Страница 126 из 207
— Золотые у тебя, Михаил Макарович, девчата, — восхищался Борисов. — Машу обязательно надо принять в кандидаты партии, она настоящая коммунистка, а Настю — в члены. Сегодня мы принимаем в партию нашу партизанку-связную Устинью Осиповну и в комсомол — Лиду Вострикову.
— Ни Настю, ни Машу, Сергей Иванович, нельзя, — о горечью ответил Михаил Макарович, — они ведь носят чужие имена.
Сергей Иванович просиял и сказал:
— Ну и что же? Мы их примем на узком составе бюро по их теперешним именам и фамилиям. А когда девчата вернутся на Большую землю, Политуправление фронта оформит партийные документы по их настоящим фамилиям.
Михаил Макарович пожал руку Борисову и попросил его в таком случае поставить вопрос о приеме в партию и Клима.
— Замечательный парень. Всем своим существом предан партии и Родине. Он сегодня, как стемнеет, придет.
* * *
Вера и Аня долго трудились над шифровкой телеграммы. Записка была короткая, но групп получилось много, и шифр-телеграмму пришлось разбить на несколько коротких частей. В ней говорилось:
«Партизаны пленили офицера и ефрейтора энского штаба корпуса. Посадочная площадка 3405 5607 обозначается шестью кострами седьмым середина северная граница тчк Ответ принимаю 21.00».
Во время передачи прибежала Лида. По ее лицу было видно, что она что-то натворила. Закончив передачу первой части, Вера бросила наушники. Лида, теребя пуговицу кофточки Ани, возбужденно рассказывала:
— ...Если бы не наш начальник, я бы ему, подлецу, смазала! Но Михаил Макарович в сердцах так меня схватил, что я даже...
— Кому смазала бы? — перебила Вера.
— Да гауптману Вегерту, — Лида обернулась к Вере. — Накось, стоит перед товарищем Борисовым и врет как сивый мерин. Наступать корпус, говорит он, будет пятнадцатого. Да еще будет ли? Задача решается, мол, местного значения. И так далее и тому подобное. Вот фашистская шкура!
— Ну и пусть себе мелет, — спокойно сказала Аня. — Мы нашим сообщили все, что нужно, и утром пятого все станет ясно.
Без пяти девять Вера включила рацию и настроилась на волну «Гиганта». Ровно в девять она услышала свои позывные и сразу же на них ответила. Ее рука стала торопливо наносить на лист полевой книжки группы цифр: «Прибывают вам два самолета сегодня 23.30 тчк Отправить офицера ефрейтора».
Теперь Вера и Аня с нетерпением ожидали самолеты: ведь прилетят свои, а может, кто-то даже из близких товарищей. Вера, глядя на восток, туда, где за черной ломаной линией леса мерцали звезды, все время прикладывала руку к груди: за тонкой материей кофточки шелестели письма. Наконец послышался знакомый звук «У-2». На поляне одновременно зарделись все семь точек, и через несколько минут они запылали ярким пламенем. Вера увидела на тропе в кустах пленных и охранявших их партизан. Как только первый «У-2» отрулил в сторону, Вера и Аня, с разрешения Михаила Макаровича, побежали к самолету.
Прилетела Нюра Остапенко. Она узнала Веру и, поставив мотор на малые обороты, спрыгнула на землю.
Нюра радостно обхватила Веру, та застонала.
— Что с тобой, Вера? Ранена?
— Немного, — и Вера здоровой рукой обняла подругу. Нюра не выдержала, прильнула щекой к Вере и, целуя ее, заплакала.
— Что ты, летчица, успокойся. Тебе ведь сейчас лететь.
— Как же ты будешь, Верушка, с такой рукой? — шептала она вздрагивающими губами.
— Ничего, до морковкиных заговен заживет, — шутила Вера, хотя у самой от причиненной боли навертывались слезы. Она не заметила, как приземлился второй самолет. Эту летчицу Вера не знала.
Немного успокоившись, Нюра сообщила Вере, что полком командует по-прежнему Кулешов. Рыжов назначен комиссаром бомбардировочного полка, Валя Борщова и Тамара Каначадзе учатся на летчиков-истребителей. Вере было приятно слышать обо всех этих людях, с которыми прошло суровое боевое время, но ее интересовало и другое. И она спросила:
— А как Костя? Что о нем слышно?
