Страница 5 из 64
— Слишком жирная, — заметил он, показав нам плотный комок, лежавший на ладони. — Видите, она не рассыпалась и прилипает к пальцам, как смола. Такая почва очень хорошо держит влагу. Она тяжело вспахивается, зато даёт роскошный урожай.
Или, например, в другой раз.
— Это хорошая земля, — объяснил он, растирая её между ладонями. — Не слишком лёгкая, не слишком тяжёлая. Несколько акров такой земли, и по пшенице я мог бы потягаться с лучшим сицилийским хозяйством[18].
Пока мы, изрядно вывозившись в грязи, путешествовали по полям, мать сидела, поджав губы, на своём муле или закрывалась занавесками в носилках. Отец настоял, чтобы мы выбирали дом всей семьёй. Она отклоняла все попытки фермерских жён проявить гостеприимство — не грубо (мать всегда была учтива), но с мягкой настойчивостью, которая не оставляла им никаких сомнений в том, что они ей не ровня.
— Никогда не забывайте, — сказала она нам с Марком, выбрав подходящий момент, — что ваш дедушка был членом городского магистрата[19] и судил таких людей, как эти.
— Он их сёк? — спросил Марк.
Мать уставилась на неотёсанного слугу, глазеющего на нас, и не отводила взгляда, пока он не отвернулся.
— Можно было бы и почаще, — ответила она громко.
Если она ожидала, что и отец будет держать соответствующую дистанцию, то была разочарована. Он знал, как важны для сельского люда законы гостеприимства — не меньше, чем дело; если удавалось ускользнуть от матери, мы с Марком прицеплялись к нему, как семена подорожника, в надежде поживиться несколькими медовыми лепёшками или горстью изюма.
Не то чтобы оказанное гостеприимство было всегда бескорыстно. Обязательно находится крестьянин, который старается скрыть недостатки хозяйства, усердно угощая потенциального покупателя хорошим вином, выдавая его за своё, хотя это и не так. Я заметил, что отец всегда настаивал на том, чтобы осмотреть имение прежде, чем принять угощение, а сам не упускал возможности без спросу попробовать яблоко с дерева или сорвать несколько виноградин с лозы.
— Помните, — говорил он нам, — плодам вы должны верить больше, чем хозяину. Если яблоко кислое или на вкус как зола, то, что бы он вам ни говорил, толку не будет.
Это было маленькое аккуратное поместьице, едва ли больше шести акров. Я понял, что мы купим его, ещё прежде, чем отец сказал об этом: я хорошо изучил его и знал некоторые приметы. Если имение оказывалось не тем, что было обещано, он был общителен, смотрел бегло, не делая замечаний. Чем больше хозяйство нравилось ему, тем меньше он был разговорчив, только задавал вопросы. Мать вынуждена была томиться от скуки в своих носилках, но уж потом её острый язык отыгрывался за всё.
Началось неудачно. На этот раз из-за осеннего холода мать мы с собой не взяли. Поначалу путешествие было приятным. Затем внезапно похолодало и пошёл мелкий дождь, хорошенько подгоняемый порывами южного ветра. Ещё задолго до того, как мы добрались до фермы, я и Марк раскапризничались, и в результате, когда прибыли на место и привязали мулов к терновому дереву, все были не в духе.
Мы миновали ворота и приближались к внутреннему двору — впереди отец с Марком, я плёлся сзади. Поравнявшись с самшитовой изгородью, тянувшейся вдоль дорожки, я вдруг увидел, как из-под неё что-то вылезло. Я присмотрелся и вскрикнул.
Это был маленький старикашка — не намного выше меня, весь коричневый, искривлённый и скрюченный, похожий на обрубок оливкового дерева. В руке он держал поднятый топор. Я часто видел таких и прежде: крестьяне вырезают их из пня или древесного ствола и ставят охранять свои владения от воров и хищных животных. Но чтобы они двигались — такое я видел впервые. Я с рёвом бросился к отцу.
Отец удивлённо оглянулся, обхватил меня.
— Что это на тебя нашло, дурень ты этакий? — сказал он. — Вытри сопли и веди себя как следует. — Затем он повернулся к старику: — Простите моего сына, сударь. Не это ли поместье Руфидия?
— Верно. — Маленькие тёмные глазки светились подозрением. — А вы кто такие и чего хотите?
Отец объяснил. Коротышка разогнулся, причём явственно послышался скрип, и его морщинистое лицо прорезал оскал, обнажив четыре зуба.
