Страница 13 из 109
– Двести тхидцать.
Я осторожно укусил себя за руку. Вроде нет, не сплю. «Ibanez RG 570». За двести тридцать. Не сплю. Больно. Ага.
– Ну так что? Бехешь?
– Посмотреть надо, – с деланым равнодушием отозвался я, молясь, чтобы сердце не устроило счастливый пляс на полу. – Струны потрогать, всякое такое.
– Само собой. Ты завтха можешь подъехать?
– К тебе? Давай на вокзале встретимся. Чего там!
На вокзале Ленька не хотел. Договорились сбодаться возле «Велотрека» на Свободе.
Выключив телефон, я обнаружил, что Иштван уже вышел и ждет, пока я закончу разговор.
– Вставай, сыне, – объявил он с забавной торжественностью. – Его преосвященство ожидает тебя.
Охренеть! Я пожал плечами и вытащил зад из кресла.
Нет, положительно, день сегодня удался!
От обилия огня в покоях хаванана пришлось зажмуриться. Маслянистое пламя качалось над серебряными треножниками. Крылатые быки держали чаши, наполненные «чистым» огнем; под потолком плясали золотистые облачка, похожие на бикини Люси Ли. Летом тут, наверное, ад кромешный. Хотя нет, вряд ли. Вон, я слышу, кондиционер пожужживает. И вообще, кабинет обставляли щегольски, с любовью. Шкафы красного дерева, стол на витых дулечках, автоматические кресла на колесиках – тоже под дерево. У окна кровать – простенькая, но удобная. Матрас тонкий, подушки нет, покрывало поблескивает золотыми спиральками. На столе ноутбук, в нише – телевизор и DVD-проигрыватель. А патриарх у нас ничего, прогрессивный. Интересно, у него аська есть? Вот бы сконнектиться!
Я вздрогнул.
Хаванан возник передо мной совершенно бесшумно; вынырнул из тьмы веков, древний и таинственный, не похожий ни на ратвишкар Достоевского, ни на хаванана Ришелье из «Трех мушкетеров». Невысокого роста, худой, словно высохший. Волосы белые, ломкие, неживые. Глаза смотрят в далекую даль – будто хаванан слеп от рождения. Алая ряса выцвела от времени, и сам он размыт светом и огнем.
– Здравствуйте, – неловко поклонился я.
– Благой путь, сын мой. – Священник ожил; так оживает ящерка, на которую упали солнечные лучи. – Присаживайся, где тебе удобнее.
У меня возникло искушение плюхнуться на пол. Или на кровать хаванана, тоже неплохо. Но – проклятое воспитание! – я пододвинул кресло на колесиках и устроился в нем. Сиденье едва заметно сместилось, уютно принимая в свои объятия мой зад.
– Ты программист? – поинтересовался патриарх.
– Да, ваше преосвященство.
– Зови меня отцом Никодимом. Я вижу, ты чувствуешь некоторое стеснение.
– Ну… есть немножко, – храбро признался я.
– А между тем, сыне, разница между нами не так велика. Ты хотел сесть на пол, но почему-то устроился в кресле. Моя спина желает, чтобы я принимал посетителей лежа, а приходится сидеть. Мы оба рабы приличий.
У меня словно памятник Пушкину с сердца упал. Нет, все-таки наш хаванан – замечательный дядька!
– Брат Иштван рассказывал, будто ты попал в аварию.
– Ага. Козлы одни подрезали. Они…
– Не надо, сыне, я все знаю. Аберетары починят твою машину. Пока же прошу принять мое гостеприимство. Кофе, чай? Вино?
Когда священник предлагает выпить или курнуть травки, отказываться друдж. Это древняя традиция, еще с тех времен, когда рыцари-крылоносцы отвоевывали Святую землю и огненные храмы Персии у мусульман.
Но во мне заиграли комплексы:
– Вообще-то я за рулем.
– Пустое… Попрошу секретаря, чтобы отвез тебя.
Отец Никодим вызвал служку и распорядился о винах и закусках. Я разулся и устроился на ковре. Чего стесняться-то?! Хаванан подсел рядом.
– Вижу, ты не можешь понять, зачем вызвали тебя, – вкрадчиво начал он. – А дело между тем серьезное. Брат Иштван…
Тут ему пришлось прерваться: появился служка, принес еду. Миска с рубленой зеленью, три тарелочки с разными видами сыра, плетеная корзинка с лепешками, соусы и кувшин травяного вина.
Отец Никодим разлил вино по глиняным чашкам. Пододвинул ко мне тарелочку с сыром.
– Угощайся.
Служка поклонился и исчез. Я с жадностью отломил кусок горячей лепешки. Вкуснотища! Только сейчас вспомнил, что с самого утра ничего не ел.
– Все это очень неприятно, сын мой, – с самым обыденным видом сообщил хаванан. – Знаешь, брат Иштван объявил тебя друджвантом.
– Друджвантом?! – Кусок застрял в горле.
– Да. По спине похлопать? Сейчас пройдет, сыне. Он вообще-то тебя хотел на месте убить, но его смутил пустяк. Божьего благословения не было.
Машинально, не чувствуя вкуса, я отпил из чашки. Помогло. Во мне словно рассыпались невидимые якоря, державшие предметы. Стол, медные быки, шкафы – все заиграло, задышало жизнью. Комната весело затанцевала.
Оба-на! Я – друджвант, значит. Рогатая трехметровая скотина из «Фрашокерети»! Охренеть!
– И что теперь?
Хаванан свернул лепешку в трубочку и обмакнул в соус. Рука его остановилась в задумчивости. Капли соуса скатывались на ковер, застывая крохотными изумрудиками; пламя играло в них, как огонь свечей в наврузовых игрушках.
– В Средневековье тебя отправили бы на костер. Да, это выход, пожалуй… – Он тяжело вздохнул, словно его лишили непередаваемого удовольствия: – Но нет, не получится… Резонанс в прессе, то-се… Может, тебя в подвале сгноить?
– Эй, эй! – встревожился я. – Полегче!
– Вот я и думаю, – задумчиво продолжил хаванан. – Похоже, единственный выход – обряд границы.
– Что еще за обряд?
– Наша церковная магия. Она растормошит твою внутреннюю суть. Два дня ты будешь творить благие дела. Затем два дня всякую мерзость. После этого брат Иштван даст тебе задание, которое придется выполнить, хочешь ты этого или не хочешь. Тогда станет ясно, кто ты: друджвант или обычный человек.
– А это… ну, с благими делами туда-сюда. Понятно. А со злыми? Я что же – и убивать буду?
Хаванан сгорбился. Лицо у него сделалось старым и мудрым:
– Все может быть… Это опасный обряд.
Ни фига себе! И тут я понял. Хаванан – он действительно правильный. У него спина болит, а он сидит и со мной беседует. Потому что положено. И с обрядом – ведь наверняка проще сделать, чтобы я пропал! Хотя нет, не проще… Если все, кто аснатарам не нравится, пропадать начнут, бардак наступит.