Король снов

— А как ты думаешь, может такое случиться с тобой? Будет ли лорд Деккерет из поэм, которые будут написаны через пять тысяч лет, тоже на девяносто пять процентов вымышленным?

— Ну, конечно. И лорд Деккерет, и леди Фулкари. Где-то в «Книге Изменений» сам Эйтин Фёрвайн рассказывает, что Стиамот однажды услышал, как кто-то пел балладу об одной из его побед над метаморфами, и заплакал, потому что все, что говорилось о нем в этой песне, было неверно. И даже это, скорее всего, тоже является легендой. Вараиль однажды рассказала мне, как на рынке слышала песни о войне Престимиона с Дантирией Самбайлом, и Престимион, о котором пели, не имел ничего общего с тем Престимионом, которого она знала. С нами, Фулкари, когда-нибудь будет то же самое. Можешь мне поверить.

Глаза Фулкари заблестели.

— Ты только представь себе, Деккерет, поэма о нас с тобой через пять тысяч лет! Героическая сага о твоей великой кампании против Мандралиски и Пяти правителей! Я с удовольствием прочла бы ее, а ты?

— Я с превеликой радостью узнал бы из нее, каким боком обернулись дела для лорда Деккерета, — ответил Деккерет, мрачно глядя на древнюю могилу посреди площади. — Интересно, будет окончание саги счастливым для галантного короналя? Или оно окажется трагическим? — Он пожал плечами. — Во всяком случае, нам не придется дожидаться пять тысяч лет, чтобы это узнать.

У высоких гостей не было никакой возможности избежать вторичной церемонии на могиле, и посещения храма Хозяйки, расположенного на вершине Алаизорских холмов, — второй в мире по значению из великих святынь Хозяйки, и официального приема в парадном Топазовом зале во дворце мэра Алаизора Манганана Эшириза. А по мере того, как шло время, появлялись все новые и новые поводы для различных многочисленных церемоний и приемов; Алаизор со всем старанием пользовался необычно долгим присутствием в своих пределах короналя Маджипура.

Но большую часть времени Деккерет тратил на предварительную организацию паломничества по Зимроэлю, готовясь к высадке в Пилиплоке, поездке вверх по Зимру, вступлению в Ни-мойю. Он запоминал имена местных градоправителей, изучал карты, стремился определить места на пути, где с наибольшей вероятностью можно было столкнуться с опасностью. Главная хитрость состояла в том, чтобы явиться на западный континент во главе огромной армии, и при этом создать впечатление, что это всего лишь мирное великое паломничество, предпринятое новым короналем ради личного появления перед своими подданными, которые обитают на крайнем западе. Конечно, если при высадке в Пилиплоке его будет ждать армия мятежников или же если Мандралиска зайдет настолько далеко, что попытается перекрыть ему морской путь, то у него не останется иного выбора, кроме как ответить ударом на удар. Но придется ли это делать, покажет будущее.

А между тем лето шло к концу. Деккерет знал, что вскоре наступит время, когда ветры поменяют направление и начнут с такой силой дуть с запада, что отъезд неизбежно придется отложить еще на несколько месяцев. Он то и дело спрашивал себя, не ошибся ли он в своих расчетах, не потратил ли на подготовку флота слишком много времени, не придется ли ему из-за задержки отложить вторжение до весны, давая тем самым врагам возможность дополнительно укрепить свои позиции.

Но наконец все, казалось, было готово к отправлению, и ветры все еще оставались благоприятными.

Его флагманское судно называлось «Лорд Стиамот». Этого и следовало ожидать: во-первых, местный герой, а во-вторых, корональ, чье имя было синонимом победного триумфа. Деккерет подозревал, что судно раньше носило какое-то другое, несколько менее звучное имя, и было поспешно переименовано в связи с выпавшей на его долю честью нести на себе короналя, но не видел в этом ничего дурного.

— Пусть это имя будет предзнаменованием нашего грядущего успеха, — громко, с бурной радостью воскликнул Гиялорис, указывая на буквы, украшавшие борт, когда Деккерет и его спутники подошли к судну. — Завоеватель! Величайший из всех воинов!

— Совершенно верно, — согласился Деккерет.

