Бездна

Ливень отвлекал от мрачных воспоминаний, смягчал шок от неудавшегося бунта Хендерса и его жестокой смерти.

Лоулер, подставив свое обнаженное тело прохладным струям, бегал взад и вперед по палубе вместе со всеми остальными, переливая воду из сосудов меньшего размера в большие емкости. Он был страшно благодарен дождю за это спасительное забвение. Кошмарная сцена, произошедшая недавно, подействовала на него, лишив психологической защиты, которую он так долго и с таким трудом возводил в своей душе.

Уже давно он не чувствовал себя настолько наивным и неопытным. Кровь, бьющая фонтаном, рваные раны, даже внезапная смерть — все это являлось обычным делом для него, частью профессиональной рутины. Лоулер привык к подобным зрелищам и принимал их как нечто само собой разумеющееся. Но убийство?! Вальбен никогда раньше ничего подобного не видел, даже не представлял себе, что такое вообще возможно. Несмотря на все идиотские рассуждения Дага Тарпа о необходимости выбросить Делагарда за борт, Лоулер в душе ни на минуту не мог допустить, что человек на самом деле может убить себе подобного. Конечно, не возникало никаких сомнений — Делагард смертельно ранил Хендерса только в целях самообороны. Только вот сделал это с каким-то устрашающим бессердечным цинизмом, без всякого сожаления, словно убивал не человека.

Вальбен чувствовал себя унизительно беззащитным перед отвратительной реальностью произошедшего. Старый, мудрый док Лоулер, повидавший многое на своем веку, чуть было не наложил в штаны при виде этого первобытного варварства? Абсурд! И все же это так. Впечатление, произведенное случившимся, оказалось невероятно сильным. Его потрясло до самых глубин души.

«Первобытное» — действительно точное слово для характеристики произошедшего. Ловкость и холодное безразличие, с которыми Делагард избавился от своего преследователя, были поистине варварскими, если вообще не дочеловеческими. В это утро на борту «Царицы Гидроса» появилась некая сила из глубокого и темного прошлого, и разразилась драма из первых веков человеческой истории. Лоулера едва бы удивило больше, если бы в небе над его головой появилась сама ушедшая в небытие Земля, с каждого континента которой стекали бы потоки крови. И это при том, что цивилизация насчитывает столь громадное количество столетий! А ведь все кругом верят — искренне верят! — в полное исчезновение древней жестокости и варварских страстей. Люди уверены, что цивилизация стерла — целиком и полностью — кровавые устремления человеческого разума.

И поэтому ливень стал не только долгожданным источником пресной воды, но и средством, помогающим забыть о страшном утреннем происшествии. Он смыл с палубы все следы греха.

Лоулер понимал: нужно поскорее забыть то, свидетелем чего он стал сегодня, забыть и никогда не вспоминать, хотя…

4

Ночью Лоулера одолевали тяжелые сны, сны, наполненные не убийствами, а страстными эротическими сценами.

Призрачные женские фигуры плясали вокруг спящего Вальбена, женские фигуры без лиц, просто скачущие, мелькающие тела, иллюзорные инструменты желания. Они могли быть кем угодно, эти анонимные, загадочные, лишенные всякой индивидуальности женского начала, просто туманные символы женственности: череда покачивающихся грудей, широких бедер, толстых ягодиц, темных треугольников лобка. Порой ему казалось, что танцуют лишь определенные части тел или бесконечная последовательность отдельных друг от друга бедер и влажно поблескивающих губ; чудились томно ласкающие пальцы и дрожащие от вожделения языки.

Он метался во сне, постоянно находясь на грани пробуждения, но не просыпался, а вновь на несколько минут проваливался в глубины забытья, приносившего новые образы воспаленной чувственности. Толпы женщин окружали его постель; прищурив глаза, исполненные вожделения, они зовуще взирали на него, их ноздри трепетали от нескрываемого желания, обнаженные тела притягивали. И тут появились лица, женские лица с Сорве, принадлежащие тем, кого он знал, любил и забыл, легионы женщин; из небытия восстали бесчисленные любовные эскапады его бурной молодости и окружали ложе причудливым хороводом; возникали совсем еще детские лица девочек-подростков, вожделеющие взгляды зрелых женщин, заигрывающих с мальчиками вдвое их моложе, напряженные, умные лица женщин, охваченных любовью и понимающих, что им не отвечают взаимностью. Одна за другой они проходили мимо Лоулера, позволяя ему прикоснуться к каждой из них, привлечь их к себе — при этом прелестницы тут же превращались в неосязаемый пар, а их сразу же заменяли новые толпы видений. Сандира… Анна Браун… Бода Тальхейм, тогда еще не сестра Бода… Мариам Сотелл, Мирейль… Вновь Сандира… Мила… Мойра… Сандира… Сандира… Аня… Мирейль… Сандира…

Лоулер испытывал пытку желанием, удовлетворить которое невозможно. Его член, казалось, разросся до неимоверных размеров и болел от слишком долгого непрерывного напряжения. Яички словно превратились в многопудовые гири. Горячий мускусный аромат женского тела, сводящий с ума, душил его; Вальбен захлебывался в нем, как тонущий в океанских просторах, этот запах заполнял горло, наполнял легкие, сжигая их дотла.

Но за этими образами, за этими фантазиями, за этим болезненным чувством разочарования и неудовлетворенности скрывалось что-то еще: странная вибрация, возможно, какой-то звук, а может быть, и нет… В любом случае, это нечто странное непрерывно и болезненно усиливалось, пронзая его тело насквозь от паха до черепа. Лоулер чувствовал, как оно входит в него, словно ледяное копье, где-то в районе промежности, за мошонкой, и затем проскальзывает по всему прихотливому лабиринту кишечника, через диафрагму и сердце пронзает горло и кинжалом вторгается в мозг. Его, словно рыбу, насадили на вертел и теперь поджаривают; он крутился на своем ложе, и эротические ощущения становились все сильнее и сильнее, пока наконец не показалось, что во всей Вселенной нет ничего, кроме необходимости найти сексуального партнера и немедленно совокупиться.

Лоулер поднялся со своей узкой постели, совершенно не понимая, видит ли он все это во сне или уже очнулся, и вышел в коридор. Немного постояв у дверей своей каюты, Вальбен поднялся по трапу и через люк выбрался на палубу.