Страница 99 из 109
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
(Суббота, 19.00,
рассказывает Игорь Колесничий)
Двадцать минут спустя мы вышли к башне безмолвия. Соваться через главный ход я не рискнул: наверняка там дежурят Иштвановы питомцы. Пустырями, свалками мы выбрались к бетонному забору, окружавшему башню.
– Ого! – прошептала Света. – Вот это защитка!
– Ты что-то чувствуешь?
Она помотала головой:
– Мне сейчас даже думать о колдовстве больно. Пустячная чара как гвоздем в грудь. Просто… сам смотри!
Я посмотрел.
Действительно, аснатары постарались на славу.
Бетон покрывали стилизованные под детские рисунки охранки. Мама с детьми идет на прогулку. Собака несет тапочки хозяину. Едут машины с флагами, а над ними облака, похожие на клочья сахарной ваты.
Во всех картинах присутствовала одна и та же стилизованная фигура. Грудь – решетчатая трапеция, ручки-прутики, голова похожа на перевернутую грушу. С лицом художник не мудрил особо: квадратные глаза, треугольный, словно у черепа, нос, улыбчивый рот. Палка-палка-огуречик, злой скелетик-человечек.
Ноги человечков сковывали цепи. Аснатары надежно обезопасили себя от контрудара со стороны Тепеха.
– Ладно, лезем. Я первый.
– Это почему ты первый?
– Я вооружен лучше. Кстати, о вооружении…
Я развязал хакаму и смотал в неряшливый тюк. По-хорошему ее сложить бы, но на пыльной траве складывать – только извозишь.
Повозившись со шнурками катаны, я пристроил ножны за ремнем джинсов. Проверил, как скользят – если выхватывать, чтобы без сюрпризов. Лезть, конечно, неудобно, но эффективность требует жертв.
– Все. Пойдем.
Мы перебрались через забор. С той стороны начинался янтарный эльфийский сад; из куч мусора вырастали деревья с серебристыми стволами и шафрановыми листьями.
– Заповедничек, блин! – брезгливо отряхнула руки дзайана.
– Хоть не болото и то спасибо. Кстати, нас подслушивают.
– Кто?
– Во-он там, смотри.
Из-под листвы торчала коряга. Оч-чень подозрительная коряга! Если проявить немного воображения, то можно представить, что сучки – на самом деле пальцы, а лохмотья коры… ну, лохмотья и есть. И тогда чуть выше – вовсе не большой гриб-дождевик, выеденный червями, а…
– Ужас какой! Скелет!
– Не скелет, а чистый, – авторитетно поправил я. – Не обижай аборигенов. Эй! – Я помахал папкой. – Пусть чистый предупредит барона! Человек вернулся с новостями!
Палая листва зашевелилась; мертвец поднялся, настороженно глядя на меня, и молча похромал в лес.
– Держи пока. – Я вытащил из папки листок и протянул Свете. – Это твое. А вот это мое.
– Что это?!
– Наши пропуска на этот свет. Здесь описания персонажей; отныне ты – целительница восемнадцатого уровня Аспириэль, а я – паладин двадцатого Игороху.
– Почему это я Аспириэль?! – обиделась Света. – Не хочу!
– Тогда кто? Корвалоль?
В ответ она отвесила мне пинка.
– Потом еще получишь! – прошипела многообещающе. – Я – Злючиэнь!
– Ну, Злючиэнь так Злючиэнь, тоже неплохо!
Пока мы препирались, среди деревьев замелькали пепельные тени. К нам шел старый знакомец барон.
– А-а! Смертные в землях клана, – обрадовался он. И обернулся к своему воинству: – Пусть чистые разожгут огонь.
– Пусть грязные разожгут огонь, – забубнили за спиной барона скелеты. – И немедленно!
Субординация в клане мертвецов почиталась свято. Зомби бросились исполнять приказание. Скоро над поляной заплескали языки костра.
– С чем пожаловали, смертные? – приблизился к нам барон. Со времени нашей последней встречи он обзавелся колоритным посохом (выброшенной штангой для штор) и кольчужкой, склепанной из алюминиевых крышек. Ах да, еще пирсингом! На скулах и лбу Лютена яркими светляками горели диоды из елочной гирлянды, придавая черепу восхитительно праздничный вид.
– Я принес заявку на игру, подписанную Императором мечей. Все, как ты просил.
– Человек! Чистые не просят. Чистые повелевают, пора бы уж запомнить наконец. Что человек хочет за добрые вести?..
– Человек хочет… тьфу! Мне надо пройти к вашему господину, некроманту Тепеху.
– Это дозволено, – важно кивнул барон. – Человек пойдет к господину. Спутница человека останется здесь и станет чистой. У нас подданных не хватает, – извиняющимся тоном добавил он.
Я знал, что без подвоха не обойдется, но на всякий случай притворился растерянным:
– Эй, эй! Так мы не договаривались!
– А чистые не договариваются. Барон предложил, люди думают.
За спиной Лютена поднялась малоприятная возня. Зомби приволокли мангал, разложили на ветхом куске ткани кусачки, клещи, сверла, обломки ножовочного полотна.
– Стоять! – взвизгнула Света, прячась за мою спину. – Ты, жертва гробовой травмы! Только попробуй!
Впервые я увидел ее испуганной. Дрожащим голосом она принялась читать заклинание:
Мы рождены, чтоб всех вас сделать пылью!
Вернуть земле набор ваш суповой!
Вам экзорцизмом обломает крылья,
Могильный камень оплетет травой!
Мертвецы опасливо попятились. Один лишь барон остался стоять на месте.
– Ай-яй, – покачал он размалеванным черепом, – и кого эта женщина хочет обмануть? Заклятие «Марш экзорцистов» в тысяча девятьсот сорок девятом отменила Женевская конвенция, как жестокое и незомбанное[18] . С тех пор оно недействительно.
Мертвецы опять придвинулись. Свет костра заиграл на оскаленных рожах.
– Послушайте, барон, – весело сообщил я. – Если вы будете есть всех, кто к вам приходит, с вами никто не станет играть. Мастер ролевиков попросил, чтобы мы проверили, как вы знаете правила игры. Нам приказано устроить пробный поединок. Вот, ознакомьтесь!
Я достал бумагу, удостоверяющую, что я паладин двадцатого уровня. Барон внимательно изучил ее, а потом сделал знак подручным убрать орудия пыток.
– Итак, – продолжал я, – пробные игрища… Вводная такова: к вам прибыли паладин и целительница, двадцатый и восемнадцатый уровень соответственно. Все поединки – по правилам «Выверн и болот»[19] . Малейшая ошибка – считайте, вашу заявку отклонили. Я немедленно доложу мастеру, а если не доложу – тем более. Теперь назовите свой клан, класс, расу и уровень.
18
Понятие «гуманизм» окончательно вошло в употребление в сороковые годы девятнадцатого века. ГУМАНИЗМ (от лат. humanus – человеческий, человечный) – признание ценности человека как личности, его права на свободное развитие и проявление своих способностей, утверждение блага человека как критерия оценки общественных отношений. Век двадцатый подарил миру аналогичные понятия «зомбанизм», «монстранизм», «феминизм», а также поменял значение слова «каннибализм» на полностью противоположное.
19
«Выверн и болот» – в описываемом мире – свод правил ролевых игр, аналог AD&D.