Страница 27 из 55
— Выходит, вы были в Швеции, когда он погиб?
Она кивнула, заметив мое удивление.
— Не буду же я рассказывать вам все сразу только потому, что вы ввалились ко мне в дом. Да, я была там, и для Элисабет это было ужасным ударом. Вы ведь знаете, что она была влюблена в него?
— Да. И муж Элисабет тоже об этом знал.
— Вы думаете, что… — она замолчала, вопросительно посмотрев на меня.
— Я ничего не думаю. Возможно, его убили, возможно, это был несчастный случай. Но здесь есть другой аспект, который тоже меня беспокоит.
— Что вы имеете в виду?
— Наркотики. Кокаин.
Она смотрела на меня с недоумением.
— Андерс был связан с чем-то подобным?
— Я не знаю, но желал бы это выяснить. Здесь, в Венеции, я получил сведения, которые хотел бы изучить подробнее.
— Будьте осторожны, — тихо сказала она и быстрым движением руки загасила сигарету. — Это рискованно. Те, кто занимается наркотиками, опасные люди. Человеческая жизнь для них ничто.
— Знаю. Буду осторожен, обещаю. — И я улыбнулся ей. — Вообще-то, я не представился. Меня зовут Юхан Хуман — антиквар из Стокгольма.
Возможно, мне показалось, но у меня появилось чувство, что мое имя ей знакомо. Я заметил это за долю секунды в ее глазах. Может быть, Элисабет или Андерс говорили ей что-либо обо мне? Хотя зачем?
— Анна Сансовино, — мягко сказала она, улыбнувшись. — Выходит, мы коллеги. Вы торгуете антиквариатом, а я — античным искусством.
— Боюсь, мы играем в разных лигах. Вы занимаетесь известными всему миру именами, мои же вещи гораздо скромнее.
— Как знать. В жизни всякое бывает. Иногда везет и находишь хорошие вещи, а иногда — нет. Но вот там висит то, что могло бы вас заинтересовать. — Она кивнула в сторону большой картины в противоположном конце комнаты. Это был аллегорический, религиозный мотив с клубящимися облаками и образом бога, окруженного ангелами, в центре.
— Джованни Тьеполо. Когда строился Королевский дворец в Стокгольме, архитектор хотел нанять Тьеполо для богатой росписи плафонов. Но у короля не хватило денег. Тьеполо просил слишком много.
— Вот видите, я же говорил. У вас есть картины, на которые не хватало денег даже у королей; и я подозреваю, что один только этот холст мог бы во много раз окупить весь мой магазинчик.
— Деньги — это еще не все, — улыбнулась она, — совсем не обязательно обладать красивыми вещами, чтобы получать от них радость.
— У вас здесь магазин? — спросил я и оглядел комнату.
Поначалу она не сообразила, что я имею в виду, по затем вновь снисходительно улыбнулась.
— Не совсем магазин. Здесь моя контора. Это небольшой дворец, я получила его в наследство от моих родителей. Наша семья поселилась здесь еще в XVI веке. Я посредничаю в продаже предметов искусства. Нахожу продавцов и свожу их с покупателями, и наоборот. Коллекционер, к примеру, обращается ко мне и просит достать одну из работ конкретного мастера. Через сеть моих связей я примерно знаю, кто может иметь что-либо интересное. Говорю с ним и выясняю, заинтересован ли он в продаже. Постепенно, при небольшом везении, большом терпении и огромных телефонных счетах, заключается сделка.
— И вы получаете проценты?
— Это звучит грубо, — рассмеялась она. — Проценты у процентщицы. Я предпочитаю говорить, что получаю гонорар за свои услуги — за экспертизу и связи.
— Понимаю. И вам не надо держать дорогие предметы на складе?
— Именно. Как раз таким образом я и собиралась помогать Элисабет. У нее есть несколько покупателей с солидным капиталом, но которые не хотели бы покупать на аукционах или на открытом рынке. Говорят, у вас в Швеции жесткое налогообложение. Естественно, люди не хотят показывать, сколько у них денег.
— Совершенно справедливое суждение. Лучше всего зарывать в землю то, что имеешь. Но это, боюсь, не всегда помогает. У нас есть целая армия старичков, которые ходят с «волшебной лозой» и лопатками и все это выкапывают.
