Страница 15 из 112
Николай и еще несколько студентов авиационного института во время летних каникул устроились на работу на судоремонтный завод. Ребята закончили четвертый курс и считали себя без пяти минут инженерами.
На заводе работал «иностранный специалист» по ремонту станков инженер Крафт.
Заносчивость и грубость Крафта вызывали немало нареканий со стороны рабочих.
Как-то закапризничал импортный станок. Студенты, сколько ни бились, не могли наладить. Тогда позвали Крафта.
— Уходите фон! —сказал он. — Вы не инженеры, а дрофосеки! Инженер Крафт сам лишно будет ишрафлять.
Крафт снял пиджак, обнажив ослепительно белую рубашку с накрахмаленными манжетами, покопался, попыхтел, поругался по-своему и вылез из-под станка.
— Нишего не выйдет. Надо капитальный ремонт, — уже с меньшей заносчивостью, но твердо сказал Крафт.
И вдруг Николая словно подмыло.
— Выйдет!—крикнул он со злой уверенностью,— Инженер Крафт не сделал, а русский студент Колька Бакшаноз сделает!
Николай возился со станком весь день. И сделал!
Рабочие были в восторге:
— Молодец парень. Утер нос Крафту!
Анна выслушала этот рассказ, задумчиво поводя бровью. С тех пор она больше не смеялась над
Николаем.
— Когда мне рассказали о твоем столкновении с
Крафтом, я увидела тебя совершенно другим, будто в щелочку я твою душу подсмотрела.
— Ну и... понравилась?
— Понравилась!—ответила она просто.
Вот за эту-то смелость и простоту, за эти синие, чистые, никогда не знавшие лжи глаза и полюбил ее Николай.
Прощаясь с женой перед отправкой поезда с эвакогоспиталем, Николай частил срывающимся голосом:
— Ты знаешь, Анна, мне кажется невероятным, что мы с тобой когда-то были чужими, незнакомыми людьми.
Не верится, что мы родились в разных семьях, что было время, когда мы не думали друг о друге...
А глаза его говорили: «Увидимся ли, Анна? Пройдем ли сквозь пургу или затеряемся в жестокой непогоди?..»
Она поцеловала мужа и убежала в вагон. Поезд тронулся. Женщины-врачи и сестры облепили окна, прощаясь с близкими.
...Николай оторвался от своих мыслей и снова взглянул на влюбленную парочку. В трамвае было полутемно. Где-то возле кондуктора слабо светилась тусклая лампочка.
Показались трубы теплоэлектроцентрали. Николай сошел с трамвая и свернул на шоссе, ведущее к заводскому аэродрому. Главный инженер приехал на полчаса позже.
— Я за вами заезжал, Николай Петрович. Мне сказали, что вы ушли к трамваю.
— Извините, Александр Иванович. Я забыл предупредить вас, что люблю ходить пешком,— улыбаясь, ответил Николай.
«Аэродром» — слишком громкое название для этого пустынного поля, зажатого между двумя массивами леса. Здесь стояла большая брезентовая палатка, в которой собирали самолеты, и четыре фанерных самолетных ящика, заменявших служебные помещения. В одном ящике помещались военпреды и бюро цехового контроля, в другом — начальник цеха, в третьем — охрана.
Четвертый ящик считался своеобразным клубом. Это было единственное место, где можно было отогреться. Здесь всегда было много народу: то забегут покурить сборщики, то придут отдохнуть и погреться мастера, в ненастную погоду здесь весь день у железной печки сидели летчики и мотористы, сушилась охрана'после наряда.
— Виктор Павлович! — обратился главный инженер к начальнику цеха. — Выложите ночной старт. А мы пока погреемся.
В ящике стояла полутьма, и вошедших не заметили.
Сборщик Ибрагимов — худенький, чернявый паренек в стеганом пиджаке и брюках, заправленных в большие, не по росту, ботинки, стоял возле печки, держа в руках лист бумаги. Красный свет от открытой топки вырывал из темноты» его возбужденное лицо с припухлыми, детскими губами.
— Наша бригада решила именовать себя фронтовой и вызывает на соревнование бригаду Лунина-Кокарева!—громко и взволнованно прочитал Ибрагимов.
Стало неожиданно тихо. Только сборщик Корунный из бригады Лунина-Кокарева удивленно протянул:
— Ой, хлопцы, мабудь зараз у лесе вовк здох!
