Страница 103 из 141
Часто бывая в разных домах, он рассказывал одни и те же истории, но они как бы менялись — вот сколько ромашек и васильков, но приглядись, каждый цветок отличается один от другого, как один мальчишка от другого. Он уже знал, когда дети засмеются, а когда вздрогнут от страха. И сказки, услышанные в детстве, когда не придумывалось чего-нибудь новенького, он пересказывал совсем по другому, чем слышал их. Они словно жили в нём, старели, снова молодели, говорили голосами своих героев в его душе. Язык сверкал блеском новизны, и у него появилась своя, особая андерсеновская интонация. Сказки перелетали от ребёнка к ребёнку, как бабочки от цветка на цветок.
И Андерсен решил записывать свои сказки. Чтобы все дети, которые не могли его услышать, прочли их. Пусть сказки читают и родители, ведь они отличаются от детей только тем, что реже смеются и играют.
Сказка оживала в устах Андерсена, звенела под его бессмертным пером:
— Ну вот, уселись они в повозку, — говорил Андерсен, — до свидания, папа, до свидания, мама, кнут щёлк, щёлк, и покатили. Эх, ты, ну!
И дети видели перед собой дорогу и повозку.
А если бы Андерсен сказал неинтересно: «Дети сели в повозку и поехали», то никто бы повозки перед глазами не представил, потому что в словах не было бы образа повозки, не было бы её скрипа, не было бы ветерка, который только и ждёт, когда ока рванётся с места! Вот так-то. Дети первыми почувствовали в Андерсене нечто совсем особенное, чего не было ни в их родителях, ни в написанных другими писателями сказках. Истории Андерсена дышали.
Он никогда не хотел стать только детским писателем. Он хотел писать и для детей и для взрослых, и мечта его исполнилась: его сказки не только читают, но и помнят всегда.
И вот однажды он сел за письменный стол и поскакал на кресле в страну сказок. Здесь были узкие тропки, где шныряли ведьмы в поисках человеченки, трудились гномы и тролли, а солдаты ничего не боялись и не пили водку, принцессы не верили, что смогут полюбить простого человека и даже выйти за него замуж. Где сейчас такое видано? А русалки плавали под луной и звали за собой в подземное царство. Не зевай!
Весна 1935 года... Из яйца раздумий, радости общения с детьми вдруг появилась сказка как гадкий утёнок, не подозревающий, что он превратится в прекрасного лебедя, который облетит все континенты.
Первая книга — первый сборник! — среди такого рода книг. Птенец сказки. Сказки теснились в его мозгу и требовали нового жизненного пространства. Ох, и наделал этот сборник шума!
Физик Эрстед, которого изучают в школе, сказки обожал. Вот что он сказал Андерсену в минуты его очередного сомнения в своих силах:
— Это лучшее, что вы написали.
Андерсен не поверил своим ушам.
— Я не разыгрываю вас. Это действительно лучшее, что вы написали. Ваши сказки будут читать во всём мире. Я верю, что мы доживём до этого времени.
— Как я хочу поверить вашим словам! — воскликнул начинающий сказочник.
— Ваши лиризм и юмор как нельзя лучше уместились в ваших сказках. Никогда не верьте тем, кто будет говорить, что вы детский сказочник. Ваши сказки не простые явления. Цветы для маленькой Иды — я читал их с удовольствием, как взрослый читатель. Уже сейчас вы должны отдавать себе отчёт, что вы можете занять в мире сказок совершенно особое положение. Они вбирают так много, что вы ни в коем случае не должны ими жертвовать во имя чего-то другого. Я не сомневаюсь, что будущее — за вашими сказками.
Глаза Андерсена наполнились слезами. Он не ожидал таких высоких слов от взыскательного друга. Ему хотелось бежать, лететь, кричать, чтобы сообщить всем о словах Эрстеда.
— Мне говорят, что лучше бы вы не брались за это дело.
— Пусть попробуют написать лучше, — улыбнулся Эрстед, — и тогда посмотрим на чьей стороне правда.
— Меня бранят, — горько заметил Андерсен.
— Истина на стороне бранимых.
