Бездна

Но одно очень скоро стало очевидно: Гейба нисколько не тяготила связь Сандиры и Лоулера. Казалось, ему совершенно безразлично, где и как проводит свое свободное время Тейн. Создавалось впечатление, что заниматься сексом для него означало нечто похожее на дыхание или еду: Кинверсон делал это, не размышляя, с любой женщиной, попавшей под руку, как только в его теле просыпалось вожделение. Для него секс служил не более чем естественной функцией организма, автоматизмом, рефлексом. Поэтому Гейб считал, что и другие люди воспринимают это точно так же.

Однажды Кинверсон порезал руку и пришел к Лоулеру, чтобы тот промыл и перевязал рану. Пока Вальбен занимался его травмой, раненый не удержался и спросил, причем без всякой злобы или ненависти:

— Док, значит, ты тоже трахаешь Сандиру?

Лоулер плотно затянул бинтами рану.

— Не думаю, что я должен отвечать на ваш вопрос. Сие вас не касается.

— Точно… Гм-м… Конечно, ты ее трахаешь. Ничего, она — хорошая баба. Слишком, правда, умна для меня, но я не против. Вообще у меня нет возражений против ваших отношений.

— Очень любезно с вашей стороны, — спокойно ответил Лоулер.

— Надеюсь, и вы не против того, что у меня с ней…

— Вы хотите сказать?..

— Я хочу сказать, что у нас с Сандирой тоже еще не все закончено, — ответил Кинверсон. — Надеюсь, вы понимаете это?

Лоулер взглянул ему прямо в глаза.

— Она уже вполне взрослая женщина и может делать все, что захочет, в любое время дня и ночи.

— Ну, хорошо… Корабль — место небольшое… Нам не стоит устраивать здесь беспорядок из-за женщины.

С нарастающим раздражением Вальбен произнес:

— Делайте, что считаете нужным, а я буду делать то, что важно для меня… И давайте больше не затрагивать эту тему. Если вас послушать, то складывается впечатление… очень странное впечатление. Опираясь на ваши слова, можно сделать следующий однозначный вывод: Сандира — всего лишь часть корабельного оборудования, которым мы оба хотим воспользоваться.

— Да-а-а, — протянул Гейб, — и чертовски приятное оборудование!

Вскоре после этого разговора Лоулер наткнулся на Кинверсона с Лис Никлаус (доктору что-то понадобилось на камбузе). Они с хихиканьем, страстными стонами и рычанием предавались любовным утехам, словно одержимые похотью джилли.

Лис подмигнула Вальбену, выглянув из-за плеча Гейба, и хрипло хохотнула.

— Привет, док! — крикнула она, и Лоулер по ее голосу понял, что женщина пьяна. Он оглянулся, удивленно посмотрел на нее и быстро прикрыл дверь за своей спиной.

Камбуз нельзя было назвать уединенным местом, и Кинверсон ничуть не заботился о том, чтобы принять хоть какие-то меры предосторожности; его не останавливало даже то, что Сандира — или тем более Делагард — может обнаружить шашни своего дружочка с Лис. «Гм-м… По крайней мере, Гейб довольно последователен при соблюдении собственных принципов, — подумал Вальбен. — Он не придает никакого значения никому и ничему».

Несколько раз после урагана Лоулер и Тейн находили возможность для встреч в грузовом отсеке. Его тело, в котором так долго дремал любовный пыл, казалось, заново постигло значение страсти. Но в ее отношении к нему не чувствовалось ничего подобного; в случае с Сандирой все можно было назвать скорее энтузиазмом, чем страстью. Она просто получала безличное физическое наслаждение.

Занимаясь любовью, они не произносили ни слова, и потом, после этого, любовники, словно по обоюдному согласию, ограничивали свое общение ничего не значащей легкой болтовней. Новые правила приживались очень быстро. Лоулер схватывал на лету ее подсказки. Ей же, вне всякого сомнения, нравилось происходившее между ними, и столь же очевидно приходило понимание, что она не желает усложнять и углублять их отношения. Всякий раз, когда Вальбен встречал Тейн на палубе, они беседовали, как случайные знакомые и очень далекие друг от друга люди. «Неплохая погода? — говорили они, а иногда начинали щебетать: — Какого странного цвета море в этом районе…»

Он мог спросить: «Интересно, скоро ли мы доберемся до Грейварда?»

Сандира невзначай сообщала: «У меня нет больше кашля, ты заметил?»

Или же Лоулер замечал: «Не правда ли, та красная рыба, что подавали на обед, очень вкусна?»

Тейн обращала его внимание на какую-либо мелочь, чтобы только заполнить возникшую паузу: «Посмотри, кажется, мимо нас проплывают ныряльщики».

Их разговоры отличались изысканной вежливостью, были приятны, но сдержанны. Он никогда не говорил: «Сандира, я никогда ни с кем не переживал ничего подобного», а она никогда не произносила: «Не могу дождаться, Вэл, когда нам представится возможность побыть вдвоем в нашем укромном уголке». Лоулер никогда не делал вывод: «Мы очень похожи. Нам пришлось туговато, пока нашли свое место в этом мире». Да и Тейн ни за что не признавалась: «Я постоянно переезжала с одного острова на другой, потому что всегда искала нечто большее…»

Вместо того, чтобы теперь, когда они стали любовниками, узнать ее получше, Лоулер пришел к неутешительному для себя заключению: она становится все более далекой от него и все более непонятной. По крайней мере, он такого даже и предположить не мог. Ему хотелось, чтобы их отношения стали чем-то более значительным, но не знал, как добиться этого, если она не желает.

Казалось, Тейн хочет держать его на довольно значительном расстоянии от себя и при этом получать не больше того, что уже смог сделать Кинверсон. Если Лоулер правильно понимал, то она не нуждалась ни в какой другой близости, кроме телесной. Он никогда прежде не встречал таких женщин, настолько равнодушных к длительности и постоянству своих отношений с возлюбленными, к единению душ, женщин, что принимали каждое мгновение своей жизни таким, какое оно есть, не пытаясь связать его ни с прошлым, ни с будущим. Хотя… «А ведь я знавал похожего на Сандиру человека», — неожиданно вспомнил Вальбен.

Это, естественно, не женщина. Это был он сам, Лоулер из далекого прошлого, Лоулер с острова Сорве, менявший любовниц и не утруждавший себя долгими размышлениями. Но теперь он стал другим или, по крайней мере, ему так хотелось думать о себе.