Сизые зрачки зла

– Что, прямо на том же месте? Если так, то это совпадение или нет?

– Да, ровнехонько там, – подтвердил капитан. – На остальные ваши вопросы у меня пока нет ответа. Нужно разбираться, искать улики.

Стало заметно, что Щеглов раздражен, и Платон повинился:

– Вы правы, простите, что настаивал, – и, вздохнув, добавил: – Я думаю, что хорошо бы нам всем сейчас выпить.

– Не откажусь!

Вернувшийся Татаринов налил всем по стопке водки и поинтересовался, не хотят ли мужчины перекусить.

– Нет, не нужно, – отказался Платон.

После пережитого ужаса, когда он увидел под головой Веры темное пятно уже впитавшейся в пыль крови, князь не представлял, как сможет хоть что-нибудь проглотить. Он поднялся и нетерпеливо подошел к двери, надеясь услышать шаги Анны Ивановны, но та спустилась к ним лишь через полчаса.

– Ну, что с ней? – выпалил Платон.

– Все неплохо. На голове рассечена кожа, но кость не пробита. Удар был сильный, поэтому у графини болит и кружится голова. Я дала ей настойку опия, сейчас она спит. Больше травм нет, если, конечно, не считать ободранной кожи на запястье, как будто с руки что-то сдернули, например, браслет.

– На графине не было браслета, – возразил Щеглов, и Платон кивнул, подтверждая, он помнил, как обнимал руки Веры, стреляя. На девушке не было ни перчаток, ни браслетов.

– Может быть, четки? – предположила старушка, – хотя графиня – юная барышня, а молодежь теперь четок не носит.

– Были четки! – встрепенулся исправник. – Деревянные, с черной шелковой кистью на конце! Их, как видно, сдернули вместе с ридикюлем. Шнурок мог врезаться в руку, четки запутались, а бандит сорвал все вместе.

– Так что искали, деньги или четки? – уточнил Платон.

– Может быть все, что угодно, – отозвался Щеглов. Его раздражение усиливалось на глазах. Он стукнул кулаком по подлокотнику, а потом бросил: – Сейчас я предлагаю пару часов поспать, а с рассветом выехать на место нападения.

– Так и сделаем, – согласился Горчаков.

Управляющий проводил их в приготовленные спальни. Платон, не раздеваясь, упал на кровать. Он знал, что все равно не сможет уснуть, Как можно спать, когда над Верой Чернышевой нависла смертельная опасность?! Вновь вспомнилась кошмарная картина безжизненного тела на ночной дороге, и то чувство абсолютной парализующей беспомощности. Такого с ним не случалось даже на войне, но Платон знал причину случившегося. Он так боялся …потому что любил Веру.

Глава 18

Вера пока так и не проснулась, и Горчаков решил, что сможет оставить ее на Анну Ивановну. Сам он вместе с Щегловым собирался съездить на место преступления. Отправились верхом. Не доезжая до поваленного дерева, они спешились, привязали коней, и капитан распорядился.

– Осторожно, чтобы не затоптать следы на дороге, идем по траве. Становитесь на правую обочину и внимательно смотрите под ноги, ничто не должно пройти мимо вашего внимания. Я не говорю о таких однозначный уликах, как оружие или пули, а уж тем более вещи злоумышленников – с ними и так все ясно. Речь идет о крошках табака, или нитках с одежды, ну и, конечно, о следах.

Они медленно двинулись вперед. Оба внимательно осматривали только что пробившуюся траву и саму дорогу. На взгляд Горчакова, вокруг не было ничего особенного: в пыли отпечатались колеи от двуколки исправника и коляски молодой графини, дважды – туда и обратно – пропетлял след экипажа самого Платона. Других отпечатков не просматривалось.

– Я ничего особенного не вижу, а у вас что? – нетерпеливо крикнул он.

– Пока ничего, бандиты, видать, ехали верхом. Экипажей, кроме наших, не было.

Они приблизились к поваленному дереву. На светлом бархате прибитой пыли четко бурело пятно от запекшейся крови, и Платона вновь ужалил животный ужас, ведь вчера ночью Вера оказалась на волосок от гибели. Мелко задрожали руки, и он вонзил ногти в ладони – вроде помогло. Щеглов крикнул ему с противоположной обочины:

– Вот отсюда графиня ползла, а злоумышленник появился вон из тех кустов.

