Страница 80 из 207
— Садись, малец, заправься! — дядя Вася гостеприимно стукнул по скамье широкой ладонью.
Юра сел на табуретку против дяди Васи и, будучи голодным, стал есть быстро, заправляя за обе щеки. Это не мешало ему все же строить дальнейшие предположения. Он решил, что хозяева не просто единоличники, но даже еще и кулаки, ведь у них было сало, которого Юра давно не видел.
— Сами-то откуда? — медленно нарезая хлеб ломтями, как бы невзначай спросил дядя Вася.
— Оттуда... — растерялся от этого вопроса Юра и назвал первую пришедшую на ум деревню. — Из Середы.
— Из Середы?.. Когда же ее взяли? — спросил дядя Вася, наверняка зная, что она все еще находится в руках фашистов.
— Вчера взяли! — не задумываясь, ответил Юра. — Мы ехали, хлеб нашим везли...
— Кому это «нашим»?
— Нашим в полк. — Юра тут же спохватился, что проболтался, и румянец залил его лицо. — То есть не в полк, а...
— Понимаю, сынок, — военная тайна!..
Дядя Вася положил заросший черной щетиной подбородок на свои большие кулаки и, глядя на Юру прищуренными глазами, спросил:
— Где же дедушку ранили?
— Его фрицы ранили... Стреляли со стороны деревни, той деревни, которую с опушки леса видно. — И Юра подробно рассказал о том, как все произошло.
— А как же будут ваши фамилии? — продолжал свои расспросы дядя Вася.
— Я — Рыжиков Юра, а дедушка — товарищ Гребенюк.
— Ну, вот и хорошо!.. А то гостюете, а кто будете, не знаем. — Дядя Вася погладил Юру по голове. — Ну, ступай, посиди возле дедушки, если хочешь.
Гребенюк спокойно спал, похрапывая во сне. Юра все еще не отделался от своих подозрений. Он оглядывался вокруг, стараясь наконец понять, кто же такие хозяева этого дома, потом на цыпочках подошел к комоду. На комоде лежал немецкий иллюстрированный журнал. С обложки глядел здоровенный самодовольный гитлеровец, он стоял, широко расставив ноги, а позади него из-за колючей проволоки смотрели измученные лица пленных красноармейцев. «Вот чем интересуется дядя Вася!..» — подумал Юра и решил, что хозяева не только кулаки, но еще и предатели. Он со злостью двинул журнал в сторону. Из журнала вдруг выскользнула тонкая записная книжечка. Юра одним пальцем приподнял ее коричневую корочку и на первом листе прочел: «Каждый на своем посту герой. П.Рыжов». Эти слова он не раз слышал от Гребенюка. И ему показалось, что эта книжечка принадлежит одному из тех красноармейцев, что на обложке журнала выглядывали из-за колючей проволоки. Юра перевернул еще листок, под ним лежала сложенная пополам газетная вырезка. Он развернул ее, и сердце его тревожно забилось: он вновь прочитал уже знакомые ему строки о награждении орденом Ленина генералов и офицеров, среди которых значился и полковник Железнов. Фамилия Железнова была подчеркнута.
«Наверно, они знают папу?» — подумал Юра и, позабыв всякую осторожность, с записной книжкой в руках пошел на другую половину избы к хозяевам.
— Чем это ты так взволнован? — спросила его Марья Никифоровна, и вдруг как-то очень по-родному прижала его голову к своей груди. — Эх ты, горе мое горемычное!..
Все Юрины подозрения вдруг сразу исчезли, и он почувствовал к этой женщине полное доверие.
— А вы знаете моего папу? — спросил он, нетерпеливо заглядывая ей в глаза.
— А кто твой папа?
Вместо ответа Юра развернул газетную вырезку и показал фамилию отца.
— Ты Железнов? Почему же назвался Рыжиковым? — удивилась Марья Никифоровна.
— Вы, пожалуйста, не спрашивайте... И никому об этом не говорите, — умоляюще посмотрел Юра на хозяйку. — Я ведь даже и дедушке Гребенюку не сказал!.. Если что знаете о папе, расскажите...
— О подполковнике Железнове мы, дорогой мой, ничего не знаем. А вот об этой книжечке, которую ты в руках держишь, я тебе расскажу. Когда мы переезжали сюда, в лесу, на полянке, натолкнулись на подбитый самолет. Молоденькую раненую летчицу спас ее друг, который приземлился рядом. Он увез ее на своем самолете. А эту книжечку бережем как память.
— А кто она, эта летчица?
— Не знаю, дорогой, — ответила Марья Никифоровна и протянула Юре книжку. — Возьми себе, я тебе дарю ее.
