Страница 19 из 73
Дюма попросил лист бумаги, перо и чернила и написал: «Привет! Александр Дюма, гражданин Парижа и всего мира, почтительно просит все народы нашего земного шара признать действительным этот паспорт и открывать свои границы его подателю».
Ниже он приписал постскриптум, прося все железнодорожные и пароходные компании обеспечить Василию бесплатный проезд, а счета для оплаты присылать в Париж на имя Дюма.
Когда Дюма вернулся из путешествия, в парижской квартире его ждал Василий с паспортом, снабжённым дюжиной виз; к паспорту были присоединены двадцать — тридцать счетов транспортных компаний и гостиниц, на большинстве которых стоял штамп «оплачено», сопровождаемый припиской вроде следующей; «Это небольшое вознаграждение за удовольствие прочесть «Двадцать лет спустя».
Да, таких золотых гонораров теперь нет.
Дюма понял это, когда незадолго до смерти побывал на Всемирной выставке 1867 года и посетил Дворец промышленности, воздвигнутый между Елисейскими полями и Пассажем королевы. Он смотрел на огромный маятник, который поднимался и опускался над большой неподвижной паровой машиной; смотрел на громадную шайбу, плавно вращающуюся на шарикоподшипниках; наблюдал стремительное движение поршней.
После долгого молчания он повернулся к актрисе Аде Айзекс Менкен[61], красивой американской еврейке, что стала последней его любовницей, и спросил:
— Вы действительно думаете, что дух человеческий сможет выжить?
И, печально покачав головой, сам себе ответил:
— Это подтасованная дуэль. Машина наверняка одолеет дух.
Глава X
ОСОБЕННЫЙ СЕКРЕТЕР ДЛЯ БЕДНОГО ПАРНЯ
Но вернёмся к первому майскому дню Дюма в Париже.
Выйдя из дилижанса, Дюма прихватил с собой всё, что ещё оставалось в корзине, которую мать наполнила съестным, — за ночь, между короткими перерывами на сон, он почти опустошил её, — и, сдав багаж в камеру хранения почтовой станции, быстрым шагом пересёк весь город, жуя на ходу, и поднялся на холм Монмартр, где жил граф Риббинг.
Граф с сыном Адольфом завтракал в саду, когда появился Дюма и, распахнув руки для объятий, воскликнул:
— А вот и я!
Адольф расцеловал Александра, граф пожал ему руку.
— Я приехал в Париж, чтобы стать писателем! — объявил Дюма.
— Ура! — вскричал Адольф. — Где-нибудь приняли хоть одну вашу рукопись?
— Нет, пока нет.
— Значит, вы нашли место?
— Нет, ещё нет.
— Тогда получили наследство? Скорее рассказывайте об этой приятной новости.
— Моя единственная приятная новость состоит в том, что я приехал сюда, чтобы стать писателем.
— Но на что вы собираетесь жить?
— Буду писать.
— Да, потом конечно, ну а сейчас?
— Что ж, найду себе место!
— Каким образом?
— Это просто.
— Хорошо, хорошо, — вмешался граф. — Сперва спросим у нашего доброго друга, завтракал ли он.
— Я хотел бы, чтобы вы не задавали мне столь конкретный вопрос, — ответил Дюма.
— Почему? — спросил граф.
— Потому что я вынужден ответить вам правду: завтракал.
— Хорошо, но почему это так трудно сказать?
— Потому что боюсь, как бы мой ответ не помешал мне позавтракать с вами.
— Ага, понимаю! — воскликнул граф. — Я просто должен был пригласить разделить с нами завтрак!
— Я очень рад! — вскричал Дюма, протягивая руку к блюду с яйцами.
— Теперь, молодой человек, — продолжал граф, — объясните нам, каким образом вы намереваетесь столь просто найти место.
— Я нашёл в переписке моего отца фамилии тех из его добрых друзей, что сегодня ещё здравствуют: маршала Беллюньского, маршала Журдана, маршала Себастиани, генерала Фуа и других.
— И написали им?
— Нет. Я лично их навещу.
— Вот как! Вы намерены явиться к ним, даже не предупредив письменно о вашем визите?
— Именно, — ответил Дюма, снова принимаясь за яйца.