Широкий полосу, оставленную Верой, князь заметил, но никаких других следов на дороге не было, и он спросил Щеглова:

– Откуда вы знаете про нападавшего?

– Я видел его из своего укрытия, мы с Марфой лежали между колес двуколки. Разбойник крался, легко ступая – был либо совсем без обуви, либо в очень мягких сапогах.

Капитан легко перепрыгнул на правую обочину дороги к Платону. Низко склонившись над землей, он указал на чуть заметный продолговатый отпечаток.

– Вот, гляньте: видите след, а каблука нет – это либо плотные чулки, либо чувяки. Я такой обувки на Кавказе навидался, там ее предостаточно, да и персы тоже ее жалуют. Но те двое, что сейчас лежат в вашем сарае, носили обычные грубые сапоги с каблуками, подбитыми медными гвоздиками. Таких по всем базарам полно.

– Может, бандит разулся? – предположил Горчаков.

– Возможно, хотя зачем? Он догнал ползущую графиню в несколько шагов, мы с Марфой это ясно видели. К чему еще предосторожности?

– Увидел в ее руке пистолет, вот и испугался.

– Ну-у…, – с сомнением протянул исправник и предложил: – пойдемте по его следам и посмотрим.

Они двинулся вдоль вперед, пристально разглядывая траву и придорожные кусты.

– Вот здесь наш злоумышленник протискивался, – Щеглов указал на заросли невысокого, но густого орешника. Полураспустившиеся нежные листочки на краях веток были помяты и тряпочками свисали на черенках, а некоторые и вовсе валялись на земле.

Щеглов прошелся вдоль кустов, осторожно тронул ветви и довольно хмыкнул, а потом подсказал Платону:

– Он прошел здесь дважды, туда и обратно, только второй раз перепутал в темноте место и протискивался сквозь более плотную поросль.

Кусты оказались густющими. Исправник разглядывал ветки, явно надеясь отыскать клочки одежды или просто нитки, однако его постигло разочарование.

– Жаль, – буркнул он себе под нос и попытался продраться сквозь кустарник, повторяя путь ночного злоумышленника.

Платон последовал за ним. Ветки изрядно поцарапали ему лицо и руки, прежде чем он наконец-то выбрался на свободное пространство. Теперь он стоял на крошечной полянке, окруженной со всех сторон густым подлеском. В сторонке, чуть левее, Щеглов внимательно разглядывал примятую траву. Как видно, что-то его заинтересовало. Капитан стал на одно колено, и к удивлению Платона принялся по-собачьи обнюхивать траву.

«Обалдеть можно», – изумился про себя Горчаков, глядя на почти неприличную позу исправника, выпятившего зад в форменных штанах. Но тут Щеглов поднялся и, отряхнув руки и колени, сообщил:

– Вот здесь он нас ждал, причем довольно долго, а потом лежал раненный.

Горчаков подошел ближе и увидел следы лежбища: мягкая трава была сильно примята, а у корней кустов, там, где ветки давали легкую тень, виднелись несколько горок выбитой из трубки золы. Бандит курил, ожидая приближения их экипажей, но никаких признаков того, что он перевязывал раны, не наблюдалось.

– Почему вы решили, что он ранен? Здесь нет крови.

– Вот, подойдите сюда. Видите, деревце сломано? У нашего бандита не оказалось ножа, и он был вынужден выломать себе костыль, а вон туда, под кусты он вылил изрядную порцию водки – трава еще чуть пахнет, а земля влажноватая, похоже, рану обмывал. Но раз он смог идти с костылем, значит, пуля не задела кости.

Исправник прошелся до края полянки и проломился сквозь очередной частокол молодой поросли. Князь последовал за ним.

– Смотрите, Платон Сергеевич, как преступник ногу волочил. Кстати, он не переобувался, так и шел в своих чувяках. Не было у него сапог. Неспроста это!

Горчаков действительно видел чуть заметные продолговатые следы здоровой ноги и широкую борозду от простреленной, отпечатавшиеся на все еще сырой лесной земле. Зато дыры от палки четко, как пунктир, отмечали путь бандита. Следопыты двигались вдоль дороги пока не оказались у одинокого старого дуба, все еще чернеющего голыми ветвями среди нежной зелени остального леса.