Страница 14 из 27
— А что оставалось делать? Шабю был скотиной, но в то же время был сильной личностью. В нашем кругу он унижал не только меня. У него была потребность чувствовать свое превосходство, к тому же он добивался, чтобы его любили.
— Значит, вы надеетесь, что я верну вам эти письма?
— Я предпочел бы, чтобы они были уничтожены.
— И ваши письма и письма вашей жены?
— Письма Мег могут показаться, я полагаю, слишком страстными, даже откровенно эротическими. Что до моих, то, как я уже говорил, их могут неверно истолковать.
— Я посмотрю, чем смогу вам помочь.
— Вы их уже нашли?
Мегрэ не ответил, встал и, давая понять, что разговор окончен, подошел к двери.
— Кстати, — спросил он, — у вас есть пистолет калибра шесть тридцать пять?
— У себя в магазине я держу пистолет. Он уже много лет лежит в одном и том же ящике, и я даже не знаю его калибра. Не люблю оружие.
— Благодарю вас. И еще один вопрос. Знали ли вы, что ваш друг Шабю бывал каждую среду на улице Фортюни?
— Знал. Нам с Жанной случалось этим пользоваться.
— Все. На сегодня хватит. Если понадобитесь, я вас вызову.
Кокассон удалился, гордо вскинув голову. Вернувшись к столу, комиссар снял трубку и попросил телефонистку соединить его с домом на площади Вогезов.
— Госпожа Шабю? Говорит комиссар Мегрэ. Простите, что беспокою, но в связи с разговором, который только что происходил у меня в кабинете, я должен задать вам несколько вопросов.
— Пожалуйста, но только покороче: я очень занята. Решено, что похороны будут завтра, в самом узком кругу.
— А церковный обряд состоится?
— Только краткая панихида и отпущение грехов… Я известила об этом лишь самых близких друзей и нескольких сотрудников мужа.
— В том числе Лусека?
— Я не могла поступить иначе.
— И Лепетра?
— Конечно. И личную секретаршу мужа, эту худенькую девушку, которую он называл Кузнечиком. На кладбище Иври мы поедем в трех машинах.
— Известно ли вам, где у вашего мужа хранилась личная переписка?
Последовала довольно долгая пауза.
— Представьте, я никогда об этом не думала и теперь пытаюсь сообразить. Оскар получал очень мало писем на домашний адрес. Ему чаще писали на набережную Шарантон. Вы имеете в виду какие-нибудь определенные письма?
— Ну, например, письма от друзей, от женщин.
— Если он их сохранял, они должны лежать в его личном сейфе.
— А где он находится?
— В гостиной, в стене за его портретом.
— У вас есть ключ?
— Вчера ваши люди доставили мне одежду, которая была на муже в среду. В одном из карманов оказалась связка ключей. Я заметила среди них ключ от сейфа, но потом об этом не думала.
— Не стану больше отнимать у вас время сегодня, но после похорон…
— Можете позвонить мне завтра, во второй половине дня.
— Настоятельно прошу вас ничего не уничтожать, ни малейшего клочка бумаги.
А вдруг ее охватит любопытство и ей уже сегодня захочется открыть сейф, чтобы взглянуть на эти пресловутые письма?..
Затем Мегрэ позвонил Кузнечику:
— Ну, как дела? В порядке?
— А почему бы им быть не в порядке?
— Я только что узнал, что вас пригласили на похороны.
— Действительно, пригласили, хоть и по телефону. Признаться, я этого не ожидала. Мне казалось, я ей неприятна.
— Скажите, есть у вас на набережной Шарантон сейф?
— Есть. На первом этаже. В комнате бухгалтерии.
— А у кого ключ?
— Ясно, у бухгалтера. Наверняка был и у патрона.
— Вы не знаете, хранил Шабю в этом сейфе свои личные бумаги, ну, скажем, письма?
— Не думаю. Получая частные письма, он тут же рвал их на клочки, либо совал в карман.
— Вам нетрудно на всякий случай справиться об этом у бухгалтера и сообщить мне? Я подожду у телефона.
Мегрэ воспользовался паузой, чтобы разжечь потухшую трубку. В конторе на набережной Шарантон послышались шаги, открылась и закрылась дверь, потом через несколько минут опять стук двери и шаги.
— Вы у телефона?
— Да.
— Я была права. В сейфе лежат только деловые бумаги и некоторая сумма наличных денег. Бухгалтер даже не знает, был ли у патрона ключ. Похоже, второй ключ находится у господина Лепетра.
— Благодарю вас.
— Вы тоже будете на похоронах?
— Вряд ли. Впрочем, меня никто не приглашал.
— Войти в церковь имеет право каждый.
Мегрэ повесил трубку. Голову по-прежнему ломило, но настроение было не таким мрачным, как утром. Поднявшись, комиссар пошел в комнату инспекторов, где Лапуэнт выстукивал на машинке свой рапорт. Печатал он двумя пальцами, но дело у него шло едва ли медленнее, чем у многих машинисток.
— У меня только чго был посетитель, — пробурчал Мегрэ. — Издатель книг по искусству.
— Чего ему надо?
— Хочет получить назад свои письма. С моей стороны непростительно было не подумать о личной корреспонденции Оскара Шабю. Среди них есть, конечно, весьма изобличительные. Например, от этого Кокассона, который требовал у него денег.