Гиялорис так же бурно радовался — причем только он один, — когда спустя много недель медленного плавания и борьбы с начавшими все-таки меняться ветрами в поле зрения путешественников появилась гавань Пилиплока. Плавание ознаменовалось встречей с огромным стадом морских драконов, которые на протяжении значительной части пути держались почти рядом с флотилией Деккерета. Огромные водные животные с несколько пугающей игривостью резвились рядом с кораблями, пенили изменчивое сине-зеленое море своими огромными хвостами с широкими плавниками; время от времени то один, то другой из гигантов поднимался из воды хвостом вперед, являя взорам мореплавателей едва ли не все свое устрашающе огромное тело. Зрелище играющих поблизости морских великанов одновременно и восхищало, и устрашало. Но в конце концов драконы скрылись в просторах океана, чтобы перейти к следующему этапу своего таинственного безостановочного кругосветного странствия.

Почти сразу же цвет морской воды начал меняться с сине-зеленого на все более и более грязно-серый. Это означало, что путешественники вошли в ту часть океана, куда достигало течение Зимра, выносившее с материка огромное количество песка и ила. Огромная река на своем пути в семь тысяч миль длиной поперек Зимроэля переносила на восток колоссальное количество осадочных пород и различного плавучего мусора, а из гигантского, более шестидесяти миль шириной, устья все это выносилось в море, окрашивая мутью воду на много сотен миль от берега. Так что эта перемена цвета воды говорила о том, что город Пилиплок уже недалеко.

И затем наконец-то появился берег Зимроэля. На горизонте ярко засверкал большой, в милю высотой меловой утес, которым оканчивался мыс, ограничивавший устье Зимра чуть севернее Пилиплока.

А собственно город первым удалось разглядеть Гиялорису.

— Ого-го! Пилиплок! — взревел он. — Пилиплок! Пилиплок!

Да, это был Пилиплок.

«А не ожидает ли там нашего появления враждебный флот?» — задумался Деккерет.

На первый взгляд ничего похожего заметно не было. На пути попадались лишь обычные торговые суда, торопившиеся куда-то по своим делам, словно в мире нет и не было никаких тревог, волнений и мятежей. Судя по всему, Мандралиска — если он, конечно, не припас в рукаве какого-нибудь сюрприза — не намеревался препятствовать короналю Маджипура высадиться на берег Зимроэля. В конце концов, оборона всего периметра континента от возможного вторжения была очень сложным делом и, возможно, была не по силам мятежникам. Мандралиска наверняка устроит кордон где-нибудь поближе к Ни-мойе, решил Деккерет.

Гиялорис даже не пытался скрывать восхищения и радости при виде неторопливо приближавшегося своего родного города. Он радостно хлопал в ладоши, размахивал руками.

— Вот и первый город для вас, Деккерет! Взгляните на него хорошенько! Вот это город так город! Что вы скажете, мой лорд?

Что ж, у него были все причины радоваться при виде города своего детства. Но Деккерет, уже побывавший в Пилиплоке во время своей поездки вместе с Акбаликом, знал, какие зрелища его ожидают, и совершенно не разделял восторгов старика Великого адмирала. Он ни в коем случае не считал Пилиплок воплощением городской красоты. Вообще-то любить этот город были в состоянии одни лишь его уроженцы.

А Фулкари, после того как корабли приблизились к берегу, даже на некоторое время лишилась дара речи.

— Я знала, что этот город не особенно красив, — сказала она на ухо Деккерету, когда пришла в себя, — но, Деккерет, все равно… все равно, как ты думаешь, не мог ли этот город спланировать сумасшедший? Какой-нибудь умалишенный математик, влюбленный в собственный безумный план.

Деккерет тоже решил, что город не стал нисколько красивее за двадцать с лишним лет, минувших после того, как он побывал в нем. От центра — прославленной гавани — расходились, словно спицы колеса, одиннадцать больших проспектов, соединявшихся между собой изогнутыми с безошибочной точностью полосами улиц. Каждый квартал имел свою специфику — квартал морских складов, торговый квартал, квартал легкой промышленности, жилые кварталы и так далее, — и каждое здание определенного квартала соответствовало уникальному для этого квартала архитектурному стилю, каждое строение были почти неотличимо похожим на соседа. Стили застройки всех кварталов объединяла между собой лишь одна черта: все здания казались необыкновенно тяжелыми и грубыми, от облика города уставали глаза и становилось тяжело на душе.