Страница 64 из 207
Только Яков Иванович сел завтракать, как зазвонил телефон. Он торопливо проглотил кусок и схватил трубку.
— «Второй» у телефона.
— Доброе утро, Яков Иванович! — в трубке послышался приветливый голос Валентиновой.
Она доложила, что за ночь вывезли на ДОП* все «огурчики»** со станции снабжения. Лицо Якова Ивановича осветилось улыбкой.
______________
* Дивизионный обменный пункт.
** Снаряды.
— Спасибо, Ирина Сергеевна, — улыбнувшись, сказал Яков Иванович. — А теперь приказываю вам немедленно ложиться спать. — Он положил трубку, но тут же вспомнил, что обещал машину саперному батальону, и снова попросил соединить его с Валентиновой.
— На проводе майор Карпов, — ответил телефонист, — он просит штаб полка.
— При чем тут Карпов? — удивился Яков Иванович. — Пусть он на здоровье говорит со штабом. Что вы путаете? Мне нужна Валентинова, а не штаб.
— Соединяю с Валентиновой! — ответил телефонист.
Однако вместо голоса Валентиновой в трубке послышался голос Карпова.
— Алло!.. Алло!.. — кричал он. — Соедините меня со штабом полка!..
— Что вы там делаете? — спросил Карпова Железнов и невольно покраснел, поняв бестактность своего вопроса. Он уже давно догадывался о том, что между Валентиновой и Карповым возникли более сильные чувства, чем дружба. — Почему же вы, дорогой товарищ, — нарочно перейдя на строгий начальственный тон, спросил Железнов, — не выполняете моих приказаний? — В это время по плану на участке полка Карпова с целью измотать противника должно было начаться огневое нападение на гитлеровцев.
— Я решил это сделать попозже, когда «господа» будут завтракать, — ответил Карпов дрогнувшим голосом.
— Инициатива — дело хорошее, но если вы хотите самовольничать, то должны хоть доложить об этом. За своеволие объявляю вам выговор! — Карпов начал было оправдываться, но Яков Иванович прервал его. — Что вы сейчас делаете?
— Пришел выяснить относительно боеприпасов.
— Эти вопросы нужно выяснять у начальника боепитания, а Валентинова всего только начальник автослужбы... Отправляйтесь выполнять приказ! — Яков Иванович положил трубку. — «Почему в такую рань он оказался у Валентиновой? — подумал он. — Неужели у них далеко зашло?»
Едва Яков Иванович пришел на НП, как там раздался телефонный звонок. Карпов доложил, что он у себя. И сразу же на его участке загрохотали минометы. За ними заговорила и артиллерия.
Артиллерия ударила как раз по тем местам, где на белом обрезе брустверов было заметно скопление темных точек. — это означало, что гитлеровцы завтракают.
После первого же залпа они бросились к снежному валу и залегли там, видимо, ожидая наступления наших войск. Однако на их передний край обрушился новый удар артиллерии и минометов.
Вслед за этим красноармейцы, орудуя чучелами, на которые были напялены каски и ушанки, целый час дразнили гитлеровцев, делая вид, что намереваются выбраться из окопов. Они заставили врагов торчать в траншеях, мерзнуть и вести огневой бой.
Железнов хотел было по телефону поблагодарить Карпова за разумное решение поставленной перед ним задачи, но непроизвольно возникшее утром чувство недовольства помешало ему это сделать.
Было уже около десяти. Железнов не спеша сложил карту, передал ее адъютанту и пошел по ходу сообщения — он собирался поехать в полк Дьяченко. Внезапно Яков Иванович остановился и прислушался.
Канонада на северо-востоке становилась все слышнее и слышнее. Звуки нарастали подобно могучему валу бушующего моря. «Это двинулись войска генерала Рокоссовского!» — решил Яков Иванович, радостно улыбнулся и пошел к своей машине.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В круговороте подготовки к наступлению время летело незаметно. Вечером 12 декабря Железнов в сумерках возвращался из полка Карпова в свой штаб. Он не узнавал сейчас деревню. Ее заполнили кавалеристы корпуса Доватора. У колодцев в очереди стояли казаки с брезентовыми ведрами. Они были в одних гимнастерках, в шапках набекрень, видно, мороз им был нипочем. По всей деревне разносилось лошадиное ржание. Пахло конским потом. В одном из домов, на окраине, слышалась кавалерийская песня. Высокий голос звонко пел:
Засвистали ка...
