Страница 61 из 207
— Гитлер капут!..
— Это ты его так? — крикнул Железнов разгорячившемуся бойцу.
— Так точно, я, товарищ полковник! — ответил тот.
— Если с ним что-нибудь случится, ты, именно ты, ответишь своей головой! Понятно? — пригрозил Железнов и приказал поднять гнусавившего гитлеровца.
— Понятно, товарищ полковник! Живым доведу! — ответил боец, дернул за пояс вставшего на карачки пленного и поставил его на ноги.
Уже совсем рассвело, когда Железнов и Хватов возвратились к себе. Заспанный Никитушкин доложил, что вечером начфин прислал квитанцию на перевод денег семье. Взяв в руки квитанцию, Яков Иванович повалился на жесткую постель.
Этот маленький листок бумаги оживил в его памяти близких и родных ему людей... Яков Иванович обхватил обеими руками подушку, прижался к ней щекой и мыслями перенесся в далекое неизвестное Княжино. Ему даже почудилось, что жена положила ему на лицо свою теплую руку. Яков Иванович поежился в приятной дремоте.
Но вдруг сквозь дрему послышался далекий гул, похожий на землетрясение. Яков Иванович встрепенулся, приподнялся на локте, приложил одно ухо к земляной стене, а другое закрыл ладонью, и гул стал отчетливым.
Железнов схватил полушубок, шапку и, одеваясь на ходу, выскочил из землянки. Затаив дыхание, он застыл в дверях. Две синички, забавно повиснув на ветках вниз головой, удивленно разглядывали окаменевшего человека. Яков Иванович шевельнулся. Синички перелетели на другой куст и, как бы дразня его, весело засвистели. Но теперь Яков Иванович не обращал на них внимания, а вслушивался в тишину. Где-то там, далеко на северо-востоке, слышалась канонада.
— Началось!.. — Эта беспокойная мысль взбудоражила Якова Ивановича, и он с особым чувством радости громко повторил это слово. Как неудержимо ему хотелось сейчас быть там, видеть все собственными глазами...
— Товарищ комдив, завтрак готов! — позвал Железнова выбежавший из землянки Никитушкин.
— Погоди, Никитушкин! — не оборачиваясь, Яков Иванович махнул ординарцу рукой. — Слышишь?!
В это утро, 6 декабря 1941 года, войска Западного фронта во взаимодействии с Юго-Западным фронтом перешли в великое контрнаступление. Калининский фронт стал наступать еще накануне. Все силы были направлены на то, чтобы отсечь зарвавшиеся войска центральной группы гитлеровской армии со всеми ее танковыми группировками.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Этим ранним морозным утром по развороченной танками дороге под грохот канонады тащились две подводы с походными кухнями, установленными на обыкновенных крестьянских розвальнях. Передней лошадью правил повозочный Гребенюк, старичок с заиндевевшей от мороза щупленькой бороденкой, белым клочком торчащей из-под большого воротника полушубка. Задней подводой правил подросток. Громадная ушанка сползла ему на нос, мохнатый воротник скрывал нижнюю часть лица. Мальчонка боком сидел на кошеле с сеном. Его большие, не по ногам валенки торчали из-за передка розвальней. Он то и дело сдвигал на затылок шапку и покрикивал на кобылу, отставшую от передней подводы. Это был Юра Железнов. Позади него, прижавшись к еще теплым кухням, дремал батальонный повар Лука Лукич.
«Признаться Луке Лукичу или подождать?» — думал мальчик. Но, вспомнив вчерашнее, решил подождать. Если бы не повар, то пришлось бы ему шагать, как выражался Лука Лукич, «по этапу с березовым кондуктором». От этой мысли Юра поежился и еще грознее прикрикнул на кобылу:
— А ну, кривая, пошла! — и хлестнул ее кнутом.
Кобыла вздрогнула, мотнула хвостом и прибавила ходу. Усталый мальчуган в дремоте закрыл глаза, и сразу ему померещилось то, что он пережил вчера, когда два дюжих красноармейца схватили его за руки и потащили, а он уперся ногами в рыхлый снег, не сдвинулся с места и так сильно заорал, что поднял спавшего повара. Если бы не Лука Лукич, Юру неминуемо отправили бы в Москву, в приемник, где он уже побывал трижды и откуда трижды бежал. Вновь пережив все это в нашедшей на него дремоте, Юра вдруг рванулся с места и пронзительно вскрикнул.
— Шрапнелью тебя, что ли, шарахнуло? — заворчал Лука Лукич. — Смотри, куда занесло-то!.. Эх ты, дырявый черпак!.. Тоже мне «коновожатый»!..
Грозя кнутом и бранясь, подбежал к Юре старик повозочный с передней подводы. Одной рукой он схватил Юрину лошадь за поводья, а другой уперся в ее морду. Понукая и причмокивая губами, он стал пятить кобылу назад.
— Вожжи-то из-под полоза тяни!.. Эх ты, горе мое луково! — в азарте кричал Гребенюк.
