Страница 56 из 207
— А? Кто там? — отозвался Трошин и для виду застонал.
— Зачем приходили?
— Разве приходили?.. Должно, смена.
— Ах смена! — Стропилкин успокоился и повернулся на другой бок. — Черт возьми, как холодно! — И, натянув на себя шинель, пробурчал: — Наверно, уже полночь...
Когда наконец все стихло, Филипп опять подполз к каменке, осторожно вытащил освободившуюся от груза камней железку и пополз под полок. Он нащупал там канавку, служившую для стока воды. «Надо копать тут!» — решил он и стал осторожно рыть землю, выбирая ее руками и откладывая подальше от себя. Страшным усилием воли он боролся с налетавшими на него приступами головокружения. Полежит немного на земле, передохнет и копает дальше...
Чем глубже Филипп рыл, тем сильнее сопротивлялась уже успевшая подмерзнуть земля. Страх охватывал его, когда железо звякало о случайный камешек... Он замирал на месте и ждал... Наверху монотонно храпел Стропилкин. Снаружи стучал каблуками прыгавший, чтобы согреться на морозе, часовой.
Прошло, наверное, уже много времени... Вдруг железка, слегка цокнув, провалилась вниз. Филипп опустил руку и осторожно вынул ее из дыры. Оттуда потянуло свежим, морозным воздухом.
Боясь упустить время, Филипп заработал быстрее. Он уже не думал ни об опасности, ни о том, что может проснуться Стропилкин. Казалось, даже боль стала слабее от одной мысли о том, что ему, может быть, удастся вырваться на волю.
Вновь заскрипели шаги, послышался окрик часового, лязгнула открывшаяся и снова захлопнувшаяся дверь. Филиппу пришлось в одно мгновение завалить дыру землей, броситься на солому и закрыться лохмотьями...
Прошла и эта смена... А там наверху все так же беззаботно сопел Стропилкин. И Филипп снова пополз под полок и вновь стал упорно ковырять смерзшуюся землю. Пальцы коченели от холодного железа, сидевшие в спине осколки мучительно резали, но Филипп копал и копал, пока дыра не стала в ширину его груди.
Филипп на мгновение задумался: как ему быть со Стропилкиным? То, что Стропилкин так безмятежно спит, не боится, не беспокоится за свою судьбу, внушало Филиппу подозрение. «А может быть, он просто напугался войны и думает, что в плену ему удастся спасти свою шкуру?.. — рассуждал Филипп. — Не порешить ли его этой железякой, и дело с концом?.. Нет, вдруг поднимется крик, возня, и тогда все пропало... Что же делать? Что же делать?.. Все-таки предложу ему бежать! Не может же он от этого отказаться!..» И Филипп выбрался из-под полка и затормошил Стропилкина.
— Бежим, товарищ?.. — зашептал он ему на ухо.
— Что такое?.. Как — бежим? — прохрипел спросонья Стропилкин.
— Тише ты!.. — Филипп рукою зажал ему рот. — К своим, конечно.
— А где наши?
— Недалеко... Побежим прямиком в сторону Москвы.
— Чудак ты человек!.. — зевнул Стропилкин. — Сейчас фашисты, наверно, уже в Москве.
— В Москве?.. — Филиппа затрясло от этих слов, и он крепко сжал в руке железку. — Нет, не может этого быть!.. Не верю!.. Бежим скорее.
— Не сходи с ума!.. Это верная смерть!
— А ты смерти боишься? Шкура!.. — прохрипел Филипп.
— Ты что?! — испугался Стропилкин. — Смотри, я крикну часового!..
Но Филипп уже понял, что сделал ложный шаг, и сдержал себя.
— А пожалуй, ты прав... — сказал он миролюбивым тоном. — Зачем нам бежать?
— Вот именно! — проговорил Стропилкин и спустился с полка. — Ты пойми, ведь Москву все равно отдадут... Так ведь и в Отечественную войну тысяча восемьсот двенадцатого года было. Даже такой полководец, как Кутузов, не смог ее удержать!
Но Филиппа историческая аналогия не убедила. Он размахнулся и ударил Стропилкина железкой. Тот взревел. Филипп бросился под полок, просунулся в дыру, головой пробил лежавший снаружи снег, и перед ним открылось звездное небо.