Хор залихватски с присвистом подхватил ее:
Эх, казаченьки в поход с полуночи.
Заплакала моя Марусенька свои кари очи...
Яков Иванович козырнул вытянувшимся перед ним кавалеристам и прошел в избу к начальнику штаба. На пороге его встретили генерал Доватор и Хватов. Бойко говорил по телефону со штабом армии. На столе шумел самовар. Соблюдая субординацию, Яков Иванович первым представился Доватору.
— Я приехал к вам увязать все вопросы взаимодействия, — сказал Доватор, крепко пожимая руку Железнова. — Но, я полагаю, мы сначала, Яков Иванович, воспользуемся гостеприимством вашего начальника штаба, — он потянул Якова Ивановича к столу, — а потом уж поговорим о деле.
За столом Яков Иванович присматривался к этому живому и остроумному молодому генералу. В последний раз они встречались весной этого года в Волковыске, в штабе кавалерийской дивизии. Тогда Доватор был полковником и выглядел совсем молодым. Но он уже обращал на себя внимание острым умом и смелостью в решении различных вопросов. Слушая тогда его доклад командиру дивизии, Яков Иванович «прицелился» к нему, решил попросить полковника Алексашина назначить Доватора в Оперативное управление штаба округа.
«Война все перевернула по-своему! Вот он уже комкор и генерал. И мне теперь в пору идти к нему в подчинение», — подумал Яков Иванович.
А Доватор был весь в стихии надвигающихся событий, с юношеским задором высказывал он свои мысли о предстоящем прорыве фронта и о самом рейде по тылам врага. В его голосе звучала уверенность, когда он говорил, как прижмет врагов к фронту наших войск и к Тростенским болотам, как будет рубать их по всем статьям кавалерийского искусства, однако проскальзывали нотки тревоги за судьбу рейда, когда речь заходила об артиллерии и танках, для которых серьезным препятствием являлся глубокий снежный покров. У него выходило так: там, где пройдет конь, — танки и артиллерия пройти не смогут, там конь пройдет.
— Ну, значит, все решено! — сказал наконец в заключение Доватор и поднял фронтовую чарку. — Выпьем, друзья, за успех наших войск!.. За разгром врага!.. — Выпив, поставил стакан на стол и, не выпуская его из рук, задумчиво слушал Железнова, который рассказывал о боях за Акулово.
— ...Было исключительно тяжело, — говорил Яков Иванович. — И не оттого, что фрицы превосходили нас во всем, а от сознания того, что за нами — Москва, а там держать врага некому. Даже сейчас, как вспомнишь — мороз по коже, — передернул плечами Яков Иванович. — Тогда я особенно ощутил необыкновенную боевую силу наших войск. А сейчас эта сила удесятерится благодаря начавшемуся по всему фронту наступлению... и еще тем, что идем в бой с надеждой освободить свое село, свой дом. И я верю в удачу нашего прорыва!
— А вы знаете, друзья, я тоже так думаю!.. — Лев Михайлович поднял свой стакан и пристально разглядывал его, как будто там виделись близкие его сердцу поля и леса Белоруссии и родное село Хотино. — Как мне хочется дожить до того времени, когда я поведу нашу конницу по полям Белоруссии!.. И как мне хочется самому освободить мое родное село и на старой колокольне водрузить красный флаг!..
— А школа там есть? — спросил Хватов.
— Была, — Лев Михайлович с удивлением посмотрел на Хватова. — Почему вы спрашиваете?
— Хорошо бы дать школе эскадронный флажок да еще кое-что из отвоевавшего оружия, и школьники сохранят память о нас.
— О ком эта память-то? — раздалось в дверях, и в комнату в сопровождении полковника Куликова вошел полковник Добров. Добров представился Доватору по всем существующим у кавалеристов правилам.