Родоначальник экзистенциализма датчанин Сёрен Киркегор не любил Андерсена — «жалкого бедолагу». Не любил и его сказки. В своей книге «Из бумаг ещё живущего» религиозный мыслитель разругал один из романов Андерсена, на что в «Сказке моей жизни» Андерсен написал: «...это оказалась целая книга, думаю, первая, написанная Киркегором, довольно трудная для чтения, с гегелевской неуклюжестью в выражениях, даже поговаривали шутя, что прочесть её до конца смогли лишь Киркегор да Андерсен».
Будем помнить: Сёрена Киркегора не заботили материальные трудности, их у него попросту не было, он спокойно мог выпускать свои книги за свой счёт, в то время как Андерсен крайне нуждался.
Спустя несколько месяцев после выхода романа «Импровизатор», Андерсен выпустил первый сборник своих сказок. Ох, как сожалели об этом люди, желавшие ему добра на свой манер! Ему говорили, что он «впал в ребячество». Журнал не советовал ему убивать время на печатание сказок. Рекомендовали изучать образцы. Но он не хотел писать так, как писали до него! Ведь чувствовал он по-иному.
Сказочник Андерсен был схож со сказочником Пушкиным. Оба часто брали народные сюжеты и переделывали их.
Цветы и вещи, ели и оловянные солдатики, жуки и птицы очеловечивались под пером Андерсена. Он сам словно был и розой и ромашкой, и путешествовал с Дюймовочкой по воде, и это было так же трудно и заманчиво, как путешествие по неизведанной Амазонке.
Как он любил цветы! Всегда носил цветок в петлице пиджака. В детстве бабушка приносила ему цветы, которые собирала в саду госпиталя, помогая садовнику. У каждого цветка был свой голос, своё лицо, свой характер. Потому в первой авторской сказке, то есть придуманной им самим: «Цветы для маленькой Иды» действующие лица — цветы. Она пришла к нему под видом девочки Иды. У сказочника был друг — писатель и фольклорист Юст Маттиас Тиле. Андерсен пришёл к нему в гости, и его дочь Ида попросила рассказать сказку о цветах.
Андерсен вспомнил, как ему нравились цветы из Ботанического сада. Вырезая забавные фигурки из бумаги, он начал свой рассказ. Он поселил цветы в Росенборгский замок. Здесь же присутствовал профессор ботаники университета — Йене Уилъкен Хорнеманн, лектор из Ботанического сада. Рассказывая и не слушая совершенно несказочных замечаний профессора, который был твёрдо уверен, что цветы не умеют разговаривать и уж точно — танцевать, он вспомнил, как Луиза Коллин, которую он любил, не пожелала с ним танцевать, и передал её поведение кукле Софи из сказки.
Ведь цветы росли в сердце Андерсена даже зимой. Рассказывая, Андерсен вслушивался в замечания ребёнка и использовал их в записанной после рассказа сказке.
Все русские писатели любили Андерсена, многие подражали ему. Нет ни одного сказочника, который бы не воспользовался находками Андерсена, от Экзюпери в «Маленьком принце» до Ричарда Баха, с его «Чайкой по имени Джонатан Ливингстон».
Андерсен был очень поэтичен в своей благородной и сентиментальной прозе. Он одушевлял всё, что было вокруг, он словно сам вдохнул жизнь в предметы, которые на первый взгляд не одушевлены. Поражает полное правдоподобие его сказок.
У Андерсена два вида сказок. Одни — авторские, которые он полностью придумал. Другие построены на народных сказках, их основа — фольклор.
Часто он переделывал свои сказки. Так, «Призрак» (1829 г.) была переделана в замечательного «Дорожного товарища» (1835 г.).
Его сказки — единственное, что внесла Дания в мировую литературу.
Он много страдал, поэтому его сказки полны светом. Его стиль отличает его от всех — он как личное клеймо гения.
До него сказки было принято заканчивать моралью. Андерсен счастливо избежал прямолинейности: мораль была в самой художественной ткани произведений сказочника. Нервная ткань его сказок — та же, что и у жизни людей.
Непосредственность, новизна ощущения жизни свойственна его лучшим сказкам. Не все из написанных им более 170 сказок и историй равноценны. Но лучшие остались навсегда.