— Ты, Лука Лукич, садись-ка сам вперед, а то с мальцом, чего доброго, под огонь попадешь!..
Повар уселся поближе к кухням и крикнул Юре:
— Ну-ка, Рыжик, возьми под себя вожжи, да не спи!..
Юра подтянул вожжи, сел на их концы и стегнул лошаденку. Она снова затряслась рысцой по заснеженной дороге.
Когда они подъезжали к деревне, вдруг невдалеке послышался сильный грохот, как будто ссыпали в гигантское лукошко картошку необычайной величины и она дробно стучала по дну этого лукошка.
— Что это такое, Лука Лукич? — крикнул Юра, но не расслышал ответа. Беспрерывный грохот заглушал его слова.
— Лука Лукич, слышишь? — еще громче закричал Юра, показывая кнутовищем в ту сторону, откуда раздавался грохот.
— Это, Рыжик, «катюша»!..
— «Катюша»?
— Она самая!.. Как «катюши» дадут — так фрицам капут!
Юра повернулся к Луке Лукичу и, приподняв ухо своей меховой шапки, чтобы лучше слышать, снова спросил:
— А вы ее видели?
— Видел! — ответил повар. — А ты смотри вперед, не то опять в сугроб заедешь!..
Юра вдруг встрепенулся. Посреди поля, неподалеку от дороги, стоял Гребенюк и махал ему рукой, показывая, чтобы он остановился. Юра осадил свою лошадь.
— Чего ты, браток? — закричал ему Лука Лукич. — Поехали дальше!..
Но Гребенюк еще энергичнее замахал рукой, а потом снял шапку и перекрестился.
Лука Лукич спрыгнул с саней и, утопая в снегу почти по колено, пошел к Гребенюку.
За ним поплелся и Юра.
— Ты это чего, Фотич? — крикнул повар.
— Смотрите!.. — ответил Гребенюк, показывая рукой вдаль.
Там, где высокий, окруженный рощами холм, казалось, упирается в небо, словно темные букашки, ползли танки, за их дымками катилась широкая лавина лыжников. В лучах раннего солнца сверкали штыки их винтовок.
Гребенюк снова перекрестился.
— Чего это вы все креститесь? — спросил Юра.
— Так сегодня праздник-то какой!.. Ведь пошли вперед наши родимые!.. — Гребенюк прослезился, глядя, как организованно и дружно движутся вперед советские лыжники и танки.
— Ну, дай бог!.. — сказал Лука Лукич.
Юра смотрел до тех пор, пока все танки не скрылись за гребнем возвышенности. «Был бы я сейчас там с лыжниками, — подумал он, — эх, и дал бы я фрицам жару!..» И не в силах больше ждать, когда осуществится наконец то, ради чего он оставил мать и бежал сюда, Юра обратился к повару:
— Лука Лукич, отпустите меня на передовую... Попросите за меня командира...
— Это еще зачем? — Повар пустил густую струю дыма Юре прямо в лицо.
Гребенюк тоже с удивлением посмотрел на Юру.
— Из-под пушек гонять лягушек? — улыбнулся он.
— Не лягушек гонять, а воевать!.. Фашистов бить! — обидчиво ответил Юра.
— Тоже вояка нашелся! От горшка два вершка! — засмеялся Лука Лукич и нахлобучил Юре шапку так, что почти закрыл ему лицо.
Юра поправил шапку, утер нос рукавом и решительно заявил:
— Да, вояка!.. Вот давайте побежим!.. Увидите, я вас обгоню!.. Ну, давайте!..
— Хороший ты паренек, Юра, — Лука Лукич похлопал мальчика по спине. — Надо родителей твоих разыскать да вернуть тебя к ним. Учиться тебе нужно, вот что!.. — Он толкнул Юру в сани и сунул ему в руки вожжи.
В этот день все валилось у Юры из рук. Колол ли он в кухне сухие чурки, чистил ли картошку, он думал только о том, как ему попасть на передовую. Он решил, что сегодня же понесет обед командиру батальона и поговорит с ним, упросит, чтобы послали его в разведку или назначили к пулемету. «Во всех войнах дети всегда помогали, — скажу командиру... Вот и Лука Лукич поет: «Сынишка на позицию ползком патрон принес...» И учитель в школе рассказывал, как дети участвовали в революции и в гражданской войне... При Советской власти все равны, — сам с собой разговаривал Юра. — Так кто же мне может запретить?.. Вот так поставлю перед комбатом котелки с обедом и доложу: «Товарищ комбат, воспитанник Юрий Железнов...» Назвав свою фамилию, Юра тут же спохватился. «Нет, свою фамилию никому не скажу!.. Товарищ комбат, воспитанник Юрий Рыжиков желает... то есть Юрий Рыжиков просит разрешения обратиться к вам с просьбой». Сам себе басом ответил: «Разрешаю!» — и снова заговорил обычным голосом: «Прошу вас зачислить меня на передовую в ваш батальон разведчиком или возчиком пулемета. А если возчиком нельзя, то просто к пулемету...»