Братья с тобой

Сколько прошло времени с отъезда из Ашхабада — она не знала, часов у нее не было. Время тянулось медленно. Было холодно и страшно. Сумеет ли она проехать так все тринадцать часов? Говорят, до Байрам-Али тринадцать часов езды. Или не выдержит, свалится под колеса? За последние месяцы она не помнит, чтобы спала более шести часов в сутки. Ну, молодая, сильная, а ведь и молодые устают.

Маша тоскливо взглянула за дверь: неужто не помогут?

За пыльным стеклом она вдруг заметила протянутую руку с железнодорожным ключом треугольного сечения.

Обрадоваться не успела: человек, державший в руке ключ, сделал маленький шаг к двери и взглянул на Машу. Взглянул очень по-деловому, хладнокровно. Недобро взглянул. Так, что встретив этот взгляд, она, готовая благодарно улыбнуться, замерла на мгновение в непонятной тревоге. А затем бурное, активное чувство протеста наполнило ее всю, чувство, выражаемое простыми словами: не хочу!

Она ничего не поняла за короткие мгновения, но инстинктивно насторожилась, напряглась. Вместо радости, столь естественной, если бы только он по-другому взглянул, в ней мгновенно возникла полная трезвость. Куда можно, в случае чего, отступить? На ступеньки дверей вагона? Но у него же ключ, он откроет и там и тут, где захочет. Самой соскочить, пока не сбросили? Вбок соскочить, потому что этот хочет столкнуть ее под колеса. Зачем? Почему? Этого она не знала, но опасность, угрозу ощутила всем своим существом.

Он приблизился еще, — сейчас откроет, сейчас что-то случится… И вдруг второй что-то крикнул ему и заставил на минуту приостановиться. Человек с ключом порывисто отпрянул назад, уставившись на дверь, ведшую из тамбура в вагон.

Дверь распахнулась, полоснув светом по темному тамбуру. Мелькнул луч ручного фонарика. О счастье, о радость: контроль! Сейчас и у нее билет спросят. Что будет — неизвестно, но под колеса она уже не попадет.

Контролеров было двое, с ними проводник. У людей, неплохо устроившихся в тамбуре, они потребовали документы.

Маша приподнялась, распрямив затекшие коленки, и с интересом взглянула через стекло. Хорошо одетый тип вытащил паспорт, тот, что в ватнике, — какую-то справку. И, что самое удивительное, — оба предъявили билеты.

Пожилой контролер в железнодорожной форме проверил то и другое и передал второму. Этот был в военном плаще с капюшоном. Стоял он к Маше вполоборота, освещенный из вагона, со спины, и лица его было не разглядеть. Видимо, он придирался к чему-то, те двое оправдывались и уже нервничать стали.

Он светил фонариком, разглядывая документы, а сам успел показать контролеру в железнодорожной форме рукой на дверь, за которой стояла Маша. Заметил.

Контролер достал ключ и открыл дверь. Маша взглянула на него, как на родного отца после долгой разлуки. Стряхнула мокрый снег, свернула одеяльце и непослушными красными пальцами вытащила документы.

Контролер осмотрел их внимательно, вернул и спросил, словно и не читал командировки:

— Зачем в Байрам-Али едете?

— Я еду защищать диссертацию. У меня и экземпляр диссертации с собой, могу показать. И газета с объявлением. Вот.

Контролер помолчал, разглядывая Машину шинель. Потом сказал, словно вспомнил:

— Платите штраф сто рублей за безбилетный проезд в мягком вагоне.

Маша даже не улыбнулась, услыхав, что ехала она в мягком вагоне.

— Пожалуйста, возьмите. Квитанции не надо, — добавила она от страха, сознавая, что в голосе ее звучат какие-то подловатые нотки.

— А это, гражданочка, уже некрасиво. В будущем не советую. Вот квитанция о штрафе. На следующей станции сойдете и купите билет.

Он отлично знал, что если билетов было не достать в Ашхабаде, то уж на маленьких станциях какие там билеты!

— Где же я куплю… Я же от поезда отстану…

Второй контролер всё еще вглядывался в бумажки типа в ватнике. Билеты обоих он держал в руке. Он делал что надо, и между прочим слушал разговор контролера с Машей. Умел, видно, сразу два дела делать. И когда контролер, выписав Маше квитанцию, взял деньги, второй произнес:

— Минуточку, гражданка. Документы ваши.

