Страница 4 из 207
— Вот, — он показал на большой зеленый клин, как бы втиснутый на юго-восток от Августова. — Имеются сведения, что в этот район пришла новая немецкая дивизия. Хотя немцы объясняют это тем, что на нашей границе спокойно и их войска могут здесь отдохнуть от боев в Западной Европе, нам все же надо быть начеку.
Наступило молчание.
— А по-моему, товарищ генерал, эти объяснения — просто обман.
Михайлин был того же мнения, однако его служебное положение не позволяло ему откровенно высказать свои мысли.
— Взгляните на этот Августовский клин и на другую точку у Бреста. Вы видите, какой большой дугой к западу легла между ними граница. На мой взгляд, Августовская пуща и Брестский выступ — прекрасные плацдармы для наступления и окружения наших войск, которые находятся внутри этой дуги: в районах Граева, Ломжи, Дрогичина, Белостока, Бреста. Поэтому, товарищ полковник, мы должны на этом направлении немедленно привести наши оборонительные рубежи в полную боевую готовность.
Поведение немцев на границе очень тревожило генерала Михайлина. Он решил сам проехать по оборонительным рубежам и организовать дело так, чтобы первую очередь сооружений закончить не позднее начала июля, а остаток месяца употребить на сколачивание и обучение воинских частей укрепрайонов. Он считал своим неотложным долгом доказать Верховному Командованию необходимость подобных мер.
Разговор прервал адъютант. Он вошел в кабинет и передал Михайлину срочные телеграммы.
Прочтя первую из них про себя, генерал побагровел, выругался и, сложив ее пополам, положил под пресс.
Это был ответ на его предложение Генштабу. Михайлин просил у Генштаба разрешения ускорить приведение в боевую готовность приграничных укрепленных районов. Генштаб же в своей телеграмме сообщил, что сроки этих работ остаются без изменений.
Другую телеграмму он прочел вслух.
— Видите, что творится? — с возмущением сказал он Железнову. — Истребителей наших они не боятся: ведь им стрелять запрещено. «Ястребки» вокруг немецкого самолета крутятся, а ему что? То спустится, то вбок возьмет, а там, глядишь, граница — он дома. Что прикажете с ним делать?
— Стрелять! Надо же наконец заставить их выполнять договор! — сказал Железнов.
— Я тоже за это, товарищ полковник, но... нельзя!
Генерал подошел к столу и предложил Железнову сесть.
— Работаете сейчас над чем-нибудь? — спросил он, взял перо и поставил свою фамилию под предписанием, которое было заготовлено для Железнова.
— Работаю, товарищ генерал.
— Над чем?
— Над задачей, присланной штабом округа. Форсирование больших рек стрелковым корпусом.
— Ну и как?
— Трудно. Уж очень много расчетов. Самое сложное — это переправа танков. Средств переправочных дано мало, а танков много...
— Не хочется вас огорчать, но надо сказать, что сейчас на вооружение поступили более мощные танки, и они тяжелее существующих.
— Что вы говорите! — воскликнул Железнов. — Вот видите, новые трудности! Придется опять все снова пересчитывать.
— А вы не падайте духом. Решайте смелее! Ведь в принципе можно решить?
— Нет, товарищ генерал, здесь общий принцип не поможет. С увеличением веса танка меняются и подъемные средства переправ. Закон Архимеда всесилен, и ничего с ним не поделаешь.
— И все равно не унывайте! Тема очень актуальная, и ваше решение подскажет, какие же в конце концов нужны понтоны и переправочные парки. Может быть, и что-нибудь новое на ум придет. А для расчетов все же рекомендую взять тоннаж новых танков. — Михайлин поднялся и подошел к Железнову. — Кстати, мы сделали Наркому предложение о том, чтобы назначить вас сюда, в штаб округа. Так что вернетесь из командировки и заканчивать задачу будете, видимо, уже здесь. Я хотел, чтобы вы возглавили отдел укрепрайонов, но штаб решил использовать вас в оперативном отделе.
Он подал Железнову предписание:
— Поставленная задача вам ясна?
— Так точно, товарищ генерал. Все ясно!
Михайлин пожал Якову Ивановичу руку:
— Желаю вам всего хорошего. На днях буду на вашем участке. Если у вас возникнут вопросы, там на месте их и разрешим.
