Страница 54 из 67
Практически та же ситуация складывалась и в отношении второй важнейшей составляющей современной войны, а именно авиации. Гитлер не мог не знать об огромных потерях своих ВВС в битве за Британию, которые не покрывались производством самолетов немецкой авиационной промышленности. Почему же он решил, что потери авиации в более масштабной и жестокой войне против Советского Союза окажутся меньшими? Неужели Гитлер и Геринг не понимали тех суровых условий, в которых предстояло работать немецким ВВС: частые перебазирования на большие расстояния, полеты с плохо подготовленных площадок, значительная протяженность линий снабжения горюче-смазочными материалами, боеприпасами, запасными частями и материалами, а также плохо изученная территория и даже отсутствие точных топографических карт.
Эти сложные условия ведения боевых действий приводили в первую очередь к большим небоевым потерям в немецких ВВС, которые в среднем на 13% превышали боевые[208]. Говоря простым языком, на каждые 100 немецких истребителей, потерянных в боях, немцы теряли еще 113 самолетов из-за разных поломок и аварий, не связанных с боевыми действиями, например при перелетах и посадках на неподготовленные площадки.
И действительно, если взять для примера один месяц — июль 1941 года, то убыль (включая и небоевые потери) только истребителей Bf.109 на Восточном фронте составила 294 единицы. Еще 229 сильно поврежденных самолетов пришлось отправить в средний и капитальный ремонт [86]. Таким образом, общие потери истребителей за месяц составили 523 единицы, или чуть более 16 самолетов в день, что и не удивительно при интенсивных боевых действиях. Поставки же новых Bf.109 в этом месяце составили 250 единиц, 115 самолетов поступило из ремонта, то есть общий объем поставок составил 365 единиц. Таким образом, баланс между убылью и поставками оказался минус 185 самолетов. И это только один месяц и только истребители, которые, как известно, не могут летать без летчиков.
В результате к концу ноября 1941 года количество исправных истребителей у немцев на Восточном фронте сократилось в три раза по сравнению с началом вторжения в СССР, и к декабрю 1941 года ВВС фашистской Германии полностью потеряли господство в воздухе. На этом фоне исключительно впечатляющее выглядят объемы выпуска советских истребителей, что неуклонно вело к наращиванию советской авиационной группировки. Так, за 1941 год в СССР было выпущено истребителей [86]:
■ 1354 — Як-1;
■ 2463 — ЛАГГ-3;
■ 3100 — Миг-3.
То есть общий объем выпуска истребителей составил 6917 машин, которые практически все пошли на Западный фронт. Авиационная же промышленность фашистской Германии выпустила в 1941 году только 2964 истребителя, включая и ночные, то есть более чем в два раза меньше, чем СССР. Причем в 1941 году на Восточный фронт была направлена меньшая часть новых немецких истребителей.
Соответственно, грамотный стратег должен был бы сопоставить возможности экономики обеих сторон по воспроизводству бронетанковой и авиационной техники и восполнению потерь, а в случае с Советским Союзом понять, что у Германии не было никаких перспектив. Почему это не было сделано — предмет отдельного специального исследования.
Кроме неоспоримых преимуществ по природным ресурсам и масштабам производства вооружения и боевой техники сталинский режим превосходил нацистов еще в одной очень важной сфере. Эта сфера включает идеологическое воздействие на население первого в мире социалистического государства и всеобъемлющее, не подвластное никаким человеческим законам, лишенное всякой морали и поставленное выше даже сталинских законов давление на советских людей со стороны колоссального, не имеющего аналогов в мировой истории карательного аппарата[209].
В этой точке следует напомнить, что сталинский режим держался исключительно на принуждении и насилии, что особенно ярко проявилось в феноменальных масштабах дезертирства в советских вооруженных силах. Даже из официальных источников следует, что цифра эта семизначная. Так, в известном исследовании «Гриф секретности снят» указано, что за всю войну с 1941 по 1945 год «пропали без вести, попали в плен и неучтенные потери — 4 454 709» [35].
Нужно отдать должное авторам этого исследования за умение применять эвфемизмы, чтобы скрыть от читателей масштабы морального разложения сталинского режима.
