Король снов

— Это должно означать речь большого вельможи, — тоже шепотом пояснил Деккерет. — Мы должны следить за собой и не хихикать, чтобы не спровоцировать преждевременного конфликта.

Дом для гостей Меримайнен-холла оказался очаровательным сооружением с полами из полированных адамантиновых плит, ярко-алыми стенами и фасетчатыми стеклами в свинцовых рамах, и по своему великолепию вполне годился для того, чтобы служить жильем для путешествующего короналя. А главный дом должен быть куда роскошнее, подумал Деккерет. И это было всего лишь загородное поместье Похоже, старина Дантирия Самбайл не был склонен ограничивать себя. Да и с какой стати' В свое время он был фактическим королем Зимроэля и, без сомнения, хотел успеть за одну свою жизнь достичь того великолепия, какое было создано короналями Замковой горы за несколько тысяч лет.

И Гавахауд тоже явно решил не ударить в грязь лицом. Дом был полон ежеминутно кланявшихся слуг; для гостей, на случай, если те захотят освежиться, были приготовлены редкие вина и экзотические фрукты; постельное белье было из наилучшего шелка и атласа нежных теплых цветов.

Примерно через час появился распорядитель мероприятий с известием о том, что вечером в честь прибывших состоится парадный обед. Он добавил также, что лорд Гавирал убедительно просил отложить обсуждение всех серьезных вопросов до следующего дня.

Лорд Гавирал — самозванный понтифекс Зимроэля — прибыл в гостевой дом еще часом позже. Он был один, просто одет и пришел пешком.

Деккерет был удивлен, насколько маленьким оказался этот самый Гавирал: низкорослый, пожалуй даже меньше, чем Престимион, но в отличие от коренастого мощного понтифекса тщедушный. Непрерывно бегающие глазки и подергивающиеся губы выдавали сильное волнение. Деккерет неоднократно слышал, что все Самбайлиды были массивными неповоротливыми уродливыми людьми, как старый прокуратор и его братья. Конечно, Гавахауд прекрасно подходил под это описание, но этот, тоже достаточно уродливый, был совсем другого калибра. О родстве с Дантирией Самбайлом свидетельствовали только грубые оранжево-рыжие волосы и толстый нос с вывернутыми ноздрями.

Впрочем, держался он вполне светски, хорошо говорил, всячески демонстрировал почтение к своему коронованному гостю, словом, держался совершенно не так, как того следовало ожидать от человека, объявившего себя правителем и даже понтифексом вопреки всему естественному порядку вещей. Он лишь спросил, нашел ли корональ своего жилье подходящим, и выразил надежду, что аппетит его высочества окажется под стать ожидавшемуся банкету.

— Я очень сожалею, что двое моих братьев не смогли присоединиться к нам и принять участие в этой встрече, — сказал Гавирал. — Лорд Гавиниус нездоров, и ему пришлось остаться в Ни-мойе. Лорд Гавдат, глубоко изучающий магию, тоже остался дома, так как он занят очень важными прогностическими расчетами, которые, по его словам, нельзя прерывать даже ради столь важной встречи.

— Я тоже сожалею об их отсутствии, — вежливо откликнулся Деккерет, хотя Септах Мелайн уже рассказал ему, что Гавиниус — это вечно пьяный дурак, а второй, Гавдат, судя по всему, тоже дурак, только другого сорта, глубоко погрязший в бессмысленных колдовских занятиях. Но любезность не стоила ему ничего; к тому же он отлично знал, что не было никакой разницы, встретится он с одним из братьев-Самбайлидов, или пятью, или пятью сотнями. Мандралиска — вот сила, с которой следовало считаться. А о Мандралиске пока что не было сказано ни слова.

Наступил вечер. Время для банкета.

Как Деккерет и подозревал, последний прокуратор действительно жил здесь поистине по-королевски. Главный дом являл собой массивное каменное строение, от центра которого расходились семь или десять залов с огромными окнами, и банкетный зал был самым большим из всех: просторное помещение в простом старинном стиле с высоченными стенами из почти не обработанных грубых валунов, скрепленных известковым раствором, и выставленными напоказ потолочными балками из ярких бревен дерева тембар. И это всего лишь дальнее поместье провинциального правителя. Каким же окажется прокураторский дворец в Ни-мойе, гадал Деккерет, если даже здесь, в глуши, Дантирия Самбайл устроил для себя такое великолепие?

