Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 13 из 73

Такова была среда, которую нужно знать, чтобы понять четырёхлетнего ребёнка, бросившего вызов Богу.

Глава VI

ТОЛЬКО ОТ ПЕРЕИЗБЫТКА ЖИЗНИ

Этот человек был живой, поистине преисполнен жизни.

Миллиарды смертных просто дышат. Но многие ли из них действительно живут? Подражать другим равносильно тому, что человек не более живой, чем слово «idem»[47]. Чтобы оставаться живым, надо быть самим собой, а для этого требуется мужество. Мужество принимать неудачу, создавать себе врагов, признавать собственные недостатки и ошибки.

Дюма стал самим собой не сразу. Он лишь со временем понял, что мир состоит из людей, пытающихся навязать вам однообразие, которому они сами покоряются. Именно потому, что люди задыхаются от этого, они страстно желают, чтобы вы задыхались вместе с ними.

Стремясь ускользнуть от бремени однообразия, Дюма попал под иго инакомыслия. Желая стать поэтом, он очень старался всеми способами не быть похожим на буржуа. Когда погиб Байрон, Дюма облачился в траур и в таком виде явился в контору, где он клеил конверты, бормоча при этом латинские и немецкие стихи.

В то время у людей искусства вошло в моду собираться в мрачных трактирах, чтобы лакомиться там макаронами. В одном таком трактире Дюма убедился, что ему решительно не по вкусу эти похожие на мокрое бельё изделия из теста, не полностью заливаемые острым соусом. В ту минуту он не посмел себе в этом признаться, но по сему поводу понял, что нонконформисты суть единственный вид хорошо организованных конформистов, ибо они предлагают бунтарям другую, более маленькую и шикарную тюрьму, где те наслаждаются пресловутой иллюзией свободы.

Но какую бурю вызвал Дюма, когда публично отрёкся от макарон и спагетти! Вся Европа разделилась на сторонников и противников сих мучных изделий, то есть выступала «за» или «против» Дюма. Когда Дюма приезжал в Италию, каждый владелец ресторана приглашал писателя убедиться, что его спагетти — это по-настоящему изысканное блюдо. Когда в Париж приезжали Беллини, Россини, Доницетти[48], то казалось, что они больше были озабочены не постановкой своих новых опер, а тем, чтобы убедить Дюма в превосходном вкусе спагетти.

Джесу Шепарду, американцу со Среднего Запада, встречавшемуся с Дюма в последний год его жизни, писатель сказал:

— Помните, что ваша жизнь принадлежит только вам. Не принимайте ни одно из правил, которых придерживаются другие люди и от которых они сами готовы отречься. Позвольте жизни самой научить вас тем правилам, что созданы именно для вас. Лишь в этом случае вы сможете сказать, когда состаритесь: «Я жил», а не «Я мог бы жить».

Шепард, ставший знаменитым пианистом и певцом, наверное, думал о Дюма, когда перед своей смертью от голода в Лос-Анджелесе написал: «Гений — это не столько способность бесконечно трудиться, сколько дар оставаться молодым».

Дар оставаться молодым! Да, Дюма обладал им, подобно всем тем людям, которые живут по-настоящему, давая свободно развиваться своему характеру, чего бы это им ни стоило.

Однажды Дюма с улыбкой заметил: «Я мог бы иметь самый большой памятник, который когда-либо был воздвигнут в честь писателя, если бы только дал себе труд собирать все те камни, что бросали в меня».

И сколько же в него было брошено камней, особенно после того, как Эжен де Мирекур публично оклеветал писателя, а Дюма не вызвал его на дуэль! Люди, которые импровизируют свою жизнь и следуют лишь собственным правилам, бывают за это и наказаны и вознаграждены.

Дюма не заботился о том, чтобы подбирать камни, которые в него швыряли. Он был слишком занят. Жизнь кипела вокруг него. Он вечно был влюблён. Дюма постоянно возобновлял постановки своих старых пьес и ставил новые; его пьесы переводили и ставили за границей; он неизменно писал новый роман, вёл какой-нибудь новый судебный процесс, без конца создавал новые газеты и журналы...

В последнем случае он сразу же сам писал большую часть публикуемых в них материалов. Как-то раз, в разгар одной из этих самых разных антреприз, Дюма, заметив, что у него в кармане нет ни гроша, чтобы пойти позавтракать, вошёл в кабинет своего коммерческого директора и попросил у него денег.

