Страница 155 из 207
— А шлем? — густым вздохом прогудело в избе.
— Оказывается, это был не шлем, а трава «перекати-поле».
И енова взрыв хохота. Смеялся и комдив. Все это ему было близко, так как он сам, будучи в прошлом сапером, все такое в полной мере испытал.
— По-моему, — сдерживая смех, продолжал Щукин, — следовало бы кинокартины, где развивается наступление, начинать не с артподготовки, а с нашей саперной работы и показать, как мы ночью в одиночку на собственном пузе ползем и под носом врага делаем проходы и для танков и для пехоты...
— Правильно! — поддержал его с порога Железнов.
Для комсорга это было настолько неожиданно, что он не своим голосом гаркнул:
— Встать! Смирно! — и, еле откашлявшись, доложил комдиву, что все в сборе.
— Десять минут перекур, — распорядился комдив. — Но только, пожалуйста, на дворе и в кулачок.
Собрались как раз к передаче. Каждый, держа наготове книжечку, карандаш, был в полной готовности. Приготовился и Парахин, поставил вверху странички: «Последний час. 31 января 1943 года».
Сегодня голос диктора звучал особенно торжественно, отчеканивая каждое слово:
«Войска Донского фронта в боях 27 — 31 января закончили ликвидацию группы немецко-фашистских войск, окруженных западнее центральной части Сталинграда... Окружено по меньшей мере 330 тысяч войск противника. Сегодня вашими войсками взят в плен вместе со своим штабом командующий группой немецких войск под Сталинградом, состоящей из 6-й и 4-й танковых армий, генерал-фельдмаршал Паулюс и его начальник штаба генерал-лейтенант Шмидт...»
— Ого! Фельдмаршал! — вырвалось у темпераментного Щукина.
Еще долго диктор сообщал фамилии плененных командиров и начальников, затем наименования захваченных штабов корпусов, дивизий и полков и в заключение — о трофеях. Радио замолкло.
— Дорогие товарищи! — поднялся Железнов. — Слушайте и пометьте себе, что я скажу. Завтра, вернее сегодня, утром прочитайте это сообщение в подразделениях всем бойцам. После скажете, что вместе с вами слушали эту передачу командование полка и командир дивизии. И еще то, что командование дивизии и полка всей душой радо освобождению Сталинграда и шлет всем нашим воинам свою сердечную благодарность за то, что они доблестно выполнили приказ — форсировали Вазузу, захватили плацдарм и отстояли его. Скажите и то, что мы своим наступлением и форсированием прочно сковали войска 9-й армии генерала Моделя и 3-й танковой армии генерала Рейнгардта и не дали им возможности не только отправить на помощь фельдмаршалу Паулюсу ни одной дивизии, ни одного полка, а еще заставили фельдмаршала Клюге — командующего группы армий «Центр» — бросить сюда на закрытие прорыва свой оперативный резерв и даже охранную дивизию и дивизию СС. И как ни велики наши потери, мы своими активными действиями так же, как и воины нашего и Калининского фронта, основательно помогли Сталинградскому и Донскому фронтам окружить и разгромить 330-тысячную группировку Паулюса.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Весть о победе Советской Армии в Сталинграде докатилась и до далекого Княжина. Ее привез возвратившийся из района председатель колхоза Петр Петрович Крутовских. Не успел он поделиться дома этой вестью с соседями, как их ребята вместе с Кузькой Русских мгновенно разнесли ее по всей деревне. Влетела она, как яркий луч солнца в ненастье, и в дом Железновых.
— Чего вы такой толпой? Сходка, что ль? — угрюмо бурчала Аграфена Игнатьевна. — Дверь-то закройте! Господи, снегу-то сколько нанесли...
— Тетя Глаша, постой, не бурчи, — остановил ее Володя, сын Крутовских, — радость! Наши Сталинград освободили! Тьму-тьмущую фрицев, а вместе с ними пятнадцать генералов и еще вдобавок их главного — по-ихнему не помню, по-нашему — маршала — в плен взяли! И дальше их гонят!
— Слава тебе господи! — перекрестилась Аграфена Игнатьевна. — Да что же вы, милые мои, стоите-то? Садитесь. Кваску вот, пожалуйста, — сняла она блюдце с кувшина. — Как же это так получилось-то? Расскажите.
