Я не сдамся!

Краем глаза заметил, как дернулись пальцы на ее левой руке.

Ну вот, поймал тебя, перестань уже, неудачная шутка неприятно затянулась.

Ничего не происходит. Слишком долго она без движения. Грудь не вздымается от дыхания.

Осторожно кладу голову, чтобы послушать сердцебиение.

Ты пахнешь по-прежнему: пьяняще приятно.

Мертвые не могут источать такой аромат.

Проходит минута. За ней – вторая. Ничего. Нет ее быстрого ритмичного сердечного стука. Даже медленного нет. Никакого нет.

Не верю. Не могу поверить. Не хочу!

Это сон? Да… это страшный сон. Он не частый мой гость, но и незваный. Ничего, я выдержу, хоть и немеет лицо, руки. Это же все не по-настоящему. Правда?

Медленно выпрямляюсь под глубокий, сильный стук своего сердца.

Оно стучало всегда в ритм с твоим. Оно хочет стучать с ним вместе. Неужели не слышишь? И тебе не жалко? Не больно так измываться надо мной?

Со злостью ударяю ее в грудь. Глухой стук, слегка дернулась всем телом.

Очнись же, черт возьми! Не оставляй меня одного! Не оставляй… пожалуйста… пожалуйста…

Слезы горячие, почему-то колючие вниз по щекам, к подбородку. Я плачу? Хм… Отчего? Так странно…

Милая, ты это видишь? Я, и правда, у тебя чудно́й. Помнишь, ты называла меня так? А я злился. Ты прости меня. Больше не стану. Скажи еще раз. Или сколько душе угодно. Я не буду сердиться. Слышишь?

Милая? Эй? Почему ты молчишь? Обиделась? Прости, что трубку не брал, когда ты звонила, я был на совещании. Важном. Мне зарплату повысили.

Улыбаюсь ей. Слезы все равно текут. На секунду, даже на долю секунды она улыбнулась тоже. Я видел-видел, только лицо немного размыто.

Вытер глаза, продолжая ей улыбаться.

Тебе же нравится, когда я улыбаюсь. Теперь всегда буду улыбаться. Ты только глаза открой. Ну же…

Глажу рукой ее волосы. Все такие же мягкие, живые, блестящие. Наклоняюсь, вдыхаю их аромат.

Всегда недолюбливал этот острый приторный запах твоего шампуня. Сейчас… сейчас понял, почему он тебе по нраву. Приятно пахнет. Я не обманываю. Честно.

Снова улыбаюсь, щекочу дыханием твое ушко. Ты всегда смеялась заливисто и звонко.

В голове серебряным колокольчиком, разрывая стоявший в ней белый шум, зазвучал ее задорный смех. Поддерживаю ее настроение, смеюсь в голос, продолжаю гладить ее волосы.

Люблю тебя до боли в груди, до колик в сердце. Милая, скажи мне в ответ, что любишь так же сильно.

С тяжелым дыханием, не дождавшись этих таких коротких слов, перехожу к твоим губам. Холодным. Твердым. Неподатливым. Целую, слыша, как мой собственный пульс громко стучит отовсюду, словно отражается от серых стен, бьет в голову.

Ты не двигаешься. Я мучаю твои губы с привкусом крови. Жадно. Настойчиво. Успокаиваюсь… Не буду заставлять. Ты устала. Я не вправе требовать что-то.

Осторожно, заботливо поворачиваю ее на бок. Неповоротливая. Холодная. Словно не живая. Ложусь рядом, прижимаю ее к себе.

Замерзла? Ничего, я же здесь. Теплый. Живой… Любимый. Слезы снова застилают глаза. Уже не смахиваю их, утыкаюсь лицом в твои волосы, закрываю глаза.

Я рядом, милая, рядом. Ты не бойся, я тебя согрею. Больше никуда не уйду. Никогда…

Ты только дыши.

Только живи.

Мне больше ничего не надо…

Крепче обнимаю, целую ее голое холодное плечо, с которого сползла тонкая простынка, измазанная кровью.

Спи, милая, спи. Не беспокойся. Завтра я дома. Будильник нас не разбудит. Спи, а я посторожу твой сон...

~Тишина~

Лучшему другу…

Только сейчас он услышал ход времени.

Раньше такая тихая, почти беззвучная секундная стрелка настенных часов стала громкой, невыносимой, больно-ударяющей по голове. Превращаясь в минуту, она сдвигала соседнюю стрелку, и та с еще большим скрежетом, плавно разрезая тишину, переплывала на миллиметры ниже.