— За то, что виноторговец спал с его женой?
— Кокассон застал их на месте преступления. Правда, он со своей стороны тоже был связан с Жанной Шабю. Это только один случай. Думаю, что когда мы заполучим корреспонденцию, всплывут и другие.
— А где эти письма?
— Скорее всего в сейфе, который находится в гостиной у Шабю.
— Жена их не читала?
— Говорит, что и не думала об этом сейфе. Ключ попал к ней случайно: она нашла его в одежде, которая была на Оскаре Шабю в среду.
— Вы ей о них сказали?
— Да. И я уверен, что сегодня же вечером она их прочтет. Похороны назначены на завтра. Сначала в церкви Сен-Поль состоится панихида, затем три машины с самыми близкими поедут на кладбище Иври.
— А вы там будете?
— Нет. Зачем? Убийца не из тех, кто может выдать себя своим поведением во время похорон.
— Мне кажется, шеф, вы чувствуете себя лучше?
— Не спеши. Посмотрим, что будет завтра.
Была половина шестого.
— Не стоит дожидаться шести часов. Все-таки полезнее сейчас больше побыть дома.
— До свидания, шеф!
— Пока, ребята!
И Мегрэ, с трубкой в зубах, сгорбившись, вялой походкой вышел из комнаты инспекторов.
Спал Мегрэ тяжелым сном и, видимо, без сновидений: утром он ничего не помнил. Ночью ветер переменился и потеплело, барабаня по стеклам, зарядил бесконечный монотрнный дождь.
— Температуру будешь мерить?
— Нет, у меня нормальная.
Комиссар почувствовал себя лучше. Выпил, смакуя, две чашки кофе, и жена снова вызвала ему такси.
— Не забудь захватить зонтик.
Войдя в кабинет, комиссар бросил взгляд на ожидавшую его стопку писем. Это уже давно вошло в привычку. Глядя на конверты, он сразу узнавал почерк друга или человека, сообщения от которого ожидал.
На одном из конвертов адрес был выведен печатными буквами, а в левом углу трижды было подчеркнуто слово «лично».
ГОСПОДИНУ КОМИССАРУ МЕГРЭ.
НАЧАЛЬНИКУ ОТДЕЛА УГОЛОВНОЙ ПОЛИЦИИ
38, НАБЕРЕЖНАЯ ОРФЕВР
Мегрэ начал с этого письма. Оно было написано на двух листках бумаги, обрезанной сверху. Видимо, там был напечатан гриф какого-нибудь бара или кафе. Почерк был четкий, ясный, расстояние между словами одинаковое. Чувствовалось, что писал человек педантичный, внимательный к деталям.
«Надеюсь, мое письмо не застрянет в ваших канцелярских дебрях и вы прочтете его лично.
Это я дважды звонил вам, но быстро вешал трубку, опасаясь, как бы номер не засекли. Кажется, это невозможно, когда звонишь из автомата, но я предпочитал не рисковать.
Меня удивляет, что газеты до сих пор не пишут о подлинном лице Оскара Шабю. Неужели среди людей, хорошо его знавших, не нашлось никого, кто сказал бы правду?
Вместо этого о нем говорят как о человеке недюжинного ума, смелом и упорном, который своими руками создал одно из крупнейших виноторговых предприятий.
Где же справедливость? Ведь он был гадина! Я уже говорил это и снова повторяю! В угоду своему властолюбию он, не колеблясь, жертвовал любым человеком. Я иногда даже думаю, не был ли он, в известном смысле, сумасшедшим?
Трудно поверить, чтобы человек в здравом уме мог вести себя так, как он. Когда дело касалось женщин, ему необходимо было всячески их порочить. Он хотел обладать каждой только для того, чтобы унизить ее и показать свое превосходство. Он всюду похвалялся своими любовными успехами, нисколько не заботясь о репутации этих женщин.
А мужья? Возможно ли, чтобы они ничего не знали? Не думаю. Он их подавлял своим высокомерием и в какой-то степени силой вынуждал молчать.
Ему нужно было принижать всех и вся, чтобы почувствовать себя сильным и могущественным. Вы меня правильно поняли?
Порою невольно говорю о нем в настоящем времени, как будто он еще жив, хотя он, наконец, получил то, чего давно заслуживал. Никто его не будет оплакивать, даже близкие, даже отец, который давно не хотел с ним встречаться.
Об этом газеты умалчивают, и если в один прекрасный день вы арестуете того, кто стрелял, в Шабю и положил конец его бесчинствам, все ополчатся против этого человека.
Я хотел установить контакт с вами. Я видел, как вы входили в дом на площади Вогезов в сопровождении другого человека, видимо, одного из ваших инспекторов. Я видел также, как вы направлялись в контору на набережной Шарантон, где все обстоит не так просто, как вам это хотят изобразить. И вообще, к чему бы ни прикасался этот человек, он все в какой-то степени загаживал.
Вы ищете убийцу? Это ваша работа, и я не питаю к вам неприязни. Но если бы на свете существовала справедливость, убийцу следовало бы найти лишь затем, чтобы выразить ему благодарность.
Повторяю, Шабю был грязная гадина, человек глубоко порочный.
Прошу вас, господин комиссар, извинить меня за то, что я не счел нужным подписаться».