   — У нас здесь не банк, господин Дюма, — ответил тот. — Мы не можем ссужать деньги даже вам.

   — Но разве мне ничего не полагается за мои услуги или статьи? — кротко осведомился Дюма.

   — Ни сантима. Вам выплачено всё.

   — Неужели? Хорошо, подождите секунду, — сказал Дюма.

Он зашёл к себе в кабинет и вернулся с пачкой исписанных листов.

   — Я закончил рассказ о моём посещении казацкого царя. Вы можете заплатить мне за него. В нём примерно восемьсот строк.

   — С удовольствием, — сказал коммерческий директор и, открыв кассу, отсчитал Дюма деньги.

Дюма пересчитал их и заметил:

   — Прошу прощения, но здесь какая-то ошибка. Этого мало.

   — Это я прошу у вас прощения, — возразил уязвлённый директор, — здесь точно восемьсот франков.

   — Значит, вы платите только франк за строчку?!

   — Верно. Именно столько мы и платим: франк за строчку.

   — И значит, столько я получал всегда?

   — Да, постоянно.



   — Но любая газета Парижа платит мне полтора франка или больше! — воскликнул Дюма.

   — Возможно, сударь, но наша ставка — франк за строчку.

   — Почему?

   — По той простой причине, что так позволяют нам наши возможности.

   — Хорошо, в таком случае отдайте мне мою статью. Я отнесу её в «Драпо»; тем самым я выиграю не только четыре сотни франков, но и прогулку на свежем воздухе. Сие будет полезно и для моего кармана, и для моего аппетита.

   — Как вам будет угодно, — сухо сказал директор. — Владелец издания вы, и вы имеете право принимать или отвергать статьи. Но поймите, что, отнеся эту статью в «Драпо», вы отдаёте её конкуренту.

   — Ба! Об этом я и не подумал! — воскликнул Дюма.

   — Поступая таким образом, вы ведёте себя в высшей степени нечестно по отношению к вашей собственной газете.

Дюма на мгновение задумался, прежде чем ответить:

   — Но почему я должен продавать мою прозу самому себе, если у меня нет возможностей платить за неё приличную цену? Унизительно думать, что другие ценят тебя дороже, чем ты сам. Правда, вы утверждаете, я не могу конкурировать с ними моей собственной работой.

   — Это вопрос порядочности, — объявил коммерческий директор, — и в качестве такового его решение я оставляю на усмотрение вашего чувства чести.

   — Полноте! — вскричал Дюма. — Можете вы мне объяснить, в чём именно человек проявляет непорядочность, продавая свою статью тому, кто дороже платит?

   — Если вы так полагаете, сударь, то мне больше сказать вам нечего.

И коммерческий директор резко задвинул выдвижной ящик-кассу.

Разъярённый Дюма, сорвав с вешалки шляпу, надел её, схватил трость и вышел на лестницу. На лестничной площадке его догнал коммерческий директор.

   — Господин Дюма!

   — Ну что ещё?

   — Вы же понимаете, что по нынешним временам выпускать газету — дело дорогостоящее; нам надо уплатить за наем помещения и бумагу, расплатиться с печатником...

   — Понимаю.

   — Я просто напоминаю вам, что вы должны дать мне немного из тех денег, что принесёт вам продажа вашей статьи.

   — Непременно...

Дюма в самом деле принёс деньги. Но вскоре ему надоело писать для других изданий ради того, чтобы поддерживать жизнь собственного; тем более, последнее издание, где больше не появлялись его вещи, публиковавшиеся в других, читатели, жадные до текстов Дюма, покупать перестали.

С этой жестокой дилеммой сталкивались все создаваемые Дюма издания, попадая в порочный круг.

Посол Соединённых Штатов во Франции Джон Биджелоу, который слышал об этом, приписал неспособность Дюма считать деньги той африканской крови, что текла в жилах писателя. После смерти Дюма он писал по этому поводу: «Присущее африканцам отсутствие логики и мысли делает всех их, за редкими исключениями, неспособными определять размер, время, расстояние или до конца понимать правила арифметики... Дюма, начиная размышлять, путался, и нить его мыслей безвозвратно рвалась...».

47

Тот же (лат.).

48

Беллини Винченцо (1801 —1835) — итальянский композитор, автор оперы «Норма» (1831).

Россини Джоаккино (1792—1868) — итальянский композитор, автор оперы «Севильский цирюльник» (1816).

Доницетти Гаэтано (1797—1848) — итальянский композитор, автор оперы «Любовный напиток» (1832).