Во-первых, сколько именно военнослужащих из этой немыслимой цифры в 4,5 миллиона человек, равной всей ударной группировке фашистской Германии на границе с СССР в июне 1941 года, попали в плен?
Если учесть, что, по данным этого же источника, из плена вернулось 1836 тысяч человек, то этот вопрос тем более уместен, так как в «минусе» остается не менее 2,6 миллиона человек. Весьма поучителен в этом отношении доклад отдела «Иностранные армии Восток» от июня 1942 года, посвященный оценке мобилизационных возможностей Советского Союза. Из доклада следует, что потери СССР в войне с Германией на конец мая 1942 года (а не на конец мая 1945 года) составили [63]:
■ 3,6 миллиона пленных;
■ 1,7 миллиона убитых;
■ 1,8 миллиона инвалидов.
Если к этим цифрам добавить 430 тысяч убитых и инвалидов в результате советской агрессии против Финляндии, то общие потери СССР, опять же только на конец мая 1942 года, составили 7,53 миллиона человек[210]. Создается впечатление, что авторы советского исследования двух, а то и трех потерянных считали за одного.
Можно также много рассуждать по поводу приведенных выше низких показателей возвратившихся из плена советских военнослужащих, но весьма убедительное объяснение этому феномену дают немецкие источники [37]:
«…среднегодовая смертность среди них (советских военнопленных) не достигала и двух процентов — цифра, которая представляется очень низкой, если учесть, что значительная часть пленных попадала в наши руки тяжело раненными или в совершенно изможденном состоянии. Доказательством того, что мы хорошо обращались с пленными, было их собственное поведение во время высадки советского десанта под Феодосией. Там находился лагерь, в котором было около 8000 пленных, охрана которых бежала. Однако эти 8000 человек отнюдь не бросились в объятия своих “освободителей”, а, наоборот, отправились маршем без охраны в направлении на Симферополь, то есть к нам».
Легко представить, что ждало возвратившихся в лоно сталинского режима советских военнопленных: скорее всего, не более двух процентов отделались бы штрафным батальоном, а остальные наверняка подлежали расстрелу — какой же здравомыслящий человек будет в таких условиях вырываться из плена. И это вовсе не гипербола — по подсчетам историков, только по приговорам военных трибуналов, то есть официально, в советских вооруженных силах было расстреляно 15 дивизий (не рот и даже не полков, а дивизий), дивизий, которые могли бы сражаться за Родину, но которые погибли от рук своих. Авторы героических эпопей о защите Брестской крепости стыдливо замалчивают тот факт, что почти все уцелевшие защитники этой твердыни погибли в концентрационных лагерях, но не немецких, а советских, — так Родина (если сталинский режим можно назвать Родиной) отплатила им за героизм, стойкость и самопожертвование.
А во-вторых, что стоит за формулировкой «неучтенные потери, и «пропали без вести» — они что, сквозь землю провалились? Ведь люди — это все же не фантики от конфет — можно ошибиться на несколько человек, на несколько сотен военнослужащих, даже на несколько тысяч, но речь в данном случае идет об ошибке в несколько миллионов солдат, офицеров и даже генералов. У Сталина нашлись силы и средства на особистов, смершевцев, заградителей и политработников — продовольствием и обмундированием их обеспечивали по высшим нормам. А вот для учета потерь в собственных вооруженных силах, не говоря уже об организации ритуальных мероприятий, у сталинского режима ресурсов не нашлось.
208
Небоевые потери в советских ВВС были еще больше: на каждые 100 самолетов, потерянных в бою, Советский Союз терял 158 машин по причинам, никак не связанным с боевыми действиями.
209
Не ставя под сомнение деятельность репрессивной машины в фашистской Германии, необходимо все же признать, что нацисты в этой области по сравнению со Сталиным выглядят как котята на фоне тигра. В этой связи трудно осуждать законодательные органы Латвии, которые советскую символику, в частности серп и молот, приравняли к фашистской свастике.
210
Немцы эти исследования проводили не ради развлечения или оправдания, а чтобы очень близко к истине оценить потенциальную численность советских вооруженных сил. То есть работа была исключительно ответственной, и поэтому нельзя было допустить никаких приписок.