Страница 91 из 207
— Пощади!.. Не выдержал я!..
— Идем к Кочетову! — крикнул Куделин и схватил его за шиворот.
— Не надо!.. За тебя жисти не пожалею!.. Прости меня!.. — цепляясь за полушубок Куделина, молил Григорий.
— Ну, смотри! Помни, что обещал, а то на месте пристрелю! — отшвырнув его от себя, прикрикнул Куделин.
С этого момента Григорий стал предан Куделину как собака.
В роте пришлось значительно сократить паек и установить норму на расходование патронов и мин. Командир роты даже запретил тратить патроны на стрельбу по репродуктору, откуда на русском языке раздавались призывы гитлеровцев к советским воинам. На каждый призыв сдаться в плен бойцам хотелось послать в репродуктор пулю, чтобы заставить его замолчать.
В тылу дивизии тоже что-то случилось. Самолеты уже не садились на аэродроме, а сбрасывали продовольствие и боеприпасы в мешках на парашютах. Порой эти мешки попадали в расположение гитлеровцев.
Становилось голодно, и среди пулеметчиков пошли разговоры о том, что надо бы пойти в ближайшую деревню и организовать там жратву...
— На месте расстреляю, если кто осмелится это сделать! — пригрозил командир роты.
Говорил по этому поводу с бойцами и Сквозной. Но кто-то умело работал на врага. И в одну из ночей трое новичков все-таки ушли из роты и вернулись к утру с нагруженными продуктами пулеметными санками. Пулеметчики сразу бросились к санкам.
— Назад! — остановил их Кочетов.
Бойцы попятились. Поставив у саней Куделина, Кочетов набросился на провинившихся и, если бы поблизости не появилось начальство, наверное, избил бы их. По дну оврага поднимался Железнов, за ним шли Хватов, Карпов, Сквозной, командир роты и политрук. Вид у всех был изнуренный и усталый.
— Что такое у вас происходит, товарищ Кочетов? — спросил Железнов, протягивая руку подбежавшему к нему Кочетову.
— Мародерство, товарищ комдив. Расстрелять мало! — И он доложил Якову Ивановичу о происшедшем.
— Нехорошо, товарищи! — обратился к пулеметчикам Железнов. — Товарищ Кочетов прав. Это именно мародерство!..
— Разрешите, товарищ полковник... — вышел вперед один из тех, кого Кочетов назвал «мародерами». — Мы ведь их защищаем, — он показал в сторону деревни, — за них кровь проливаем, а они, как кулаки...
— Вы не правы, товарищ, — перебил Железнов. — Хлеб и другие продукты, которые вы едите, дают нам крестьяне ближайших деревень, в том числе и крестьяне той деревни, где вы все это взяли.
— Мы этого не знали... — растерянно сказал солдат. — Что же нам теперь делать?
— Что делать? — повторил Железнов и посмотрел на окружающих красноармейцев, как бы спрашивая у них совета.
Сорока подался вперед.
— Отвезти обратно и попросить у крестьян за всю роту прощения! — сказал он.
Кочетов с удивлением посмотрел на него: ведь он считал Сороку ненадежным бойцом.
— Правильно, — поддержал это предложение Хватов. — И это надо сделать сейчас же.
Железнов, Хватов и Кочетов пошли по траншеям. Комдив останавливался у каждого пулемета, просматривал сектор обстрела и огневую связь с другими пулеметами, проверял, как прикрываются пулеметным огнем заграждения. Но сейчас он, как и Хватов, интересовался этим лишь попутно, сюда его привело желание узнать настроение бойцов, поднять их веру в собственные силы.
— Советский солдат сильней врага во сто крат! — ответил Железнов одному стрелку, который посетовал, что советских солдат мало, а фашистов много. Другому, который выразил опасение, что фашист может их обложить вкруговую и зажать в кольцо, он ответил шуткой:
— Для храброго бойца — нет кольца.
Так, весело, с солдатской простотой, по-суворовски, он отвечал всем, с кем ему пришлось разговаривать.
Проходя по траншеям, Хватов останавливался в первую очередь около тех солдат, которых знал плохо или встречал впервые. Своими унылыми рассуждениями Григорий вызвал у него беспокойство.
— Посматривай за ним. Прикрепи к нему надежного человека, — шепнул он политруку. От Сороки же, наоборот, вопреки подозрениям Кочетова, у него осталось хорошее впечатление. Хватов предложил политруку привлечь его для поддержания духа среди солдат.