— Сие означает, — откашлявшись, продолжал граф, — что вы предстанете перед ними в том виде, в каком вы есть?
— Да, — ответил Дюма. — А почему бы и нет?
— Да так, мой мальчик, так.
Дюма даже не догадывался, как нелепо он выглядит. Костюм на нём был совершенно устаревшего покроя и невероятно пёстрой расцветки, а волосы — это сразу бросалось в глаза — были пострижены матерью; единственная причина, которая не позволяла рассмеяться, взглянув на него, заключалась в выражении лица Дюма, таком пылко-самонадеянном, но вместе с тем таком простодушном, что насмехаться над ним было бы равносильно тому, что пнуть ногой щенка, пытающегося, виляя хвостом, лизнуть вам руку.
— А вам не приходила мысль, что всё-таки лучше было бы письменно испросить разрешения быть принятым?
— Зачем? Что они могут написать мне в письме, чего не могли бы сказать мне устно? И разве не лучше, если я окажусь на месте, чтобы принять ту должность, какую мне предложат?
— Пусть так, но вы представляете себе, как много людей, ищущих места, каждый день осаждают высокопоставленных лиц?
— Я не думал об этом. В любом случае все эти люди не могут оказаться сыновьями их близких друзей.
— Хорошо, но вы представляете себе, сколько будущих писателей каждый день пытаются получить место даже в такой маленькой газете, как моя?
— Нет.
— Так вот, было бы преувеличением сказать, что их дюжины, но, по крайней мере, не проходит дня, чтобы мне не приходилось говорить какому-нибудь самонадеянному вроде вас молодому человеку, что у меня для него места нет.
Дюма на несколько секунд лишился аппетита. Он перестал жевать и, взглянув на графа, спросил:
— Вы опасаетесь, что меня ждёт неудача?
— Я полагаю вашу попытку слишком рискованной.
— И не советовали бы мне её предпринимать?
— А что ещё я способен сделать, будучи вашим другом?
— Значит, вы, убивший короля Швеции, отсоветовали бы мне рисковать и приезжать в Париж?
— Милый мой мальчик, — сказал граф, — именно потому, что я сделал и то и другое, я могу заверить вас, что легче убить короля Швеции, чем преуспеть в городе Париже, куда каждую неделю приезжают сотни молодых людей, полных решимости пробиться в жизни.
Какое-то время Дюма молчал; на лбу у него выступили капли пота. Впервые собственная жизнь предстала перед Александром в виде огромного вопросительного знака, и он засомневайся в себе. Позднее Дюма напишет: «Тот, кто сомневается в себе, подобен человеку, идущему на службу в ряды врага. Он обрекает себя на неудачу, если первый уверен в ней».
— Жаль, но я должен вас покинуть, — объявил наконец Дюма и поднялся из-за стола.
— Почему вы уходите так рано?
— Мне надо сделать кучу дел, — ответил Дюма. — Прежде всего купить «Альманах 25 000 адресов», чтобы отыскать адреса тех особ, кому я хочу нанести визит.
— Но этот альманах стоит пять франков, — заметил граф. — К чему тратить такие деньги, если вы можете посмотреть, его у меня в кабинете?
— Благодарю вас, граф, но я должен спешить. Мне ведь ещё необходимо найти комнату.
— Это несложно. В Париже много гостиниц.
— Я имею в виду свободную комнату, которая сдаётся. Я хочу перевезти сюда мебель и мои книги.
— Вы не сможете этого сделать, пока не подпишете арендный договор на год. Вы ведь ещё не знаете, сможете ли остаться в Париже.
— Да, — согласился Дюма. — Пока ещё не знаю, смогу ли... — Но, помолчав, прибавил: — Я знаю только одно: в Париже я останусь.
И он поспешил уйти; ему не терпелось поскорее расстаться с этими превосходными людьми, которые не сказали ему ни одного ободряющего слова в ту минуту, когда он больше всего в нём нуждался, покинуть этих богатых людей, которые, конечно, любили его, но — это было совершенно ясно — сразу пригляделись к нему и сочли бездарным.
61
Менкен Ада Айзекс (точная дата неизвестна — 1832, 1834, 1841 — 1868) — американская актриса варьете и цирка, по происхождению португальская еврейка.