Страница 11 из 17
Если бы Беркут попался ему сегодня, он бы его действительно пристрелил. Прямо здесь. Он пристрелил бы каждого, кто попался бы ему сейчас у этой гряды.
Штубер не понимал такой войны: на измор, на износ, на истребление человеческих ресурсов. До этого была война во Франции, в Бельгии, Голландии. В Польше, наконец. Тоже ведь славяния… Как и везде, здесь, на Украине, преимущество немецкой армии в силе, технике, дисциплине, в опыте боевых действий очевидно. Почему же его до сих пор не удалось реализовать?
12
Над каменистым распадком сгущался холодный туман, клубы которого закипали где-то в глубине этой незаживающей раны земли и черной накипью оседали на огромные валуны, причудливые силуэты скал и полуокаменевшие стволы сосен.
Никакой тропы здесь не было, да, казалось, и быть не могло. Каждый, кто решался преодолеть распадок, должен был спускаться в него, как в погибельное чрево ада.
Проскочив небольшое плоскогорье, Ярослав Курбатов протиснулся между двумя валунами и, привалившись спиной к сросшимся у основания молодым стволам лиственницы, оскалился яростной торжествующей улыбкой. Тигровая падь рядом. Он дошел до нее. Еще каких-нибудь двести метров каменного безумия — и он окажется на той стороне, у пограничной тропы Маньчжоу-Го[17]. Каких-нибудь двести метров… Пусть даже каменного безумия. Он, ротмистр[18] Курбатов, пройдет их, даже если бы весь этот распадок оказался утыкан остриями сабель и штыков.
Жидкость, стекавшая по пробитому в каменном склоне руслу, была ржаво-красноватой и издавала подозрительно тухловато-серный запах. Однако это не сдержало Курбатова. Опустившись на корточки, он намачивал ладони на мокром камне — ручеек был настолько слабеньким, что зачерпнуть из него было невозможно, — и потом старательно облизывал их.
Тигровая падь не пугала его. Пограничные наряды туда не заходят: ни красные, ни маньчжурские. А если где-то наверху окажется засада, он будет прорываться, перебегая от карниза к карнизу, под нависающим гребнем левого склона.
Месяц назад он провел этим ходом одиннадцать диверсантов. Это были сорвиголовы, которых Курбатов знал еще по специальному отряду «Асано»[19] и с которыми прошел подготовку в секретной школе «Российского фашистского союза»[20]. Да, тогда их было двенадцать. И продержались они месяц. Группа прошла по станциям почти до Читы, пуская под откос и обстреливая эшелоны, нападая на колонны машин, вселяя страх в станичные и поселковые советы. Они знали свое солдатское дело. Каждый сражался, как подобает воину «Асано». Восемь погибло в стычках. Один пропал без вести, но никто не заставит его, Курбатова, поверить, что тот сбежал.
Еще одного, раненного, удалось оставить в семье белоказачьей вдовы. Последнего, одиннадцатого, тяжело раненного в совершенно дурацкой перестрелке с тремя мужичками из истребительного батальона, Курбатову просто-напросто пришлось добить ножом уже в километре отсюда. Они все же ушли от погони. И ротмистр тащил его сколько мог. Поэтому совесть его чиста. Но ситуация складывалась так, что Курбатов вынужден был добить его. Хотя этим одиннадцатым оказался командир отряда, и тоже ротмистр, Гранчицкий.
Жидкость была солоноватой и вообще отвратительной на вкус. Тем не менее Курбатов сумел кое-как утолить Жажду, а утолив ее, снова привалился спиной к сросшейся лиственнице и несколько минут просидел так, совершенно отключив сознание, в каком-то полуобморочном небытие, в которое умел вводить себя, возможно, лишь он один. Потому что только он обладал полубожьей-полусатанинской способностью: в самые трудные, самые опасные, а иногда и постыдные, минуты вдруг как бы изымать себя самого из бытия; возноситься над всем, что происходило вокруг; превращаться в такой Дьявольский сгусток желания «во что бы то ни стало — спастись», что каким-то образом тело его как бы оказывалось изолированным от окружающего мира, защищенным от всякой угрожающей ему опасности.
Нет, Курбатов не способен был ни описать Это состояние, ни уж тем более объяснить его. Однако пользовался им всегда умело. И тогда, когда нужно было дольше всех пробыть под водой. И когда приходилось ворочать такие тяжести, к которым даже страшно подступаться. И когда выдерживал такое, чего никто другой, казалось, уже не в состоянии был бы выдержать.
