Страница 1 из 141
Сын башмачника. Андерсен
ПОСВЯЩАЕТСЯ ДОЧЕРИ -
МАШЕ ТРОФИМОВОЙ
Роман-раздумье о бытии сказочника,
где главными событиями являются не те
события, о которых принято думать,
что они главные, а те, что действительно
являются главными, но пролетают сквозь
память и уходят в никуда; изъятые из забытья,
они порой рассказывают о гениях больше,
чем рассказали биографы, но мы можем записать
их с той степенью достоверности, которая
ближе истине небес, чем что-либо другое в этой жизни.
Энциклопедический словарь
Брокгауза и Ефрона,
СПб., 1894, том III.
Андерсен Ганс-Христиан (Andersen Hans-Christian) — знаменитый датский поэт, родился 2 апреля 1805 г. в Одензе, на острове Фионии, где жил его отец, бедный сапожник. По смерти отца мать отправила его, в 1819 г., в Копенгаген, где он некоторое время очень бедствовал, но затем нашёл себе покровителей в профессоре консерватории Сибони, композиторе Вейзе, поэте Гольдберге и конференц-советнике Коллине. При их содействии он вступил в театральное училище, а впоследствии они же доставили ему средства к дальнейшему образованию. Во время пребывания своего в гимназии в Шлагэльзе и Гельсингере он обратил уже на себя внимание публики несколькими стихотворениями; особенный успех имело "Das sterbende Kind", так что его имя пользовалось уже значительной известностью в 1828 г. при поступлении его в университет. Вслед за сим выступил с сатирическим рассказом "Fuszreise vom Holmekanal bis zur Ostspitze von Amak" (1829); с этих пор начинается его обильная поэтическая деятельность, выразившаяся в целом ряде произведений, написанных им частью на родине, частью во время его многочисленных путешествий. Стихотворения его, выходившие с 1830 г. неоднократно отдельными изданиями, отличаются большим чувством и богатой фантазией. К ним можно отнести также большой эпический цикл "Aarets tolv Maaneder" (Копенгаген, 1832 г.), драматическое стихотворение "Agnete und der Meerma
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Сказочники — это звёзды, превратившиеся в людей. Но, даже когда они ещё не стали звёздами, а были маленькими звёздочками и тонкие их лучи заглядывали в душу, можно было понять: эти тонкие лучики — ещё не написанные строчки, тихие и чуткие, ждущие, когда их прочтут, мечтающие проснуться вечными фразами — благородными созвучиями, заключёнными в содружествах мужественных букв, где нет ни одного лишнего слова, ни одной посторонней буковки, а всё подчинено единой авторской воле, продиктованной Богом.
Звезда Андерсена известна всем — её лучи касались бедняка и богача, она одинаково служила мальчишкам-шалунишкам и послушным девочкам, старикам-несмышлёнышам и старухам, знающим все; каждого в мире коснулись её щедрые лучи.
Но звезда сына башмачника долгое время была звёздочкой почти незаметной, и её чуткий, но робкий свет не достигал каждого сердца; и потому она мне особенно интересна.
Человек вырастает и забывает свои первые лучи, они представляются ему совсем иными, чем были они на самом деле, совсем-совсем другими. И мне всё время кажется, обещается каждым моим нервом, проживается любимой сказкой, познаётся каким-то надмирным чувством, возвышается невыразимым знанием, что я ведал эти первые тонкие, едва ли осознаваемые впоследствии самим Андерсеном лучики.
Откуда это чувство?
Для чего оно?
Мне ли задаваться неразрешимыми по природе своей вопросами? Спасибо небесам за то, что я могу ощущать эти лучи, понимать их удивительное происхождение.
И потому я решил написать историю Андерсена-мальчика, сына башмачника, Андерсена-юноши и Андерсена — молодого мужчины, когда он мог запросто ходить в гости к каждой травинке, и она была искренне рада ему, любой цветок мечтал рассказать ему историю своей коротенькой жизни, облака разносили его сказки по белому свету...
Писать об Андерсене — всё равно что писать о сладости ветра на равнине, настоянном на запахе цветов, о саде в самую пору его цветения, о лесе, жёлтом от предзимней тоски, об облаках — продолжении наших мыслей на небе, о недрах земли, открытых навстречу дождю, писать об Андерсене — значит писать о вечном...
Я приобрёл копию итальянской картины, где изображён вход на старую виллу, над узким романтичным входом висел фонарь, такой старый, что кажется, он видел Гомера, хотя во времена Гомера ещё и не было фонарей...