— Так далеко мы еще не зашли, — улыбнулась она. — Хотя мы на правильном пути. Но, во всяком случае, у нее есть клиенты, которые хотели бы поместить капиталы в искусство, не привлекая к себе внимания. И нередко Элисабет связывается со мной и интересуется, есть ли у меня что-нибудь стоящее. Бывает и наоборот, у кого-то из ее клиентов есть что-либо на продажу, а я могу помочь.
— Это означает, что у вас есть доступ к большим капиталам, — сказал я и пригубил виски.
— Что вы хотите этим сказать?
— Что вам можно доверять. И что те произведения искусства, в продаже которых вы посредничаете, — о’кей.
— В каком смысле о’кей?
— Ну, что они, к примеру, не краденые. Или не являются подделками.
Она протянула руку к бутылке и плеснула в стакан немного виски, бросив туда несколько кубиков льда.
— Совершенно верно. Вас ведь это тоже касается, не так ли? В нашей сфере Кто не честен, тот мертв. Финита.
— Кстати, — сказал я и посмотрел на нее. — Кстати об искусстве и смерти. Вы не знали Леонардо Пичи?
— Почему я должна его знать?
— Не знаю. Но он тоже был антикваром. Он утонул. Точно так же, как Андерс.
— Наверное, он был неосторожен.
И она улыбнулась своей прохладной, неуловимой улыбкой, как на картине времен ренессанса, эпохи не только культурного Возрождения, но и отравлений ядами и интриг. Времен Макиавелли и Лукреции Борджиа.
ГЛАВА XIV
Трещина на потолке начиналась под основанием лампы, затем змеилась через белый потолок, как река на пути к дальнему морю. Я долго изучал ее лежа в широкой кровати, следя за изгибами на белом поле, пустом, как карта Антарктики.
Я думал о вчерашней встрече с женщиной из сновидения Андерса; из сна, который, возможно, был куда реальнее, чем он хотел его представить. Однако она все отрицала, решительно отвергала.
— Но это же смешно, — рассмеялась она тогда. — Я не имею ни малейшего понятия о том, что снилось Андерсу; а если я и появлялась в его сновидениях, то помимо своей воли, не правда ли?
Я вынужден был с ней согласиться.
— И ни в каких темных домах поздно ночью я тоже не была.
— Только один вопрос, и я оставлю вас в покое. Почему вы меня так испугались?
— А что в этом непонятного? Если вас преследуют, гонятся за вами, кто тут не испугается. Кроме того, если вы женщина, а на дворе ночь. Я же не могла знать, что это окажется славный и кроткий антиквар из Стокгольма, знакомый с Элисабет Лундман.
Она была совершенно права, размышлял я, лежа в кровати. Человек пугается, когда чувствует, что его преследуют. Хотя это, насчет славного и кроткого антиквара, мне не понравилось. Неужели я произвожу именно такое впечатление на молоденьких женщин? Неужели они думают, что я славный и кроткий? Ну да ладно, стерплю. Но на ум пришли новые вопросы, не нашедшие ответа. Например, роль Элисабет. Или Леонардо Пичи. У меня было чувство, что Анна Сансовино знает о нем больше, чем сказала. Мне нужно будет вернуться в этот маленький дворец у канала и снова с ней поговорить. После того как она узнала, что я не так опасен, как она поначалу думала, с ней, вероятно, будет легче разговаривать. Может быть, она наведет меня на контрабанду кокаина в Стокгольм? Спросить — денег не платить.
После завтрака мне повезло — я остановил гондольера, который, пока не сменил профессию, был таксистом в Манхэттене. Он говорил по-английски лучше меня, и объединенными усилиями нам удалось разыскать дом Анны. Он записал для меня адрес на тот случай, если понадобится сюда вернуться. Никогда ведь наперед не знаешь, что может случиться.
Я попросил его подождать, снова поднялся по узкой лестнице мимо свисающих ветвей деревьев в маленьком — полоской — саду вдоль канала и очутился в холле с мозаичным полом.
Дверь открылась, и в дверную щель на меня с подозрением уставилась какая-то старуха. Она пробормотала что-то по-итальянски.
— Я ищу синьорину Сансовино. Анну Сансовино, — и я указал пальцем вверх по лестнице, на второй этаж, где я встретился с ней вчера вечером.