Страница 6 из 87
— Кто ты, о путник? Что надо и кого надо?
— Отворите, Гриша! — обрадовался Игорь. — Это я, брат Димы Ступина — Игорь. Я прямо с поезда!
Дверь широко распахнулась. В просторной прихожей с большим — во весь рост — зеркальным трюмо и могучей вешалкой черного дуба стоял, заложив руки в карманы и слегка покачиваясь с пяток на носки, Гриша Чистов, единственный сын вдовевшего третий год Андрея Каспаровича Чистова, крупного ростовского промышленника и коммерсанта.
Гриша учился в городском коммерческом училище, он был старше Игоря — одних лет с Димой. Покойный Сергей Ильич называл его кутилкой-мучеником.
Сейчас Гришу нельзя было узнать! Он стал выше ростом, раздался в плечах. А главное, он был в военной форме. На нем была черная, тонкого дорогого сукна гимнастерка, отороченная у ворота и на обшлагах белым кантом, и черные бриджи, тоже с белым кантом. На ногах поскрипывали высокие шевровые сапоги с маленькими парадными шпорами. На плечах красовались черные погоны вольноопределяющегося знаменитого офицерского марковского полка Добровольческой армии, а на груди висел солдатский Георгиевский крест.
Гришины волосы цвета воронова крыла разделял четкой ниточкой шикарный пробор по самой середине головы. Он глядел на смущенного Игоря, снисходительно и свысока улыбаясь. Потом сказал, чуть картавя и явно кому-то подражая в этой картавости:
— Здравствуйте, дорогой Игорь! Вы прибыли чертовски вовремя. Не сегодня-завтра артиллерия красных начнет бить по городу, и вы сможете увидеть хорошенький фейерверк!
— Где Дима, Гриша?
— Дома ваш Димочка, дома! Цел и невредим. И пока — свободный орел, не то что мы, грешные!
— Пока? Значит… его все-таки мобилизуют?!
— Все может быть. Город объявлен на осадном положении… Глаша! — приказал он хорошенькой горничной, с любопытством смотревшей на Игоря. — Пойдите к Дмитрию Сергеевичу и приведите его сюда. Только не говорите, что к нему брат приехал, скажите, что я прошу.
Горничная ушла.
Гриша помог Игорю снять шинель.
— Не беспокойтесь, пожалуйста, Гриша, я сам! — сказал Игорь, краснея. Он взял из Гришиных рук свою потасканную шинельку солдатского сукна и сам повесил ее на крюк. Ах, как неловко, как сиротливо чувствовал он себя сейчас в просторной прихожей богатой квартиры. Да еще этот Гришка торчит тут во всем его марковском великолепии! А на Игоре — старая гимназическая куртка, потертые брюки, заправленные в разбитые отцовские сапоги. Носки у них некрасиво загнулись кверху: сразу видно — не свои сапоги.
В прихожую, тасуя на ходу колоду карт, вошел бледный юноша в черном кадетском мундире с красным воротником, но с черными марковскими, такими же, как у Гриши, погонами вольноопределяющегося и сказал с той же капризной картавостью:
— В чем дело, Гриша? Я вас жду!
— Познакомьтесь! — сказал Гриша Чистов. — Вольноопределяющийся Юрий Балкович, Игорь Ступин — брат Димы.
Кадет молча кивнул. Руки не подал. Узкое лицо с бледным узким лбом. Глаза синие, холодные, длинного разреза, тонкий нос. Кадет был красив, но выражение надменной презрительности, застывшее на этом красивом лице, портило его. Когда, кивнув Игорю, он повернулся к нему в профиль, Игорю вдруг показалось, что в прихожей стоит бледный худой старичок в кадетском мундирчике.
Наконец Игорь услышал знакомые быстрые шаги. Дима! Да, это был он! В полувоенном темно-зеленом костюме, в гимнастерке и галифе. Белокурый хохолок над чистым, высоким, выпуклым лбом. Серые, какие-то младенчески круглые глаза. И глядят они на мир тоже по-детски — пытливо и чуть удивленно.
— Игорь?! Откуда ты… сумасшедший?!
— Я прямо с поезда!.. Меня мама к тебе послала!
Братья обменялись рукопожатиями. Потом неловко, стесняясь этого, потянулись друг к другу и поцеловались.
— Вот что, братики! — предложил им Гриша Чистов. — Вы идите к Диме в комнату и поговорите. Папа скоро освободится. А мы с Юрой пока доиграем партию. Сдача моя, Юра!