Яков Иванович вышел со смешанным чувством радости и беспокойства. Его радовало, что наконец-то он будет работать в этом большом штабе, где сможет полностью применить знания, полученные в академии Генштаба.
На улице к нему бросился Юра, поджидавший отца возле машины.
— Получил назначение? — повторил он услышанные от матери слова. — В Москву?
— Нет, пока не получил. В командировку, Юрик, ехать нужно.
— А назначение?..
— Назначение скоро будет. — Яков Иванович обхватил левой рукой сына за плечи и зашагал с ним к машине. — Поехали, товарищ Польщиков. Во Дворец пионеров.
— Папочка!.. — Юра захлопал в ладоши.
— Рад?
— Очень рад, товарищ полковник! — отрапортовал Юра, приложив руку к своей матросской бескозырке.
Когда они уже выехали на главную, Советскую улицу, он спросил:
— Что же мы скажем маме?
— А вот так, сынок, и скажем: пока еще назначения нет.
— А ты просил, чтобы тебя в Москву?..
— Просил, — впервые солгал сыну Яков Иванович.
— Раз просил, то уж назначат!..
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Закрыв за дочерью дверь, Аграфена Игнатьевна окинула кухню хозяйским взглядом: все ли в порядке. Сняла с себя передник и повесила за дверью. Дневные заботы кончились, и она пошла в столовую отдохнуть за вязанием в любимом кресле.
В открытые настежь окна веял легкий ветерок, чуть покачивая цветы на подоконнике. Положив вязанье на колени, Аграфена Игнатьевна откинула голову на высокую спинку бархатного кресла и как бы забылась, распластав по подлокотникам натруженные руки. «Яков-то? Да ей и лучшего мужа желать не надо. Живем, что у Христа за пазухой — всего вдоволь. Не то, что мы в проклятое — при царе — время...»
Она невольно вспомнила свое далекое прошлое: горемычное житье впроголодь, тяготы безработицы — все то, что было четверть века назад. Она вновь увидела перед собой маленький домик с палисадничком. Как ей был дорог этот домик, где она прожила свою несладкую жизнь и в тяжких заботах вырастила детей!
И будто снова зазвучал рядом взволнованный голос дочери: «Там, на Смоленском, с забастовщиками Яшу арестовали... Он шел с Ильей Семенычем... у самого Семянникова завода на них налетели жандармы. Яша выхватил у Ильи Семеныча знамя и понес...»
Аграфена Игнатьевна вздрогнула и приоткрыла глаза. Сердце билось часто, тревожно, как и тогда. Она вспомнила, как, переполошившись, побежала в сарай, где Яков прятал запрещенные книжки...
Воспоминания вдруг прервались. За окном зазвенели ребячьи голоса.
Пересиливая дремоту, Аграфена Игнатьевна потянулась к подоконнику. Во дворе дрались ребята. По бескозырке на светлой голове одного из мальчишек в толпе она узнала внука.
— Я тебе покажу, какой я разноглазый! — крикнул Юра и с размаху ударил черноголового мальчугана.
К ужасу бабушки, вся толпа ребят навалилась на Юру и вместе с ним рухнула на землю.
— Стойте! Не смейте! Я вам сейчас, стервецы! — Аграфена Игнатьевна стучала своим маленьким старушечьим кулачком по подоконнику. — Юра, сейчас же домой!
Юра вынырнул из кучи ребят, оглянулся на окно и, махнув бабушке рукой, снова схватился с мальчишками: одного пихнул, второго прижал к стене и стал трясти за грудь. Ошеломленные таким оборотом дела, ребята опомнились только тогда, когда Юра поднял бескозырку, стряхнул с нее землю и зашагал к воротам.
— Беги! Домой беги! — истошно закричала бабушка, когда вся ватага бросилась за Юрой.
Но он, круто повернувшись, пошел мальчишкам навстречу. Тут Аграфена Игнатьевна не выдержала и побежала на лестницу.
В это время к дому подъехал Яков Иванович.
— Ты чего такой красный? — остановил он сына. Увидев высыпавшую за ворота ватагу, отец все понял.
— Драка? Эх ты, пионер! — Он подтолкнул Юру в парадное.