Страница 54 из 207
И в этот момент, когда всем уже казалось, что пришел конец, слева по гитлеровцам ударил полк Дьяченко, а справа обходным маневром на них направился мотоциклетный полк. Прорвавшиеся на Акулово гитлеровцы были отсечены от своих и взяты в плен. Остальные откатились от Акулова в лес. Инициатива перешла в руки Железнова.
— Победа! — сияющими глазами глядя на вошедшего Хватова, сказал Яков Иванович.
Только он собрался подписать продиктованное им адъютанту донесение, как в избу вбежал начальник разведки.
— Разведка донесла: противник повернул по Брянскому шоссе на Москву! — крикнул он.
— На Москву? — испуганно повторил Яков Иванович.
— Как же так? Ведь там дивизия! — воскликнул Хватов.
— Значит, не выдержала!.. — проговорил Железнов. Он обозначил на карте изменение обстановки. — Эх, Фома Сергеевич! Вот как бывает!.. — Снял телефонную трубку, чтобы связаться с командиром, но связь оказалась прерванной. — Где тонко, там и рвется... — тяжело вздохнул Железнов. — Надо действовать. Время нам терять нельзя! — Он вызвал к себе Бойко и стал диктовать ему решение о перегруппировке частей.
Вскоре на НП появился полковник — начальник оперативного отдела штаба армии, он привез Железнову приказ командарма. Вместе с ним прибыл личный состав штаба армии. Полковник сообщил, что гитлеровцы прорвались, захватили Юшково и Бурцево и теперь ведут бои в направлении Апрелевки.
— Командарм решил совместными встречными ударами нашей и тридцать третьей армии, — сказал он, — отрезать прорвавшуюся по Брянскому шоссе группировку от основных сил гитлеровских войск и закрыть образовавшуюся на фронте брешь, прочно закрыть выход на Кубинку. Командарм приказал вам сосредоточиться здесь, — отметил он карандашом на карте дорогу севернее Акулова, — и завтра утром совместно с моим отрядом штаба армии и с мотоциклетным полком ударить под основание наступающей группировки: ударить вдоль дороги на Головеньки, правым плечом закрыть прорванный фланг и не допустить обратного отхода через фронт прорвавшейся группировки фашистов.
— А там-то есть войска? — Яков Иванович двинул карандаш по карте в сторону Москвы.
— Где? У Апрелевки? — замялся полковник. Он отвел Железнова в сторону. — Если правду сказать, там ничего нет... Но я имею сведения, что командование фронта срочно бросает туда из своего резерва...
— Как же это так? — прервал его Железнов. — Ведь это шоссе — опасное направление!.. Кто же в этом виноват?..
— На войне, товарищ Железнов, всякое бывает.
— Бывает, — повторил Яков Иванович. — Но скверно, что этакое бывает! — Он взглянул прямо в глаза полковнику. — Ведь за Апрелевкой сразу — Москва!..
— Хорошо знаю, товарищ Железнов! — ответил полковник, стараясь подавить в себе волнение и говорить спокойно. — Всем нам Москва так же дорога, как и вам... Мы прибыли сюда не по приказу, а по доброй воле, — он бросил взгляд на командиров штаба армии, выпрыгивавших из грузовиков, на которых они приехали, — и просили командарма поставить нас на самое опасное направление...
Яков Иванович почувствовал горечь в словах полковника и виновато сказал:
— Не обижайтесь, пожалуйста! Я не вас виню и даже не командармов Говорова и Ефремова — мне известно положение их войск, — а тех, кто стоит над ними!.. Разве можно было оставить такое направление — два главных пути на Москву — без прикрытия!.. Это преступление!..
— Никакого здесь преступления нет, — перебил Железнова полковник. — Вы сами знаете, что сейчас войска сосредотачиваются на флангах фронта, и знаете, для чего... — Губы полковника дрогнули. — Ведь там будет решаться судьба Родины. А сейчас нашего командарма и, наверное, командарма тридцать третьей волнует дивизия полковника Лелюкова...
— Александра Ильича? — встрепенулся Яков Иванович. — Что с ним?
— Сейчас не знаю, связи нет. — Полковник взглянул на часы. — Через полчаса я его вызову по своей рации.
— Он отошел?