Огромный зал был полон; вероятно, здесь собрались придворные всех пяти правителей, решил Деккерет. Порядок размещения за высоким столом оказался весьма непрост. Деккерету как короналю полагалось центральное место, слева от него, естественно, поместилась Фулкари. Но кому предстояло сесть по правую руку от короналя? Лорд Гавирал утверждал, по крайней мере в настоящее время, что он является понтифексом этого континента, что бы он ни понимал под этим титулом, а лорд Гавахауд, его брат, как фактический владелец Меримайнен-холла считался хозяином, принимавшим у себя и Деккерета, и своих братьев. Между двумя братьями произошел недолгий спор полушепотом, и в конце концов Гавахауд уступил Гавиралу и позволил ему занять почетное место рядом с Деккеретом. Правда, тут же произошло еще одно замешательство, вызванное появлением третьего брата, лорда Гавиломарина, высокого и толстого человека с непрерывно мигающими водянистыми глазами и словно приклеенной к лицу идиотской улыбкой. Весь он был окутан почти видимой аурой глупости. Он, ни говоря ни единого слова, занял центральное место — видимо, совершенно случайно, — но после очередных переговоров согласился перейти пониже, следом за Септахом Мелайном и Гиялорисом. Динитака усадили на противоположном конце стола.

И где же, спросил себя Деккерет, этот пресловутый Мандралиска?

Его имя до сих пор так ни разу и не прозвучало. Что казалось очень странным. Воспользовавшись заминкой первых минут после того, как присутствующие заняли свои места, Деккерет обратился к Гавиралу, сделав вид, что его слова вызваны потребностью хоть что-нибудь сказать:

— А где же ваш главный советник, о котором я так много слышал? Несомненно, он сегодня здесь — но где же?

— Он очень не любит сидеть на почетных местах, — ответил Гавирал. — Посмотрите, он вон там, слева, возле стены.

Деккерет поглядел в направлении, подсказанном Гавиралом, в дальний конец зала, туда, где заканчивались нижние столы. Никогда раньше не видев Мандралиску, он все же узнал его сразу. Тот выделялся среди всех остальных, словно смерть на свадебном пиру: мрачный человек со впалыми щеками и очень тонкими губами на бледном лице, одетый в облегающий костюм из блестящей черной кожи. На нем не было никаких украшений, кроме большого сверкающего золотого медальона, висевшего на массивной цепи; это был, вне всякого сомнения, знак его должности. Его холодные глаза неотрывно изучали Деккерета, и он даже не подумал отвести их в сторону, встретившись с пристальным взглядом короналя.

Так вот он какой, Мандралиска, сказал себе Деккерет. Наконец-то мы с ним оказались рядом, не более чем в сотне футов друг от друга.

Он почувствовал, что зачарован холодным, отталкивающим лицом этого человека и его зловещей аурой. В нем бесспорно имелся некий магнетизм, ощутимая демоническая сила. По чертам его лица сразу можно было угадать присутствие в нем огромной, поистине дьявольской властности. Глядя на него, Деккерет теперь понял, каким образом этот человек, в котором воплотилось все, что покрыло мрачной тенью блистательное в иных отношениях царствование Престимиона, мог на протяжении долгих лет являться причиной такого множества бед по всему миру. В нем обитала поистине черная душа из тех, при виде которых не могло не возникнуть изумления по поводу того, какую цель преследовало Божество, создавая подобную душу.

После длинного-длинного мгновения контакт между короналем Маджипура и лордом первым советником Зимроэля прервался, причем именно Мандралиска первым отвел взгляд, чтобы что-то сказать своим соседям по столу. Их было трое: круглолицый простовато выглядевший человек средних лет или немного старше, красивый, с открытым лицом парень с густыми светло-золотыми волосами восемнадцати-девятнадцати лет от роду и тощий смуглокожий косоглазый коротышка, который не мог быть никем иным, кроме презренного изготовителя шлемов Хаймака Барджазида, уроженца Сувраэля, дяди Динитака.