Страница 21 из 31
– Быть может, это они решили убить его?
– За сальные взгляды? Не говори глупостей?
– Но что, если викарий не сообщит нам ничего такого, что можно обратить против Хоббея?
– Тогда дело становится более сложным. Мне придется уповать на крайнюю жесткость обвинений Майкла и упомянуть, что право опеки было предоставлено слишком быстро. Если потребуется, я скажу, что семейство Хоббеев следует допросить. Если суд согласится, мне, возможно, придется самому съездить в Хэмпшир и снять показания. Кроме того, я повидаюсь с Дириком – после того, как мы установим наличие серьезных показаний.
– Если ты поедешь, тебе придется взять кого-то с собой. Дело может оказаться грязным. Как и дело Эллен.
– Ты никуда не поедешь, пока Тамасин не родит. Джентльмен может взять в такое путешествие слугу, но я, скорее, сам вступлю в армию, чем возьму с собой Колдайрона. Как-нибудь договорюсь с Уорнером. – Я покачал головой. – Опека… А знаешь девиз Сиротского суда? Он у них вырезан над дверью. «Pupillis Orphanis et Viduis Adiutor».
– Ты знаешь, что я не владею латынью.
– Это означает: «Помощник опекаемым, сиротам и вдовам». Косвенная цитата из книги Маккавейской о последствиях войны: «…когда они выделили часть трофеев искалеченным, вдовам и сиротам».
– Ну, ты просто рисуешься!
– Мне просто показалось, что человек, придумавший этот девиз, обладал извращенным чувством юмора.
Притихнув на мгновение, Барак проговорил:
– Могу назвать возможного кандидата.
– Кого же?
– Помню, лорд Кромвель как-то сказал мне, что ему предложили идею, способную принести огромный доход королю. Посредством раздачи монастырских земель при условии рыцарской службы, что поставит всех покупателей в подверженность опеке. – Он пристально посмотрел на меня. – Идею эту предложил глава Суда казначейства, ведавшего монастырской собственностью.
– Ричард Рич.
– Он ведал кормлениями и в старой Палате опеки. Просто совместил две идеи.
– Я и забыл, что Рич уже имел дело с опеками.
– О, эта крыса совала свое рыло во всякий грязный пирог! Он предал моего господина, давшего ему службу. Восстал на него и добился осуждения, когда тот потерял милость короля. – Джек стиснул кулак.
– Ты по-прежнему вспоминаешь Кромвеля с приязнью.
– Да. – В голосе моего помощника звучал вызов. – Он был мне как отец. Когда я был парнишкой, забрал меня с улицы. Как я могу плохо отзываться о нем?
– Он был человеком жестким, жесточайшим. И приставил к месту многих из тех жестоких людей, что правят нами сейчас. Таких, как сэр Вильям Паулит.
Барак изменил позу и негромко возразил:
– Мне не нравилось многое из того, что он заставлял меня делать. Организовывать ему шпионов и информаторов, время от времени запугивать тех, кто, по его мнению, нуждался в этом. Однако противники Кромвеля при дворе были ничуть не лучше, и они ненавидели его за низкое происхождение и религиозный радикализм. Эти дни прежняя работа иногда вспоминаются мне. Каким-то образом она позволяла мне чувствовать живую жизнь.
– А Тамасин не позволяет? И ожидание ребенка?
Джек посмотрел на меня с необычайной серьезностью:
– Позволяет. Больше, чем что-то другое. Но это другая разновидность жизни. И я знаю, что жить обеими разновидностями сразу попросту невозможно.
Недолго помолчав, он поднялся:
– Пойдем, мне пора домой, чтобы не нарваться на новые неприятности.
Веселье за перегородкой не прекращалось. Проходя мимо, я отвернулся, чтобы не встретиться взглядом со своим домоправителем. Один из студентов, уже мертвецки пьяный, повалился головой на стол. Вновь прозвучал голос Вильяма Колдайрона, уже несколько невнятный:
– Двадцать лет я был солдатом. Я служил в Карлайле, Булони и даже в Тауэре. Двадцать лет я служил королю. – Голос его возвысился. – Это я убил шотландского короля! В великой и страшной битве при Флоддене. Шотландские копейщики бросились на нас с вершины холма, пушки их палили вовсю, но мы не дрогнули.
– Англичане никогда не дрогнут! – завопил один из студентов, и вся компания в знак одобрения принялась хлопать ладонями по столу.