— Нет, на месте... Дерется в окружении. Два часа назад вел бой на прежнем рубеже — на Наре, прорываясь к Брянскому шоссе. Гитлеровцы рассчитывали одним махом сбить бронированным кулаком его дивизию и прямиком ринуться по Брянскому шоссе на Москву. Но стойкость дивизии Лелюкова сорвала их план. Они вынуждены были раздвоить удар и нанести его в обход дивизии, в стыки между нею и соседними дивизиями.
— Узнаю Александра Ильича! — обрадовался Яков Иванович. — Молодец!
Радиостанция полковника развернулась в саду, невдалеке от НП Железнова. Поднявшись в кузов автомашины, полковник пропустил Якова Ивановича к станции и глазами показал радисту, чтобы тот передал ему наушники. Охваченный волнением, Железнов неуклюже натянул наушники.
— Александр Ильич! — срывающимся голосом крикнул он в микрофон. — Это я... Железнов! Как ты там, дружище? Перехожу на прием...
Сквозь шум, свист и треск немецких голосов Яков Иванович услышал родной ему голос:
— Чертушка, здравствуй! У нас, как на Соловьевской переправе, — бока трещат, грудью закрываю родную Москву!..
— Держи, дорогой! — еще с большим волнением продолжал Яков Иванович. — Мы скоро вас выручим!.. Будь здоров! Жму руку, дорогой!
— Спасибо за доброе слово, — дрогнувшим голосом ответил Лелюков. Сильный треск и завывание в эфире прервали их разговор. Яков Иванович уступил место у рации полковнику, который, пользуясь кодом, повел с Лелюковым непонятный разговор. Яков Иванович тем временем направился к себе на НП. У порога его встретили Бойко и Хватов.
— Ну, как Лелюков? — с тревогой спросил Хватов.
— Крепко стоит на прежних позициях, — ответил Железнов.
Он подошел к столу и положил карандаш на карту — тупым концом на Акулово, а острым — туда, где Брянское шоссе перекрещивалось с рекой Нарой и где насмерть стояла дивизия Лелюкова.
— Вот направление нашего удара! — показал он Хватову и Бойко.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Второй час подряд возились немецкие врачи с Трошиным, стараясь привести его в чувство.
Это нужно было для немецкой разведки. Она возлагала надежды на то, что допрос пленного Трошина поможет установить, какое соединение, какие части дерутся за Акулово и сколько их там. Никаких документов при Трошине не оказалось, не было даже красноармейской книжки.
— Он контужен. Часа через два заговорит, — успокаивал врач капитана разведки.
А в соседней избе другой разведчик через переводчика допрашивал Стропилкина. Тот, согнувшись, сидел на табуретке и смотрел в глаза узколицему белобрысому немецкому офицеру, изо всех сил стараясь произвести впечатление человека искреннего. Кстати, он действительно ничего не знал о боях в районе Акулова. Стропилкин служил в инженерной части, устанавливавшей фугасы на Брянском шоссе, и его признания ничего разведчику не давали. Поэтому разведчик довольно быстро изменил свой любезный тон. Он забрал со стола портсигар, из которого только что угощал пленного сигаретами, и сказал:
— Наши войска завтра будут в Москве, следовательно... — играя пистолетом, он посмотрел на Стропилкина, — ваше запирательство бесполезно. Выбирайте: смерть или свободная жизнь!
— Почему смерть?.. — в испуге залепетал Стропилкин. — Ведь я ничего от вас не скрываю. Я состоял в резерве Московской зоны обороны и работал на Брянском шоссе. А что творится в Акулове и вообще севернее шоссе, ей-богу, не знаю!.. — Он молитвенно сложил руки и умоляюще смотрел то на офицера, то на переводчика. — Господин капитан!.. Господин переводчик!.. Поверьте в искренность моих слов... Я устал от войны и сдался в плен добровольно... Я хочу только покоя, который вы обещаете в своей листовке... Ведь это правда, что здесь написано? — Офицер утвердительно кивнул головой. — Я честно буду у вас работать, буду восстанавливать разрушенные войной дома, там, где вы укажете...
Выслушав перевод того, что говорил Стропилкин, капитан презрительно скривился.
— Оссъёл! — крикнул он заученное еще в Смоленске слово и по-немецки приказал солдатам: — Увести его! — Когда Стропилкина увели, офицер сказал переводчику: — Это не русский!.. Настоящие русские так себя не ведут!