Страница 156 из 207
— Там! — ответила Марфуша.
Стихли шаги Назара. Пелагея Гавриловна подошла к маленькой дежке и хотела было сказать невестке, чтобы она принесла из сеней муку, но другая мысль перебила ее намерение.
Марфуша по глазам поняла волнение и страх свекрови и посоветовала:
— А вы дайте ему чего-нибудь: сальца аль мучки.
— Пожалуй, Марфуша, и вправду дать. Небось, нуждается, — спохватилась Пелагея Гавриловна за эту мысль. — Бери лампу, и идем!
Женщины ушли в сени. Марфуша светила над ларем, а Пелагея Гавриловна отрезала большой кусок сала и насыпала мешочек первосортной муки.
— Ну как, Марфуша, хватит?
— Хватит, — ответила невестка.
Пелагея Гавриловна все это сложила в мешок и поставила его за ларь. Теперь она была охвачена одной тревогой, как бы Назар не вернулся из бани раньше представителя военкомата.
Вышло как раз так, как она желала: за окном заскрипели полозья.
— Ну, как? Приехал? — еще в дверях спросил офицер.
— Нет, товарищ... — засуетилась Пелагея Гавриловна. — Раздевайтесь и проходите в горницу...
— Я, мамаша, раздеваться не буду, а напишу вашему сыну записку, — и, чтобы не наследить, на носках прошел в горницу и там за столом стал писать.
Пелагея Гавриловна моргнула невестке. Та догадалась, быстро сбегала в сени и вернулась, держа за спиной мешок.
— Передайте вашему сыну вот эту записочку, — встал офицер. — И скажите, чтобы завтра же приехал в райвоенкомат. Предупредите, если не приедет, то в понедельник мы его арестуем.
У Пелагеи Гавриловны от этих страшных слов задрожали губы, и, передохнув, она заговорила, боязливо протягивая офицеру мешок:
— Прошу вас, товарищ, не знаю, как вас по-военному-то величать, не арестовывайте сына. Я с ним поговорю, и он завтра обязательно уедет... — протянула она офицеру гостинец.
— Что это такое? — побагровел офицер. — Не стыдно?.. Это же... Да это же, товарищ Русских, оскорбление!..
В сенях послышались шаги.
Растерявшаяся Пелагея Гавриловна опустила мешок и, не зная, как остановить гнев офицера, молила его:
— Дорогой товарищ, простите мне, старой дуре...
— Эх, мамаша, мамаша! — не слушал ее офицер. — Если бы я не знал Назара Ивановича, то сейчас наделал бы такого звону, что чертям тошно стало бы. Но...
— Ну, что замолчал? — В распахнутых дверях стоял Назар. Он сунул белье в руки Марфуши и шагнул в горницу.
Невестка, опережая свекра, бросилась к мешку.
— Марфа! Не трожь! — Глаза Назара налились гневом. — Продолжай, товарищ!
— Здравствуйте, Назар Иванович! С легким паром вас! — протянул офицер руку.
— Благодарствую. В чем дело?! — Назар снял шубу, потянул с гвоздя расшитое полотенце, вытер потное, раскрасневшееся лицо.
— Да вот жена ваша...
— Вижу! По какому такому случаю? А? — накалялся Назар.
— Не придавайте ее поступку, Назар Иванович, большого значения...
— Это, товарищ офицер, мое дело!
— Я приехал к вам по поводу вашего сына...
— Какого? Их у нас шесть.
— Василия.
— Василия? Что-нибудь натворил?
— Хуже, Назар Иванович... Он вот уже неделя, как просрочил отпуск.
— Неделю?! — прохрипел Назар. — В такое время? Подлец! — и он сильно потер пятерней бороду, дохнув всей грудью. — Скажите товарищу военкому, что завтра же я его, подлеца, к вам доставлю.
Проводив офицера, Назар прогремел у порога:
— Ну, Василь, берегись!
В этих суровых словах Пелагея Гавриловна чувствовала грозный приговор отца и, шатаясь, словно после тяжелой болезни, пошагала в горницу.
За ней — Марфа.
Женщины долго сидели не шелохнувшись, тревожно посматривая друг на друга. Наконец Пелагея Гавриловна решилась и подошла к Назару:
— Отец, давай ужинать...
— Мать! Не береди душу. Иди спать! — Назар по-стариковски поднялся и прохрипел: — Позор! На всю жисть позор! — Он пошел к пологу, рванул его и сел на кровать. Марфуша подскочила, хотела помочь ему снять валенки.