Опять! Еще что им надо! Она снова достала и протянула с неудовольствием свой паспорт и командировочное удостоверение.

— Фамилия у вас девичья или по мужу?

Вот еще бюрократ! Хотелось нагрубить ему, но Маша сдержалась:

— Девичья… Какое отношение имеет это к проезду?..

И осеклась. Из-под капюшона на нее смотрели любопытные, но явно же добрые глаза.

— К проезду — никакого.

Он подержал в руке ее паспорт, не выпуская из поля зрения тех двоих, напряженно молчавших в ожидании, отдал ей документы и вдруг сказал:

— Можете ехать… До Байрам-Али. А вы, гражданин, дайте сюда ключ… Вон тот, что в руках держите.

И, к великому удивлению Маши, гражданин в пыжиковой шапке беспрекословно отдал ему железнодорожный ключ треугольного сечения.

— Пройдемте со мной, оба. И очень прошу вас — дурака не валяйте, — сказал контролер в плаще с капюшоном. В руках его оказался револьвер, — откуда только он появился!

Проводник быстро открыл дверь в вагон, пропустил вперед контролера, за ним — тех двух. Следом за ними прошел человек в плаще, держа в руках револьвер и документы задержанных. Проводник пропустил в вагон и Машу и замкнул дверь. Перед тем как направиться следом за остальными, обернулся и негромко сказал Маше:

— В другой раз не рискуйте. Могли на тот свет без пересадки попасть — видите, какие птицы. — И он показал глазами на задержанных.

— А какие?

— А такие, что их искали специально.

И ушел.

Маша стояла ошеломленная. Нет, недаром она почувствовала опасность. Раз их повели, значит что-то нечисто. Могли убить… Зачем? За что? Может, просто, чтобы свидетеля не было? И с ключом… Значит, ее спасли. Этот, на кого она мысленно ворчала. Но ее уже потому спасли, что пустили в вагон. И позволили ехать. Дважды спасли.

Она была совсем измучена, — присесть бы где-нибудь. Заглянула в ближайшие купе: всюду занято.

Стоять не было сил. Мокрая, замерзшая, она увидела сбоку внизу какую-то реечку вдоль вагона, приступочку, не поймешь что. Присела на нее. Узко, неудобно, а всё ж таки лучше.

— Боже мой! И вы так едете всю дорогу?

Маша раскрыла глаза. Перед ней стоял мужчина в теплом свитере и отличных брюках, с голубым махровым полотенцем на плече. Рыжеватый, кудрявый, веселый, лет сорока.

— Сейчас — это шикарно; вы спросите, как я ехала до сих пор, — ответила она ему в тон.

— А как же?

— Буквально на буфере.

— Это ужасно! У нас в купе есть место, только что в Мары сошел известный врач, — и он назвал фамилию мужа соседки Марты Сергеевны. — Заходите.

— Мне в Байрам-Али сходить, скоро уже.

— Ничего, ничего! Вы простыли, вас надо отпаивать горячим чаем с вином. У меня есть сахар.

Маша сидит в куне мягкого вагона и пьет горячий чай с сахаром. Любезный сосед ее — руководитель известного эстрадного ансамбля, фамилию она встречала на афишах. На всякий случай сразу же представилась ему, чтобы не подумал, что она приключений ищет или спекулировать едет. Ведь по виду ее никак не скажешь, что она диссертантка.

Любезный сосед в восторге:

— Но это же приключенческий фильм в трех частях! Всё правильно: война. Сплошные неожиданности. Жизнь продолжается.

Машина история его явно воодушевила.

До Байрам-Али было уже совсем близко. Известный артист приветливо простился с Машей, пригласив ее на свои гастроли в Ашхабаде, — они будут в марте.

Со станции она пешком отправилась в университет. Над бывшим дворцом наместника, ныне военным госпиталем, занимался неяркий рассвет.

Университет размещался в длинном здании сельскохозяйственного техникума, переселенного в какую-то школу. Моложавый старик в каракулевой шапке пирожком и белом овчинном полушубке колол возле входа дрова. Женщина несла от водокачки ведро воды. Кругом лежал снег, и от этого становилось светлее, хотя солнце еще не взошло.