— Он веселый и жизнерадостный человек, — сказал Хватов Попову.
Куделин на этот раз ему не понравился своей подчеркнутой выправкой, чрезмерным усердием показать свою особую требовательность к подчиненным.
— Мне кажется, — споря по этому поводу с Поповым, заметил Фома Сергеевич, — он обольстил вас своей выправкой и солдафонством, а не душой. Повремените с приемом в партию. Как следует разберитесь. Не судите по внешним признакам. Учитесь глубже узнавать людей. И парторга этому же учите.
Около полудня комдив, комиссар и комполка распрощались с комроты и окружавшими их бойцами. Николай проводил их до дороги. Миновав кусты, он вдруг вздрогнул от неожиданности: внизу стояли «мародеры» с нагруженными санками.
— В чем дело? — строго спросил их Железнов. — Почему не выполнили приказ?!
— Выполнили, товарищ полковник, — бойко доложил один из них. — Только крестьяне обратно харч не приняли. Нас простили да еще вдобавок пять буханок хлеба собрали. «Ешьте, говорят, защитники, да фашистов — этак-разэтак...»
— Если так, то можете оставить, — сказал Яков Иванович Кочетову. — И фашистов, как просили колхозники, этак-разэтак!.. — И, козырнув, зашагал вместе со всеми по оврагу.
Возвращенные харчи подняли настроение красноармейцев.
Кочетов отправился готовить пулеметчиков в боевое охранение.
— Смотрите не засните! — сказал он, провожая их.
— На посту спящий солдат — супостат! — словами комдива весело ответил ему Сорока.
«Может быть, он и хороший человек, — подумал о Сороке Кочетов, — только я его не понимаю?.. Наверно, еще не умею в людях разбираться?..»
Ночью, поглядывая в ту сторону, куда ушло боевое охранение, Кочетов снова о нем вспомнил.
А ночь была мрачная и тихая; лишь изредка взлетали вверх ракеты, бледным светом освещая лохмотья низко плывущих облаков. В такую ночь и бравого солдата жуть берет.
— Эй, Ахмет!.. Ишь разоспался!.. — Куделин тормошил за плечо похрапывающего подносчика Хабибуллина.
Тот встрепенулся, стал испуганно оправдываться.
— Ну, чего бурчишь-то? — усмехнулся Куделин. — Сам вижу, что ты спать хочешь. Иди вон туда, в кустики, и вздремни. А то здесь еще подстрелят! Потом Сороку подменишь. Иди!
Хабибуллин не заставил себя уговаривать, пригнулся и побежал в кусты.
Немного погодя туда отправился и Куделин. Он сел, привалившись к Ахмету.
— Смерз, дружище?
— Немного, — ответил из-под поднятого воротника Хабибуллин.
— На, выпей! — Куделин поднес к его рту флягу.
— Не надо, командир. Нехорошо... Боевая охранения...
— А ты немножко, чудак, только для обогрева... Один глоток. А больше я тебе и сам не позволю...
Ахмет взял флягу и жадно глотнул из нее.
— Хорошо! — щелкнул он языком.
Куделин спрятал флягу и вернулся к пулемету.
Сороку тоже клонило ко сну, но он стойко боролся. Ему почему-то все время мерещилось, что кто-то впереди ползет к ним по снегу.
— Куделя! — не утерпел он. — Глянь-ка, что там на снегу?
Куделин неохотно подался вперед.
— Разве не видишь? Куст. Что, страх разбирает? — спросил он, заметив, что Сорока поеживается.
— Нет, Куделя, мороз.
— Мерзнешь? — Куделин вытащил флягу. — У меня есть, чем обогреться. Но тебе, дьяволу, давать нельзя. Напьешься...
— А я и сам на посту не возьму! — ответил Сорока. Боясь заснуть, он стал досаждать Куделину вопросами. Потом ему снова показалось, будто кто-то ползет.
— Слышь, ползет! — сказал он Куделину.
— Да брось ты гундосить, ржа! — шикнул на него Куделин. Приподнявшись на локтях и затаив дыхание, он тоже стал смотреть туда, откуда ветерок чуть слышно доносил какое-то шуршание.
— Смотри!.. Смотри!.. — шептал Сорока.
— Да брось ты, трещотка! — Куделин толкнул Сороку в плечо и подтянулся, готовый броситься вперед.