— Некогда, тетя Глаша. Нам еще бежать надо, — почти хором ответили ребята и рванулись в дверь.
— А мать обрадовали? — остановила она Кузьму. Тот, не задерживаясь, ответил на ходу:
— Обрадовали. Даже помогли лампадки затеплить.
— Даже лампадки, — шептали ее старческие губы. — Да, да, и мне надо затеплить. — И она засеменила на кухню, взяла там спички и, вернувшись в горницу, зажгла висевшую перед образами лампадку. После, опустившись на колени, молилась, отбивая земные поклоны, — за победу Красной Армии, за здравие воинов Якова и Веры и за пропавшего без вести Юры.
Молилась в душе и Пелагея Гавриловна с невесткой Марфушей.
Скрип двери, ворвавшийся холод заставили их обернуться.
Вошел командир.
— Вы к нам? — растерянно спросила Марфуша.
— Я к старшему лейтенанту Русских Василию Назаровичу.
— А его нет, в отъезде, к братеннику по делу уехал... — поспешила ответить Марфуша. — Раздевайтесь, подождите, он должен скоро возвратиться.
— Спасибо. Я потом зайду. У меня здесь есть дела.
— Что ему передать? — глядя на невестку, взволновалась свекровь.
— У меня к нему личное, — замялся офицер. — Понимаете, он просрочил отпуск.
— Просрочил? Отпуск? — Мать испуганно схватилась рукой за щеку.
— А вы не волнуйтесь. Все будет в порядке, — и командир ушел.
— Марфа! Что это значит? — Пелагея Гавриловна дернула за руку невестку.
И Марфуша, заливаясь слезами, поведала свекрови всю правду.
— Боже мой, боже! — запричитала Пелагея Гавриловна и, представляя, какой грех совершил ее сын, по-матерински думала, как выручить его из навалившейся беды. Больше всего она боялась Назара.
Пелагея Гавриловна встретила Назара на крыльце без платка.
— Ты это чего простоволосая, мать моя! Аль горячку схватить хочешь? — удивился Назар, опустив воротник и отряхивая с валенок снег. Подходя к дому, он заметил у ворот санный след. — Кто приезжал?
— Офицер из райвоенкомата... — ответила Пелагея Гавриловна.
— Из военкомата? По каким это делам? — шагнул Назар в избу и сбросил на руки невестки шубу.
— Да прямо-таки и не знаю. Ничего он не сказывал.
— Гм! — удивленно хмыкнул Назар. — Так-таки ни из-за чего за семь верст киселя хлебать?
— Да он обещал сегодня на обратном пути еще заехать... Банька готова. Може, сейчас, Назар, в баньку пойдешь?
— В баню? Что ж, можно и в баню. — И Назар подошел к висевшей шубе и из ее кармана вытащил поллитровку. — Завтра к нам в гости придут Илья Семенович, — поставил Назар в самодельный дедовский буфет водку, — Нина Николаевна, ребята — внуки Ильи Семеновича. Так ты, мать, наделай-ка пельменей, пирог испеки. А где Василий?
— Уехал в Морозово.
— Морозово? Что ж меня не дождался? — и бросил в сердцах: — Ну да, часто встречаемся!.. Тверезый? — Назар зло смотрел на жену.
— Тверезый... А что тут? По делу поехал.
— Раз не подождал отца, значит, голова не в порядке... Разве он не знал, что сегодня суббота и я должен приехать? Потом баня!..
— А може, и запамятовал.
— Запамятовал, — огорченно передразнил Назар жену. — Не запамятовал, а гульба — вот что! Испортила его война. Не тот Василий стал, не тот. Накось, отец работает на заводе, всего раз в неделю дома бывает, а он даже и не подумал меня обождать. Марфуша! — крикнул Назар, — давай белье! — Марфуша бросилась в горницу, взяла с сундука сверток и передала его свекру.
— А почему все это? Почему? — остановился Назар против жены. — Да все потому, что он не с винтовкой в руках на передовой воюет, а как барин на машине разъезжает. Если бы он так, как Костя, денно и нощно с пулеметом в окопе, аль как Семен у орудия, или наподобие Никиты — в небе, аль Захара — в танке, как Иван — под водой против супостата крутится, он дорожил бы собой и нашей фамилией. А так как ему все достается без крови и страха, вот и распустился, мать моя!.. — и с порога спросил: — Веник там?