Никто не засмеялся. Вызов бригады Ибрагимова прозвучал неслыханной дерзостью. Полгода назад начальник цеха привел к бригадиру сборщиков Лунину-Косареву трех мальчиков. Самому старшему из «них — Ибрагимову — едва перевалило за пятнадцать лет. Они €ыли в не по росту больших и широких куртках и стояли, поводя плечами и пряча в рукава озябшие руки.
— Обучите, — сказал Лунину-Кокареву начальник деха. — Через месяц поставим на самостоятельную.
— Что мы с этими шплинтами делать будем? — возмутился бригадир. С тех пор и шрозвали их «шплинтами»,
Шплинт — маленькая проволочка, которой контрят гайки, чтоб они не отвернулись. Это самая мелкая и самая дешевая деталь в самолете. «Шплинтами» звали бригаду Ибрагимова еще и потому, что Лунин-Кокарев не допускал их ни к одной более или менее ответственной операции и заставлял только шплинтовать гайки.
Были у Дунина-Кокарева и другие странности.
Крутнул он однажды магнето, вытаращил глаза и крикнул Ибрагимову:
— Искра в костыль бьет. Лови ее!
— Как? — спросил ошарашенный Ибрагимов.
— Скинь тужурку и оберни костыль. Да держи крепче!
Ибрагимов снял т»ужурку и полчаса пролежал под самолетом, стараясь не выпустить неуловимую искру.
Заметив, что все собираются к самолету, словно на представление, и поняв, что Лунин-Кокарев над ним посмеялся, Ибрагимов поднялся, заблестев глазами от обиды.
Лунину-Кокареву крепко попадало за чудачества, но сборщик он был превосходный, и ему многое прощалось.
— Нас двое, — говорил про себя Лунин-Кокарев, — но работаем мы за четверых!
И это не было бахвальством. Он мог один сделать больше, нежели две бригады бывалых сборщиков.
Недели две тому назад Лунин-Кокарев доложил начальнику цеха — «шплинты» взбунтовались! «Бунт» выразился в том, что ребята заявили, что не будут больше «сидеть на шплинтах» и хотят выделиться в отдельную бригаду для самостоятельной работы.
— Очень хорошо! — сказал начальник цеха.
— Нельзя их допускать к самостоятельной. Угробят! — горячился бригадир.
Комсомольцев выделили в отдельную бригаду, им дали задание самостоятельно собрать самолет.
Лунин-Кокарев занял место повиднее. Он готов был, как только «шплинты» допустят ошибку, остановить их своим торжествующим голосом. Но Лунин-Кокарев все время молчал. «Шплинты» собирали правильно. Когда машина была готова, Лунин-Кокарев транспортиром и линейкой проверил репулирсвку и, взглянув на напряженно замерших ребят, холодно сказал:
— Копаетесь, ровно муравьи. Так вы и на обед не заработаете!
Комсомольский организатор цеха, моторист Костя Зуев мелом на доске выводил первые слова газеты «молнии».
«Сегодня бригада комсомольца Ибрагимова самостоятельно собрала и отрегулировала первый
самолет».
— О, уже и в святые попали! — вознегодовал Луиин- Кокарев.
Теперь, услышав, что «шплинты» вызывают его на соревнование, Лунин-Кокарев смотрел на Ибрагимова с выражением оскорбленного достоинства.
А Ибрагимов, бледный, заглатывая от волнения слова, продолжал читать: «...сократить время сборки самолета на пятнадцать процентов. Сдавать самолеты военному представителю без дефектов...»
— Постой!—не в силах больше сдерживать себя, крикнул Лунин-Кокарев. — Не пой соловьем, раз
воробей! Других-то за уши поднять легко, а ты себя подыми за уши! Ты вон расписал, будто поп проповедь: и время сократить, и чтобы без дефектов. А проверил ты — выполнишь это либо так, для звону только и придумал?
— Испугался Лунин!
— «Шплинты» страху нагнали!
— Зовд Кокарева на подмогу! — раздались подтрунивающие голоса рабочих.
Ибрагимов скинул шапку, тряхнул черными густыми кудрями.
— Зачем так говоришь? Ибрагимов от работы бежал? Говори, бежал Ибрагимов?
Смуглое лицо его залилось краской, а в глазах сверкала обида. Ибрагимов был удивительно работящим пареньком.
— Зачем парня обидел? — поднялся с табурета дядя Володя. Глубоко ввалившиеся глаза смотрели строго, осуждающе. — Где бы помочь парнишке, так ты,