В это время из другой комнаты послышался стон Гребенюка.
— Водички!.. — попросил он.
Марья Никифоровна зачерпнула ковшом воду из ведра и протянула ковш Юре.
— Пожалуйста, только не говорите ему, что я Железнов... — снова попросил Юра. — Я потом сам ему скажу!..
— Юра! — чуть слышно произнес Гребенюк, когда мальчик подошел к нему с ковшом.
— Что, дедушка? — припал к его подушке Юра. Старик так и пылал.
— Наши должны наступать, — словно в бреду, зашептал Гребенюк. — Командир, поди, не знает, что фрицы сбоку находятся. Ударят, проклятые, и сорвут наше наступление. Ты должен к нашим пробраться... — Старик вдохнул в себя воздух. — Ты же мне поклялся!..
— Хорошо! — ответил Юра. И Гребенюк погладил своей шершавой рукой его маленькую руку.
А в это время за стеной, на другой половине избы, Марья Никифоровна писала краткое донесение обо всем, что рассказал им Юра...
Ночью, когда все спали, Юра тихонько надел полушубок и вышел во двор. В розвальнях автомата не оказалось, — наверно, хозяева взяли его. Юра засунул топор за пояс и полез через забор. Только он занес ногу, чтобы перебраться на другую сторону, как молчавший до этого пес вдруг залился раскатистым лаем. Юра испугался и свалился в глубокий снег, потом быстро поднялся, огляделся и побежал. Выйдя на дорогу, он свернул влево и пошел прямо тем путем, которым они сюда приехали.
Чем дальше уходил Юра от дома, тем сильнее разбирал его страх. Вдали блеснули два огонька, пропали, и почти сразу же снова загорелись теперь уже четыре. Мелькая из стороны в сторону, огоньки двигались по дороге навстречу Юре.
«Волки?!» — подумал Юра и невольно бросился назад. Но в ушах зазвучали слова Гребенюка: «Ты должен... Ты же мне поклялся!..» Юра вытащил из-за пояса топор и зашагал вперед... Теперь впереди было уже множество огоньков. Юра слышал, как гулко стучит его сердце, этот стук даже заглушил на время раздававшиеся в правой стороне выстрелы.
«Как же это так? — услышав выстрелы, подумал Юра. — Почему же в той стороне стреляют? — Он посмотрел на Полярную звезду, как его учил Гребенюк. — Там ведь восток, — значит, там должны быть наши... Но тогда почему они стреляют?.. Значит, это фрицы...»
А огоньки, мелькнув с левей стороны, уплывали вправо и там пропадали.
Юра пошел навстречу этим таинственным огонькам. Вдруг позади него послышался лошадиный топот и скрип полозьев. Юра бросился в сторону, провалившись по пояс в глубоком снегу, и замер. Когда розвальни наконец проехали мимо, Юра вздохнул с облегчением, но вдруг от саней отделился темный комок и покатился прямо к Юре. Раздался звонкий лай, и Юра увидел, что пес, ныряя в снегу, настигает его. Юра бросился в глубь леса. Но это было напрасно: зловредный пес рычал и хватал Юру то за полушубок, то за валенки. Мальчик взмахнул топором, пес пронзительно взвизгнул, отскочил в сторону и залился злым, хриплым лаем. Все пропало!.. С дороги в лес уже шли люди.
— Юра! — крикнул дядя Вася. — Юра, где ты?!
Как Юра ни бушевал и ни вырывался, его все-таки благополучно доставили домой и водворили в полуподвальное помещение. Там стояли койки и жили какие-то люди, как сказал дядя Вася, рабочие. Рядом с Юрой на скамейку села Марья Никифоровна, она обняла его и говорила с ним тихо и мягко. Голос ее был похож на голос матери:
— ...Не плачь, золотце ты мое... Поверь мне — все будет хорошо!..
— Все равно сбегу! — твердил Юра. — Понимаете вы, я должен.
Марья Никифоровна закрыла ему рукой рот:
— Тише! Дедушка услышит! Пожалей его, ему волноваться нельзя.
...А наверху, в первой комнате, за столом, при мерцающем свете коптилки дядя Вася говорил рослому, плечистому парню:
— Из дому иди сразу на просеку и так до Крутой балки. От нее поверни прямо на Осташевский большак. На тракт не выходи, а шагай около. Пройдешь с километр — и бери прямо на отметку 261,8... Там, как я понял мальца, должен быть их полк. Если ты придешь туда часам к пяти — а ты должен прийти, — наши успеют подняться и встретить врага...