Страница 107 из 112
вам!
Сладковский поправил очки и, скользнув взглядом по
сердито нахмуренному лицу Мишина, спросил:
— Может быть, Семен Павлович, вы скажете мне
какое-нибудь напутствие? —: улыбка ехидной змейкой
пробежала по губам. — Вы любите произносить
нравоучительные спичи...
— Да... скажу! — тяжело вздохнул Мишин, глядя на
Сладковского е нескрываемой ненавистью. — Я жалею,
429
что не удовлетворил тогда вашего заявления. Я жалею,
что целый год дал вам возможность сидеть в кресле
главного технолога и вместо хорошей технологии пичкать нас
всех вашими сладчайшими улыбками, чорт бы их
побрал!...
«С Лизой тоже неудачно получилось... — сожалел
Виктор Васильевич, укладывая в чемодан серый костюм.—
Она привязалась к Добрывечеру всерьез...» Он тихо
вскрикнул, до крови ободрав руку об острый выступ
одного из замков чемодана.
«Зато я получил теперь возможность вырваться из лап
мистера Хортвэта. К чорту Бакшанова с его реактивным
истребителем! Сладковский теперь обанкротившийся
технолог и в этом, учитыв-ая предстоящий отъезд подальше
от опасности, тоже- есть своя прелесть».
Странно, что Хортвэт еще не прислал к нему ни одного
«окольцованного голубя». Может быть, судьба избавит
его от подобной встречи. Тем лучше!
Не переставая торопить себя, он быстро оделся, запер
дверь комнаты и повесил ключ на гвоздь. Пусть отпирает,
кто хочет, он уже здесь не жилец.
На вокзале кто-то дотронулся пальцами до его спины,
и Виктор Васильевич услышал густой басок:
— До одной станции едем, товаришок?
Он оглянулся. Безбородый, с наглым и хитрым
прищуром старик натянуто улыбался беззубым ртом.
«Всякая мразь липнет!» — подумал он с горечью. Но
старик тихо залопотал.
— Вам со мной не будет скучно.
Сладковский вздрогнул. Эта была первая часть
пароля. Так вот он какой, «окольцованный»-то...
— Кто вы? — строго, но тихо спросил Виктор
Васильевич.
~~ Дворянин-помещик. Имел решето земли.
Сладковский вышел на перрон: там, в полутьме
безопасней было передать первое донесение.
Егор Кузьмич взял туго набитый конверт, положил
его за пазуху и вдруг в ужасе выкатил бесцветные, как
осеннее небо, глаза, задрожал всем телом: среди людской
толчеи, в двух шагах от него выросла фигура... Степана
Чардынцева.
430
Он забыл, что Степан Чардынцев не мог быть таким
молодым, что самое верное — нырнуть в толпу и меж
ногами мышью шмыгнуть в ночную темь. И лишь стоял с
трясущейся, отвислой нижней челюстью, с мокрым от
пота, будто выбеленным лицом.
Чардынцев надвигался на него как неумолимая судьба,
как грозное и справедливое возмездие...
Глава одиннадцатая
После ареста Сладковского и Егора Кузьмича, Степан
Огнев решил зайти к Лизе. Нелегко ему было переступить
порог ее дома! Все, что ярким светом озаряло его
отрочество и юность, что четыре года теплилось негасимым
огоньком в груди на ледяном ветру войны,— теперь
покрылось остылой золой.
Пока шел он к ней нетвердым шагом, будто ощупывая
ногами землю, страшная незабываемая ночь встала перед
ним...
...Степан и Виктор отходили последними. Их полк,
бывший в арьергарде дивизии, снялся еще в полночь.
От роты Степана осталось меньше взвода; солдаты
шли черные от копоти и грязи, усталые и мрачные.
Огонь бесчисленных пожаров люто бушевал над
городом. Ветер швырял в отходящих бойцов горячим пеплом
и не только лица, а и души обжигало укором: в городе
оставались женщины, старики и дети.
Гул самолетных моторов, тяжкое уханье взрывов,
орудийные выстрелы становились глуше, отдаленнее. Рота
по крутому обрыву спускалась к реке. Высоко подняв
автоматы, бойцы вошли в воду.