7. СТАРШИЙ БРАТ
Постель была застлана, белоснежные наволочки радовали глаз. Ровная — корешок к корешку — горка книг на письменном столе возвышалась, как всегда, справа.
На всем в маленькой уютной комнате, где жил Дима, лежала печать аккуратности и чистоты. Его педантичную любовь к порядку Елена Ивановна всегда ставила в пример «растрепке» Игорю.
Выслушав взволнованный и сбивчивый рассказ Игоря, Дима взял привезенную младшим братом бумагу директора гимназии и, не читая, небрежно бросил на стол.
— О чем мама думала, когда снаряжала тебя в этот поход? — сказал он, насмешливо глядя на младшего брата. — Ну, мама — это еще, впрочем, понятно. Но ты-то? До каких пор ты будешь молокососом и мальчишкой?
На «молокососа» Игорь обиделся. Но, стараясь не подавать виду, что обижен, сказал солидно:
— Я говорил маме, что на фронте всегда так: то удача, то неудача — и что мобилизации, может быть, еще и не будет.
— Неудача?! Это — конец! Логический и неизбежный. Все у них пошло к черту. И не могло не пойти!
— Обожди, Дима, — остановил брата Игорь, польщенный тем, что Дима, студент университета, «единственный кормилец семьи», заговорил наконец с ним как равный с равным. — Ты мне скажи: мобилизация студентов уже объявлена?
— Какая там мобилизация?! — Дима с той же насмешливостью посмотрел на Игоря. — Мобилизация — это государственный акт, который происходит в условиях хотя бы относительного административного порядка. — В голосе у него появились знакомые «профессорские», как говорила Елена Ивановна, нотки. — Еще вчера, позавчера могла быть мобилизация. Но сегодня никакого порядка в городе нет. Власть взял генерал Кутепов, командир первого корпуса. А ведет он себя, как бешеный бык! Неизвестно, на кого и куда он бросится! Вчера город патрулировали дроздовцы, хватали на улицах студентов, гимназистов, вообще мужчин призывного возраста, уводили их в казармы, давали винтовки и увозили на передовую. Сегодня то же самое делают корниловцы. Вот тебе и вся их мобилизация!
Дима поднялся со стула и зашагал по комнате — три шага туда, три назад.
— Буденный гонит добровольцев, как ветер гонит пыль и гнилой сор! Они разбиты вдребезги. Вот Кутепов и хватает что попадется под руку и бросает под копыта красной кавалерии. Чтобы хоть как-нибудь задержать Буденного! Говорят, что из нас, из ростовских студентов, будет сформирован пулеметный полк для защиты города. Но дурней нема! — Дима прищурился с хитрецой. — Я лично, во всяком случае, скажу генералу Кутепову: «Пас! Без меня!» Пусть он катится к чертовой матери! Ни в первый пулеметный, ни в любой другой полк Добровольческой армии я не пойду. Не пойду, и все!
— Тебя схватят!
— Не схватят! А схватят — убегу!
Наступило молчание. Игорь сказал жалобно:
— Димка! Неужели Добровольческая армия погибла?!
— Погибла, — спокойно ответил старший брат. — И не могла не погибнуть! — прибавил он горячо. — Сейчас они воюют уже не с большевиками, а с народом. А одолеть русский народ нельзя. Его, брат, много — народу-то! — Дима помолчал. Потом заговорил снова. В голосе его зазвучали те же профессорские нотки: — Политически Деникин проиграл страшно. Крестьянский вопрос — главный! — никак не решен. Землю возвращают помещикам. Безумие! Оголтелый классовый идиотизм! А свои монархические страсти добровольцы больше даже и не скрывают!
— Постой! Но ведь Добровольческая армия — за Учредительное собрание. Это было объявлено!
— Для таких младенчиков, как ты! Ты читал такую газету — «На Москву»?
— Не читал. Но видел у Вадима Николаевича в киоске. Он тебе кланялся, между прочим.
— Спасибо. Газету «На Москву» издавал штаб Добровольческой армии. В первом номере были напечатаны стихи Пуришкевича.
— Того самого?!
— Того самого! Владимира Митрофановича. Черносотенца, члена Государственной думы.
Игорь усмехнулся:
— Боже мой, неужели он к тому же еще и поэт?
— Не поэт, но довольно бойкий политический виршеплет. Газета вышла сразу же после убийства в Ростове Рябовола. Ну-ка, что ты знаешь про дело Рябовола?