Снова ненавистный взгляд на часы: они лишь громче бьют, словно вынуждают взбеситься и разбить их вдребезги.

Тяжелый вздох: это ее подарок, он не посмеет даже вытащить из них батарейки.

Еще один мазок, не глядя на картину. Ее лицо он способен нарисовать и с закрытыми глазами. Тонкая нежная шея, которую он уже давно не покрывал жадными поцелуями. Насыщенного алого цвета пухлые губы, так мило, одними уголками выгибающиеся в искушающей улыбке. Прямой с еле заметной горбинкой нос, который она частенько морщит, если ей что-то не нравится. А ведь она привереда, каких еще поискать. Бездонные голубые глаза, как безоблачное глубокое небо, и светятся, как полуденное жаркое солнце. Давно он не смотрел в них. Давно не ловил на себе вызывающий взгляд. И так же давно не улыбался в ответ. Длинные волнистые белые волосы с металлическим блеском аккуратными локонами ниспадают на угловатые плечи. Такие нежные, мягкие, пахнут ванилью. Как же хочется снова к ним прикоснуться, вдохнуть этот манящий аромат.

Еще один небрежный мазок, чтобы дополнить лик тонкими бровями, правильной дугой обрамляющие глаза…

Громкий, до одури сильный удар часовой стрелки: рука дрогнула, серая линия исказила любимое лицо, испортила всю работу. Ведь не в его правилах что-то вытирать или исправлять.

Со злостью, рвущейся изнутри, резким движением руки он опрокидывает полотно, наступает на него, гневно глядит на пол, застланный неудачными картинами. И отовсюду на него смотрят голубые выразительные глаза.

Снова тяжелый вздох в попытке перетерпеть новый взрыв эмоций. Прижимает правую руку к сердцу. Оно бьет в ладонь надрывно, со всхлипами, щемит, колет, заставляет с болью отрывисто дышать.

Он плавно опускается на колени с застывшими в глазах слезами. Его плечи дрожат, голые руки покрываются крупными мурашками: совсем забыл об открытом окне, а ведь на улице февраль.

Осторожно поднимается на ноги. В них легкая, но устойчивая слабость.

Пошатываясь, проходит в конец светлой просторной комнаты, тихо закрывает окно, бросив беглый взгляд на заснеженные деревья, улицу, дорогу.

Продрогнув еще сильнее, растирая предплечья, устало бредет к двери, затем в коридор, а дальше в ванную комнату.

Не в силах даже раздеться, залезает в ванну и включает воду. Повезло, сразу пошла горячая, что уже через мгновение заставило его нервно повернуть кран с холодной водой.

Теперь все хорошо. Тепло. Уютно.

Вода смывает с одежды краску, на дне ванны рисует размытые цветные картинки, и в каждом возникшем образе он снова видит только ее. С досадой ударяет ногой по воде, брызги разлетаются по стенкам ванны, окрашивая ее в радужный горошек. Медленно стирает пятнышки ладонями, после чего стягивает с себя мокрую одежду, бросает ее на дне ванны, выключает воду.

Выбирается на скользкий пол, досуха вытирается банным полотенцем, на автомате, не контролируя свои действия. Все его мысли… Нет, не о ней. Он устал уже о ней думать. Сейчас словно спит с открытыми глазами.

Все так же на автопилоте уходит в спальню, одевается в чистую, но такую же серую одежду, с шумом падает на кровать.

Все надоело, безрадостно, тихо, угрюмо. Хорошо хоть часы не донимают здесь своим движением.

Тупо уставившись в потолок, смотрит на белые плиты. Даже мудреные узоры на них складываются в ее образ.

Тяжелый вздох сам вырывается из груди. Он закрывает глаза: она, окруженная светом, на черном экране сознания. Открывает глаза, раздосадовано сжимая кулаки. Впереди снова белое, но узоров уже нет.

Осторожно отбрасывает такое же белоснежное одеяло, удивляясь его ненатуральной белизне. Опускает голые стопы на пол, смотрит по сторонам. Белая безразмерная комната ударяет своим цветом по глазам.

С волнением, нарастающим где-то в глубине живота, он встает: правая нога резко проваливается по щиколотку, тонет в белой прохладной краске с серебряной крошкой, царапающей кожу.

Странно все вокруг. Не по-настоящему.