— Не надо. Сам. Туши лампу!
Марфа убавила свет и дунула в стекло.
Назар почти всю ночь не спал и ворочался на скрипучей кровати, нагоняя страх на женщин. Марфуша, успокаивая свекровь, тоже не спала, переживала за непутевого мужа.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Утром Назар, позавтракав, сел у окна и хмуро смотрел в полузамерзшие стекла. Но ничего не могло отвлечь его от тяжких дум. Даже ребята, скатившиеся с горы на санках и сбившие с ног тетку Феклу, которая по-женски, левшой бросая в них мерзлыми комьями снега, загнала их за изгородь, не вызвали на его лице улыбки. И очнулся, лишь когда за окном зазвучал знакомый бубенчик. Вскоре он замолк у дома, и по ступенькам застучали торопливые шаги.
Пелагея Гавриловна рванулась к двери.
— Мать! — крикнул Назар. — Назад.
Пелагея Гавриловна и Марфуша так и застыли на месте, ожидая грозы.
— Отец! — радостно распростер руки Василий, но, не сделав и двух шагов, остановился у двери: отец был мрачнее тучи, а за спиной петлей болтались вожжи. Не успел Василий защититься рукой, как эта петля больно обожгла ухо и распласталась вдоль спины. Василий рванулся к порогу, но отец уже был у двери и снова что есть силы хлестанул вожжами.
— Подлец! Дезертир! Мерзавец!.. — хлеща где попало, хрипел Назар, и если бы не полушубок, то, наверняка, покалечил бы Василия.
— Назар! Изверг! Сын ведь. Опомнись!
— Пелагея-я. Ступайте прочь!.. — размахнулся Назар и отшвырнул ее к кровати. Василий схватил стул.
— Ты что? Против отца руку поднимаешь?! — Назар выхватил стул и швырнул его с такой силой, что тот разлетелся в щепки. — Становись, подлец, на колени!
Пелагея Гавриловна из-за спины Назара махала сыну рукой, кивала головой и моргала глазами, как бы говоря: «Становись, сынок. Послушайся отца».
Василий понял мать и, как бывало в прошлом, опустился перед отцом на колени.
— Сейчас же, немедля, на этих же санях в военкомат!..
Но тут распахнулась дверь, и вошли Илья Семенович, Нина Николаевна.
Веселые ребята рванулись прямо в горницу, но, увидев странную картину, опешили.
— Дедушка! — бросилась назад Лидушка и, испуганно потянув в рот руку, заплакала: — Дядя Назар!
Илья Семенович еще в сенях догадался, что в доме что-то происходит неладное, и, не раздеваясь, прошел прямо во вторую половину, на ходу передав шубу Марфуше.
— Назар Иванович! Что это ты, дорогой?
— Прости, Илья Семенович. — Швырнул Назар вожжи к грубке и, застегивая жилетку, резанул взглядом сына: — Благодари гостей, а то... — погрозил он кулаком. И, как бы оправдываясь, обратился к гостю: — Дезертир, Илья Семенович. Ведь шесть сынов. Пять славно дерутся на фронте, а этот, — Назар зло посмотрел на Василия, — преступник. Позор на нашу семью навлек. — Вдруг он обернулся к сыну: — Илья Семенович старый большевик. В наших краях в ссылке был. Он, как Илья Муромец, за нашу власть с контрой сражался. Нас, дураков, уму-разуму учил, понятие нам дал, за что мы должны бороться...
Эти слова отца хлестнули Василия больнее вожжей. Ему хотелось крикнуть: «Отец! Довольно! Прости!» А Назар, грозно глядя сыну в глаза, продолжал: — Ради счастья народа, Родины на все они шли и себя не жалели.
— Все! Назар Иванович, все! — остановил его Илья Семенович. — Он все понял и выполнит твою волю.
Тут Василий схватил руки этого замечательного человека:
— Товарищ! Илья Семенович! Прости меня. Папаня, дорогой мой, прости меня, дурака. Не изгоняй меня из своего сердца. Маменька! Марфуша, простите!.. Я сейчас же уеду.
Искренность Василия и признание им своей вины размягчили сердце Назара. Назар сделал несколько шагов навстречу Василию, схватил его за плечи и по-отечески обнял.
— Разве я тебе, Василий, плохого желаю! А? Только хорошего. Хотя ты и военный, и уже старший лейтенант, как бы сказать — самостоятельный, но я отец и в ответе за тебя. Ну, поезжай к райвоенкому. И прямо ему скажи: «Виноват! Завтра, мол, уезжаю!» Иди!