— Костя уже летает истребителем на «Миге». На днях их полк перебазировался в район Шаховской. Сегодня утром, — Нюра понизила голос до шепота, — наш фронт вместе с Калининским перешел в наступление на ржевско-сычевском направлении. Сегодня в полдень туда на КП командующего фронтом к генералу Жукову летала Гаша Сергеева. Ты помнишь, какая она была нюня, а теперь такая стала разворотистая, что ты ее не узнаешь. — Она рассказала, что к вечеру наши прорвали первую, вторую и третью позиции фашистов и успешно продвигаются на Погорелое-Городище и Александровну. Полк Кости весь день летал через наш аэродром. «Теперь он, наверное, спит, чтобы завтра чуть свет опять лететь, — подумала Вера. — А вдруг не вернется?..»
Нюра как бы прочитала мысли Веры:
— С Костей все в порядке. Когда я улетала, их полк уже вернулся.
— Да? — непроизвольно вырвалось у Веры.
В самолет Нюры посадили гауптмана Вегерта, а в другой — ефрейтора Гудера. Вера второпях засунула за пазуху Нюре письма.
Пленных крепко-накрепко привязали к сиденьям.
— Фатерланд капут! Гитлер, ауфвидерзейн! Гут морген, русс! — кричали гитлеровцам партизаны.
Самолеты один за другим вырулили на старт, взлетели и растаяли в ночной синеве.
Потухли костры, но никому не хотелось уходить с этой поляны, где только что летчицы протянули руки тепла и надежды с Большой земли. Кто-то скомандовал:
— Семен, Кузьма, Петро! Взять мешки с почтой! А ты, Степичев, сделай, чтобы ни одного пятнышка от костров не осталось.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
У шалаша девушек ждала Устинья, держа на руках спящую Наташку Хватову.
— Дорогие мои, меня приняли в партию... — начала дрогнувшим голосом Устинья. — А Наташку решили отправить к кому-нибудь подальше от фронта. А к кому? В чужие руки?.. У меня аж сердце защемило, и я подумала: вы ведь едете в глухомань, будете жить в деревне. Михаил Макарович сказал, что там есть свой человек, такая же одинокая женщина, как и я... Фронт будет далече, вот ей-то и сподручнее принять сиротку...
Вера чувствовала, как тяжело Устинье говорить. Аня взяла у Устиньи Наташку... В темноте послышались всхлипывания:
— Дорогие мои девоньки, как мне тяжко с вами расставаться, — склонила она голову к плечу Веры. — Родными дочками стали вы мне.
— Тетя Стеша, — Лида прильнула к Устинье, — я буду вам родной и так же буду вас любить и оберегать...
Улеглись, когда серпастый месяц уже был в зените. Намаявшись за этот беспокойный день, вскоре все заснули. Вера впервые спала рядом с маленьким существом, которое, прижимаясь носиком к ее груди и шепча спросонья «ма», не раз ее будило. Не спала лишь Аня: она волновалась за Василия, думая, как это он будет без нее?.. Заложив руки за голову, она долго смотрела в темноту леса. Потом встала и пошла в сторону землянок, где, как ей казалось, так же, как и она, не спал Василий. Василия в шалаше не оказалось, он был в это время в землянке у Михаила Макаровича, который наставлял его, как дальше держать о ним связь.
Заметив часового, Аня дальше не пошла, а, прислонившись к шершавой коре березы, замерла в ожидании. Время тянулось томительно долго, усталые ноги деревенели, и Аня опустилась у подножья дерева. Вскоре послышалось похрустывание валежника. Она встала и, накинув на плечи сползшую кацавейку, пошла навстречу шагам.
— Маша!
— Клим?
— Я, — Василий взял Аню за руку и повел ее по тропинке. — Милая моя, любушка ты дорогая. Как тяжело мне будет без тебя...
В чащобе, которая и днем скрывала все живое, Василий остановился, бросил Анину кацавейку на землю, опустился на нее, потянул за собой и Аню.
— Климушка, — ей нравилось это имя, — дорогой мой, как я люблю тебя. И там, вдалеке от тебя, всей душой и мыслями буду с тобой...
Незаметно подкралось время Василию уходить, но им никак не хотелось расставаться.
— Климушка, дорогой. Иди, — сказала Аня. И не отпуская его, рванула на блузке пуговицу — выхватила ее с «мясом» и протянула Василию.