– А вы никогда не хотели остепениться, мастер Колдайрон? – спросил один из подмастерий.
– С такой-то харей? Никогда. И потом, кто захочет, чтобы им правила женщина? Слышал, как говорят: «Среди этих ангелочков на всем свете есть одна только мегера, только женаты на ней все мужчины!»
Хохот, поднявшийся вокруг стола, проводил нас с Бараком к выходу. A я подумал: «Если ты никогда не женился, кем же тебе приходится Джозефина?»
Глава 7
На следующее утро я отправился в ратушу к десяти часам. Накануне вечером я послал Тимоти с запиской в дом олдермена Карвера, и он возвратился с сообщением, что раньше Карвер принять меня не сможет. Это было досадно, ибо мне предстояло много дел. Тогда я послал записку в дом Барака, назначив тому свидание в одиннадцать утра перед церковью Святой Эвелины.
После завтрака я облачился в свой лучший наряд, чтобы произвести на олдермена самое выгодное впечатление. Спустившись в гостиную, я обнаружил там Гая за ранним, как всегда у него бывало, завтраком. Сидя за столом, он читал свой драгоценный экземпляр трактата Везалия «De Humani Corporis Fabrica»[22]. Первый экземпляр у него стащил бывший ученик два года назад, и только в результате больших трудов и затрат ему удалось обзавестись новым. Мальтон как раз вел пальцем по одной из прекрасных, но неаппетитных иллюстраций, изображавших отрубленную руку.
– Снова за занятиями, как я вижу, Гай, – улыбнулся я ему.
– Глубина этой книги не перестает удивлять меня, – грустно улыбнулся мой друг. – Колдайрон застал меня однажды за ее чтением и очень заинтересовался. Почтил меня россказнями о том, как просто было узнать устройство человека в битве при Флоддене.
– Неудивительно. Гай, а что ты думаешь о Джозефине?
Откинувшись на спинку кресла, медик задумался:
– Она застенчива. И, на мой взгляд, несчастна. Чему нельзя удивляться, имея Колдайрона в качестве отца. Она также однажды застала меня за чтением Везалия. Бедняжку едва не вырвало.
– Я не стал бы винить ее в этом. И возлюбленного у нее нет, не так ли?
– Нет. Кстати, жаль, ибо при своей природной доброте она могла бы казаться еще и достаточно хорошенькой, если бы заботилась о своей внешности.
– Колдайрон вечно распекает ее. Что ничуть не повышает уверенность Джозефины в себе.
– Несколько дней назад я оказался в прихожей, когда он раскричался на нее на кухне. Назвал ее глупой пустоголовой девкой за то, что она что-то там уронила. Девчонка залилась слезами. И тут я с удивлением услышал, что папаша принялся ее утешать. Сказал: «Со мной тебе ничего не грозит», после чего назвал своей Жожо.
– А что ей может грозить? – Я покачал головой. – Я намеревался уволить его, но хотелось бы знать, возможно ли как-то сохранить здесь эту девушку.
– Боюсь, что она полностью зависит от отца.
Я вздохнул:
– Ну, мне пора идти. Чтобы попытаться избавить Барака от той самой солдатской жизни, которой бахвалится мой эконом.
После грозы было прохладно. День начинался синими небесами. Шагая по улице, я размышлял о том, что мне удалось выяснить в отношении Эллен. Как и подобает доброму адвокату, я обдумывал вопросы, связанные с организацией и властью. Некое соглашение было заключено со смотрителем, управлявшим Бедламом в 1526 году, и оно до сих пор выполнялось. Но кем? Не знаю почему, но я понимал, что должен спасти ее.
Я вновь шел по Чипсайду. Утро выдалось деловое и оживленное, повсюду слышны были гневные споры по поводу новой монеты. Парочка торговцев говорила, что град побил поля вокруг Лондона… словом, в этом году хлеб опять будет дорог.
Я повернул в сторону Ратуши и поднялся по лестнице в широкий вестибюль, по которому гуляло эхо шагов. Мастер Карвер ожидал меня во всем великолепии своего алого одеяния. Возле него, к моему удивлению, находился бородатый офицер с Линкольнс-инн-филдз в своем белом с красным мундире и мечом на поясе. Он бросил на меня мрачный взгляд.
22
«О строении человеческого тела, в семи книгах» – учебник по анатомии человека, написанный Андреасом Везалием (1514–1564) в 1543 году.