— Лучше я сам покажу вам всё, — проговорил он, делая широкий жест рукой, в которой был зажат топор. — Хозяина нет дома, но он не стал бы возражать, я уверен.
Я всё ещё цеплялся сзади за отцовскую тунику, наполовину скрытый под его зимним плащом. Тёмные глаза обратились на меня, и я увидел, как в них вспыхнуло веселье.
— Как тебя зовут, мальчик?
— Публий, сударь, — ответил я. — Публий Вергилий.
— У тебя острый взгляд, мой Публий. — Старик засмеялся — как будто ветка заскрипела на ветру. — Будь осторожен, как бы тебе не порезаться об него однажды.
И всё. Он вновь повернулся к отцу, и обход начался. Когда мы тронулись, солнце уже почти садилось. Отец задавал много вопросов и важно кивал, выслушав ответ.
Я говорил, будто заранее знал, что мы купим это поместье, благодаря тому, что хорошо изучил отца, но это только половина правды. У меня была и другая причина, чтобы догадаться об этом. По сей день я верю (и, если хотите, можете считать меня суеверным дураком), что это одно из местных божеств, охранявших здешний скот, и камни, и хлеба, узнало будущего владельца имения и вышло приветствовать нас.
3
Мы переехали в имение ранней весной.
Если я что и унесу с собой в могилу, так это память о том первом утре. Мы прибыли на место уже в темноте, мы с Марком закутанные от холода в плащи, полусонные и недовольные. Отец отнёс меня наверх и положил в постель в комнате, которую я разделил с братом. Я долго лежал без сна, прислушиваясь к незнакомым шорохам и скрипам, боясь заснуть или высунуть голову из-под одеяла, чтобы существа, обитающие в темноте, не набросились и не утащили меня.
На следующий день — тот волшебный первый день — погода поменялась. Мою спальню, которая накануне ночью была тёмной, холодной и полной страхов, теперь заливал золотой с зеленоватым отливом свет. Вместо привычного громыхания повозок и ослиного рёва мир заполняло птичье пение. Воздух был свеж, как только что испечённый хлеб.
Я быстро поднялся и надел тунику. Внизу, в кухне, мать вытирала разлитое масло.
— А где Марк? — спросил я.
Она выпрямилась, тыльной стороной руки откинула волосы с глаз. Я заметил, что губы её вытянулись в жёсткую линию.
— Твой отец повёз его в школу в город, — сказала она.
— Нет ли немного каши?
— Знаешь, Публий, у меня сейчас достаточно забот, чтобы ещё варить кашу специально для тебя. Не понимаю, почему твой отец не позаботился о том, чтобы к нашему приезду на кухне был раб. Я напоминала ему об этом, перед тем как мы...
Но не такой был день, чтобы выслушивать жалобы матери. Пока она не договорила, я взял со стола хлеба и горсть маслин и был таков.
В восточной части наших владений был луг. Он кончался зарослями ольхи у реки, притока По[20], которая тянулась по равнине, как стелющаяся лоза, вялая, местами растекающаяся глубокими прудами, окаймлёнными тростником. Я бежал всё быстрее и быстрее огромными скачками, растопырив навстречу ветру руки наподобие ястребиных крыльев, и чувствовал, что в любой момент могу взлететь, устремиться к солнцу и прорваться сквозь него в сияющее небо, где прогуливаются боги.
Вместо этого я промчался через папоротник на поляну и увидел нечто такое, что остановило меня, словно я наскочил на стену.
Передо мною был медведь. Он стоял ко мне спиной, его передние лапы нагружены ветками, которые он аккуратно клал через ручеёк, струившийся к реке по дну дренажного рва. Я подкрался поближе, чтобы понаблюдать; сердце колотилось, я уже был не ястреб, а домовая мышь.
18
...по пшенице я мог бы потягаться с лучшим сицилийским хозяйством. — Основным производителем пшеницы в Римской державе была Сицилия (позднее — Египет, после его завоевания).
19
Магистрат — название высшей государственной должности в Риме, а также занимавшего её лица. По власти магистраты делились на высшие (консулы, преторы, цензоры, диктатор) и низшие (эдилы, квесторы, плебейские трибуны и большое количество мелких судебных и полицейских должностей). Все эти должности исполнялись, как правило, безвозмездно. Магистраты выбирались народом. В состав Сената пожизненно входили бывшие магистраты, и таким образом в Сенате концентрировались политические силы и опыт Рима.
20
По — современное название главной реки Италии. Древнее название — Пад.