылок кепку.
— Технологические карты устарели? Устарели! Давай
их пересмотрим и внесем в них поправки на «скорость»,
как говорят в авиации. Вот тебе р-раз! -г- воскликнул он,
загнув большой палец.
— Дальше, — торопил Борис, тоже загибай большой
палец.
— Половина рабочих цеха не выполняет норм.
Факт? Факт! Давай присмотримся к каждому из них —
в чем его беда, и поможем от нее избавиться. Вот тебе
два!
— Дальше,— продолжал Борис, загибая второй
палец.
— Дальше сам думай, вий ленивый!
Борис добродушно расхохотался.
— Правильная критика. Что же, резервы подходящие.
201
Технологические карты, действительно, открывали
большие возможности роста производительности труда.
Они были рассчитаны на первый год войны, когда некогда
было, а часто и отсутствовала возможность широко
внедрять механизацию, продумывать все элементы каждой
операции.
Тогда иной раз производственные задачи решались
простым .удлинением рабочего дня. Люди по шестнадцать
часов не выходили из цеха.
Борис и Иван выжимали из технологии «воду».
Так подошел день свадьбы.
Торжество было шумным: одних родичей понаехало
двадцать человек, да заводских друзей набралось
несколько десятков.
Вскоре после свадьбы Ивана назначили начальником
второго механического цеха, а Бориса — начальником
сборочного.
Г л а в а девятая
Никто не помнит, кто первым так (назвал ее,
сорокадевятилетнюю, с настойчиво пробивающейся
сединой в густых русых волосах подсобницу, но так
повелось, что от начальника цеха Добрывечера до самого
молодого чумазого ' токаренка Сабирки все звали ее
Аннушкой.
Она пришла на завод осенью сорок первого года —
•маленькая, быстроглазая, улыбчивая, в стареньком,
потертом на локтях плюшевом полупальто, огромиых
«мужниных», как она говорила, валенках, по-деревенски
повязанном платке. На другой день все уже знали, что она
проводила на фронт любимую дочь—Аночку, что
страшно и горестно ей было сидеть в избе одной (муж Сергей
Архипович Луговой работал мастером в двенадцатом
цехе), и она выбрала цех, «где много молодых людей,
таких, как ее Аночка.
В облике этой простой женщины, пожалуй, самым
главным, заслоняющим все остальное, как в музыке
лейтмотив, была улыбка. То ли светящейся в ней открытой
доброй душой, то ли бесхитростной, бескорыстной,
отзывчивой лаской матери, но улыбка ее не могла не вызвать
ответного теплого чувства даже у самых замкнутых и
черствых людей.
202
И надо было видеть, с какой нежной заботой
развозила она в своей тачке рыжие от ржавчины, грубые
заготовки, складывала их у каждого станка аккуратными
стопочками — и все это делала быстро, весело, с
увлечением.
— Аннушка, узнай, завезли ли на завод заготовки
тяг,— спросит кто-нибудь из токарей.
— Работай, родненький, не тревожься. Я
начальнику напомню, — отвечала она, и парень больше не думал
об этом. Аннушка не только напомнит, а и сама сходит в
кузницу, сама привезет.
Ока всех называла «родненькими», и»в тоне, с каким
она произносила это слово, не было ни слащавости, ни
наигранности.
Иной раз соберутся в курилке токари, задымят
длинными самокрутками. Аннушка пробежит по цеху, увидит,
что несколько станков пустуют и — в курилку.
— А я вам, родненькие, заготовочки-то давно
развезла,— скажет она с порога и замашет руками, отгоняя
от себя дым.
— Ты, Аннушка, будто мастер, посматриваешь за
нами, — незлобиво отзовутся ребята и без сожаления
побросают только что начатые самокрутки.
— А как же, родненькие. За кем же мне смотреть,
как не за вами!
Аннушка часто выполняла и личные поручения
рабочих — одному купит пачку папирос, другому по карточке
хлеб получит, третьему конверт принесет. И все это без
лести, а просто, из желания помочь «родненьким».
Однажды мастер Зыканов попросил Аннушку
принести ему пол-литра водки.
— Нет, родненький, не проси,— отрезала Аннушка.—
Водка — подходящая жидкость для праздников, а в
рабочее время нельзя.
Казалось, ко всем одинаково ласково относилась
Аннушка, но все-таки был и у нее любимец — токаренок
Сабирка.
С работой у него .поначалу не клеилось. Кто-то
бездушно посмеялся над ним, и он, настороженно-злой,
обиженный, стоял в самом углу цеха, едва видимый за
большим револьверным станком.
Ершистый, с колючими, черными, чуть раскосыми
глазами, он ни с кем не делился своими мыслями и тревогами.
203
Зыканову, человеку нечуткому и к тому же очень заня-
TOiM.y, было недосуг разобраться с Сабиркой.
Аннушка как-то раз долго раскладывала пирамидой у
его станка стальные втулки.
— Чудная ты, Аннушка,— сказал Сабирка,
усмехнувшись.
— Это почему же? — спросила • она, вглядываясь в
него спокойными и ласково-внимательными глазами.
— Свалила бы втулки — и все. А ты раскладываешь,
как банки со сгущенным молоком в магазине.
— Сваливать нельзя, родненький. Я привыкла все
делать красиво. ..
— А я не привык,— вздохнул Сабирка.
Аннушка выпрямилась, мягко тронула Сабирку за
плечо.
— Послушай, родненький. Беда моя — не понимаю
я в вашем деле, да зато жизнь мне виднее, сердце