Теперь же именно эти несколько минут «небытия» помогли Курбатову немного восстановить силы. Почти пятьдесят километров по горным дорогам и перевалам он прошел без отдыха. Километров семь из них — с раненым Гранчицким на спине. Вот почему несколько минут, которые он провел у ствола лиственницы, показались ротмистру блаженственными.
Чей-то голос? Послышалось? Да нет же, голоса!
Курбатов повернул карабин стволом вниз, проверил оба пистолета. Расстегнул кожаный чехол, в котором носил специально для него сработанный кузнецом-маньчжуром метательный нож, с ложбинкой в острие для закапывания туда яда, ампулка с которым всегда хранилась в кармашке чехла. Снова прислушался, внимательно осматривая гребень распадка. Вроде бы все тихо. Можно уходить. Но в том-то и дело — просто так, взять и уйти, ему не хотелось. Без стычки, без риска, уйти за кордон — это не для Курбатова.
— И все же я видел человека, — вдруг донесся до ротмистра тонкий юношеский голосок.
«Вот и достойный противник на арене, — поиграл желваками Курбатов. — Святое дело гладиатора».
Говорили где-то совсем рядом, за плоской, похожей на изодранный ветрами парус, скалой. Как раз в этом месте, где узкая, блуждающая между валунами тропа описывала большую дугу, по которой пограничникам или охотникам — кто бы они там ни были — придется топать еще минут пять.
— Это мог быть промысловик.
— Непохоже. Я видел его еще вон на той скале. Когда ты отстал. Что на ней делать охотнику?
— Почему же сразу не сказал?
— Я не думал, что он двинется к границе. Пока ты подошел; он уже исчез,
— Пошарь биноклем по склону.
— Зачем по склону? Если он у лее где-то здесь.
— А не почудилось?
Теперь Курбатов не сомневался, что это пограничный наряд и что за скалой их двое. И уж совершенно ясно, что по ту сторону ущелья, на горе, один из пограничников мог видеть только его. Правда, солдату трудно сейчас поверить, что диверсант сумел так быстро спуститься с горы, переправиться через ручей и снова подняться на возвышенность. Однако поверить-то придется.
Конечно, ему ни на секунду не следовало показываться на плоской оголенной вершине горы. Но если Курбатов и допустил такую ошибку, то лишь потому, что на северном скате вершины, в небольшой трещине, пришлось оставить ротмистра Гранчицкого.
Весь путь к Чите и обратно он прошел, тая в себе недовольство тем, что полковник Родзаевский назначил старшим группы не его, а ротмистра Гранчицкого. Причем сделал это за день до выступления. Когда стало ясно, что Ульчану придется лечь в госпиталь, чтобы залечить неожиданно вскрывшуюся рану, полковник несколько дней не решался назначить нового командира, хотя никто в группе не сомневался, что им станет Курбатов. Однако Родзаевский, для которого успех этого рейда был не только актом престижа, но и важным аргументом в пользу существования своей школы, остановил выбор на осторожном, покладистом Гранчицком.
Как бы ни был недоволен Курбатов таким решением, он честно тащил командира на своей спине, поил и перевязывал, подбадривал, кормил и снова тащил. Не потому, что ценил ротмистра как диверсанта или считал его другом. А потому, что так велел долг. Тем более что простоватый, на удивление порядочный, Гранчицкий оставался последним из отряда. Последним, кто мог подтвердить, что все, что с ним произошло в этом глубоком рейде в красное Забайкалье, — действительно произошло. Он последний, кто мог засвидетельствовать всю ту удаль, которую пришлось проявить в походе ротмистру Курбатову. И единственный из отряда, кто свидетельствовал бы по этому поводу абсолютно честно, не терзаясь ревностью к силе и удачливости соперника.
17
Государство, существовавшее в годы Второй мировой войны на севере нынешнего Китая, в Маньчжурии.
18
Ротмистр — капитан кавалерии.
19
Отряд «Асано» был создан в 1938 г. из белогвардейцев на Маньчжурской станции Сунгари-П., по требованию японцев. Офицеры-этого отряда привлекались потом для создания других белогвардейских, формирований.
20
«Российский фашистский союз» организован в тридцатые годы в Маньчжурии, в основном из молодых офицеров армии атамана Г. Семенова. Фюрером русских фашистов являлся полковник К. Родзаевский. В 1946 г. К.Родзаевский расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного куда СССР.