Из бани глухо доносились крики Стропилкина. Захрустел снег под торопливыми шагами спешившего к бане часового. Громыхнула дверь. Прозвучал выстрел, часовой крикнул: «Шнеллер хербай!..»
Филипп осмотрелся и бросился к черной полосе кустов в противоположную от бегущих к бане солдат сторону. Добежал и скатился в заросшую кустарником балку. При этом силы едва не покинули его... Потом он поднялся и пошел. Несколько раз падал лицом в свежий, морозный снег. Но опять поднимался и, шатаясь, шел в том направлении, где небо полыхало заревом. А позади, в селении, от которого он удалялся, гулко стрекотали автоматы, стучал пулемет, взлетали ракеты, освещая покрытую кустарником шершавую глубь оврага и темную лесную даль.
Слезы радости потекли по лицу Филиппа, когда он наконец добрался до леса. Опершись о забеленное морозом дерево, он перевел дух, обтер потное лицо и тут же подумал: «А что же дальше? Куда податься?.. Впереди непроглядная тьма!..» И Филиппу показалось, что пришел его конец. Но он все-таки пошел вперед, в эту непроглядную тьму леса, за которым слышались глухие раскаты боя. Впереди что-то хрустнуло. Филипп тревожно вслушался и остановился, вцепившись в молодое деревцо, чтобы не упасть, но кругом было тихо. «Показалось!» — подумал он и двинулся дальше, не выпуская из рук железку.
Но вот опять в той стороне, куда он шел, захрустели ветки. «Кто же это?.. Зверь или человек?.. — Филипп снова замер на месте. — А вдруг фашисты? Тогда смерти не миновать... Эх, была не была!..» — решил он и резко подался влево.
— Стой! — громко сказал кто-то.
Филипп остановился. В его больной голове стучало и гудело. Тело как будто обдало огнем.
— Кто там? — хрипло спросил он, подняв железку и держа ее наготове.
— Свои! — отозвались из темноты.
— Подходи один! — стараясь сдержать дрожь в голосе, потребовал Филипп и на всякий случай встал за дерево...
— А ты оружие брось!
— У меня оружия нет.
— Кто ты такой? — спросил подошедший почти к самому дереву неизвестный человек.
— Красноармеец я, бегу из плена... А вы кто будете?
— Местные. Советские люди...
Филипп вышел из-за дерева, бросил железку и, зарыдав от радости, прижался к этому человеку, ощущая на своем лице его заиндевевшую бороду.
— Ну полно, браток, полно... Идем, отведу тебя к нашим. — Обхватив его за плечи, старик похлопал Филиппа по спине. — Да ты, браток, никак без одежонки, в одной гимнастерке?.. — Он быстро снял с себя полушубок и накинул его на плечи Филиппу. — Ну идем скорей!
У Филиппа перед глазами появились зеленые круги, он прошептал:
— Не могу... — и потерял сознание.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
В удобном особняке вдали от боев командующий группировкой гитлеровских войск, наступавших на Апрелевку, после утреннего кофе принимал своего начальника штаба. Он читал подготовленное тем донесение высшему командованию.
— А вы уверены, что завтра мы будем в Москве? — спросил командующий у начальника штаба.
— Уверен! — начальник штаба вздернул голову вверх. — Сегодня мы возьмем Апрелевку. Еще одно небольшое усилие — и мы в Москве!
Однако командующего тревожило то, что, встретив перед Апрелевкой сильный огонь противотанковой артиллерии, танки застопорились.
— В донесениях, генерал, нужно быть осторожным, — сказал он. — Яхрома и Тула нас многому научили! Подождем и лучше порадуем фюрера завтра. — И он решительно вычеркнул фразу: «Завтра будем в Москве». А перед словами: «Сегодня ввожу в прорыв еще танковую и пехотную дивизии, наношу удар на Москву вдоль Брянского шоссе и окружаю 5-ю и 33-ю армии большевиков» — на всякий случай дописал: «Перед Апрелевкой мы встретили сопротивление танков и пехоты...» Потом вопросительно посмотрел на начальника штаба. — Я думаю, лучше добавить: «отходящих войск красных». Как вы думаете?
Начальник штаба одобрительно кивнул головой, и командующий сам вписал эти слова.
— Ничего! — сказал он, подписывая донесение. — Я уверен, за Москву мы ведем последний бой. — Прищурившись, он посмотрел вдаль. — Надо внимательно следить за выдвижением дивизий!