Зарево пожаров добела накалило небо. Было светло,
как днем. Бойцы плыли, тревожно ожидая выстрелов в
спину.
Но противник, видимо, не успел «наступить им на
пятки».
На другом берегу, за высоким лозняком, они
разделись, выжали воду из намокшей одежды.
Степан построил роту и обнаружил, что пяти человек
нехватало.
«Утонули?» — подумал он и спросил, озабоченно
сдвигая брови:
— Кто слышал крики о помощи?
431
— Не слышали... — отвечали бойцы.
•— А может, вам страхом уши заложило?
— Остались они по всей видимости, — строго заметил
высокий солдат, выстукивая зубами от холода. — Мы
вперед плыли, назад оглядываться было недосуг. Вот они и
воспользовались. Автоматы в кусты и айда каждый в
свою деревню.
— Ну, а дальше что? — горячо спросил коренастый
пожилой солдат, заглядывая на говорившего снизу вверх.
— Дальше доложит: «Так, де, и так. По случаю
потери части и совести, вышел в отставку... по собственному
приказу».
— Ну, нет, ему там такую отставку пропишут...
— Так ведь он кому доложит? Бабе своей, и только.
•— А баба, думаешь, его пирогами встретит? Чай, и у
нее душа имеется!..
Среди оставшихся был и Виктор. Стреляй по ним
гитлеровцы — Степан был бы убежден, что Виктор убит. Он
никогда не поверил бы, что его друг окажется 'подлецом.
Но теперь все доводы в защиту Виктора отпадали.
Степан повел роту дальше. Люди шли молча.
На рассвете где-то близко совсем хю-человечьи
заплакала какая-то птица. Лес глухо шумел...
...Вчера на допросе Сладковский рассказал Огневу о
той памятной ночи.
Виктор плыл позади всех. Река была широкой и
быстрой.
Виктора отнесло вниз и он судорожно боролся с
течением. За спиной остался берег, знакомый до последней
травинки. С каждым взмахом руки холод все больше
сковывал тело, проникал ъ душу.
Сильный ветер гнал высокие, недобро ворчавшие
волны, и Виктору казалось, что он различал слова:
«Куда ты? Поворачивай назад! Впереди тьма и холод.
А дома каждый куст — защита. Поворачивай!»
Он не замечал, что плыл все медленней, удаляясь от
товарищей, которые стали теперь едва различимы в
обагренной заревом ночи.
«Степан впереди! —кольнула острая мысль, но тут же
поднялось возражение: — Степан гордый. Не хочет
признать поражение. Он всегда был одержимый... зто с дет-
ства1 А я осторожный...— он глянул на взорванный
432
мост, что уткнулся в воду почернелыми, скрюченными
балками. — Так и армия наша — взорвана, разбита...
Фашист весь мир раздавил и нет от него спасения,
нет!..»
— Нет! — пробор1мотал он хрипло и круто повернул
обратно. Теперь он взмахивал руками решительно и
'"быстро.
Течением прибило его к крутому обрыву, илистому и
скользкому.
Виктор, дрожа от озноба, пытался выбраться на берег,
но срывался >и падал, больно ушибаясь о прибрежные
острые камни.
Он ухватился за крепкую лозину, но она вырвалась,
ударив его по лицу, скользкая и холодная.
— О, чорт! — выругался он в бессильной злобе на этот
крутой берег, не пускавший ею к родному дому...
— Степа-а! — простонала Лиза. Сердце зашлось от
радости и вместе от непоправимой беды.
Степан обнял ее и от острой, нестерпимой боли закрыл;
глаза. Ох, как он ждал этой встречи, сколько стылых но-*
чей согревала мечта о ней!
«Пусть мечта будет как аккумулятор»,— вспомнил он
слова Лизы, когда она с ним прощалась. Да, мечта была:
для него аккумулятором. И не рядом с концентратом;
пшенной каши, как пошутил тогда Виктор, а в сердце нес
Степан мечту.
Он искал Лизу всюду: писал в центральное эвакобюро,
, приезжал в город, где они родились, там никто не мог
ничего сказать ни о ней, ни о ее родных. Он знал, что Лиза