Страница 302 из 366
– Моя должность называлась Первый.
– «Первый» – это как «первый помощник»?
– Нет. Первый – это тот, кто первым выходит из гибернации. В мои обязанности входило разбираться с аварийными ситуациями в полёте, а также первым проснуться по прибытии, чтобы установить, безопасно ли пробуждать остальных.
– То есть вы были очень важным членом команды?
– Наоборот, я был наименее ценным.
– Обвинение предположило, что у вас была возможность убить доктора Колхауна. Она у вас на самом деле была?
– Я не был наедине с ним, когда он умер.
– Но вы не можете сказать, где вы были в течение всего периода времени, когда могло быть совершено убийство.
– Я могу сказать. Я просто не могу доказать, что мои слова – правда. Но такая же возможность была и у других.
– Обвинение также предположило, что у вас было орудие для убийства доктора Колхауна. А конкретно, что вы воспользовались вашим мономолекулярным резаком, чтобы отрезать ему ногу. Может ли этот инструмент быть использован для этой цели?
– Полагаю, что может, да.
– Однако обвинение в убийстве требует не только возможности и орудия. Оно…
– Возражение. Мистер Райс аргументирует версию защиты.
– Принимается.
– Так как же насчёт мотива, Хаск? Была ли у вас причина желать доктору Колхауну смерти?
Зиглер вскочила на ноги.
– Возражение, ваша честь. CALJIC 2.51: «Мотив не является элементом преступления, в котором обвиняется подсудимый и его нет необходимости доказывать».
– Отклоняется. Я дам присяжным соответствующие инструкции в должное время.
– Хаск, у вас была какая‑либо причина желать доктору Колхауну смерти?
– Нет.
– Существуют ли какие‑либо тосокские религиозные ритуалы, включающие в себя разрезание или расчленение?
– Нет.
– Мы, люди – довольно кровожадные существа. Некоторые из нас любят охотиться на животных. Ваш народ охотится ради спортивного интереса?
– Поясните «спортивный интерес», пожалуйста.
– Для развлечения. Для отдыха. Чтобы приятно провести время.
– Нет.
– Но вы плотоядны.
– Мы всеядны.
– Простите. Но вы едите мясо.
– Да. Но мы не охотимся. Наши предки охотились, это так, но то было столетия назад. Как суд уже видел, мы выращиваем мясо, не обладающее центральной нервной системой.
– То есть вам никогда не хотелось убить кого‑нибудь собственными руками?
– Определённо нет.
– Разговор, записанный доктором Колхауном на видеоплёнку на борту вашего звездолёта, заставляет думать иначе.
– Это были досужие размышления. Я сказал, что мы, возможно, отказались от слишком многого, перестав охотиться на свою еду, но желания собственноручно забивать съедобных животных, чтобы насытиться, во мне было не больше, чем в вас, мистер Райс.
– В общем и целом, существуют ли какие‑либо причины, в силу которых вы могли бы захотеть кого‑то убить?
– Никаких.
– В частности, существуют ли какие‑либо причины, в силу которых вы могли бы захотеть убить доктора Колхауна?
– Абсолютно никаких.
– Что вы думаете о докторе Колхауне?
– Мне он нравился. Он был моим другом.
– Что вы почувствовали, узнав о его смерти?
– Я был опечален.
– Отчёты не упоминают о том, что вы выглядели опечаленным.
– Я физически неспособен проливать слёзы, мистер Райс. Но я выражаю эмоции другими способами. Клит был моим другом, и я больше всего на свете хотел бы, чтобы он был жив.
– Спасибо, мистер Хаск, – Дэйл опустился на место. – Миз Зиглер, свидетель ваш.
– Хаск… – начала Зиглер, поднимаясь на ноги.
– Ваша честь, – сказал Дэйл, – возражение! Мистер Хаск имеет право на вежливое обращение. Миз Зиглер должна обращаться к нему, как к любому другому свидетелю.
Зиглер явно разозлилась, но, по‑видимому, сообразила, что любое несогласие только ухудшит дело.
– Принимается, – сказала Прингл. – Миз Зиглер, вы должны обращаться к обвиняемому «мистер Хаск» или «сэр».
– Конечно, ваша честь, – сказала Зиглер. – Прошу прощения. Мистер Хаск, вы сказали, что вы не были наедине с доктором Колхауном в момент его смерти.
– Да.
– Но вы были наедине с ним при других обстоятельствах?
– Конечно. Мы летали вдвоём на звездолёт.
– Да, да. Но кроме того случая вы не проводили время друг с другом в общежитии университета?
– Время от времени он и я оказывались единственными присутствующими в том или ином помещении.
– Но не только это, не так ли? Правда ли, что вы часто проводили длительное время вдвоём с доктором Колхауном – иногда в его комнате в Валкур‑Холле, иногда в вашей?
– Мы часто разговаривали, да. Друзья это делают.
– То есть не было ничего необычного в том, что он впускал вас в свою комнату?
– У Клита были необычные музыкальные пристрастия. Никто другой не хотел присутствовать, когда он запускал свой CD‑плеер.
– Необычные пристрастия?
Хаск издал звук, очень похожий на человеческое откашливание, и пропел:
– Swing your partner, do‑si‑do…[225]
Присяжные расхохотались.
– Спасибо за представление, – холодно сказала Зиглер. – Мистер Хаск, если вы были частым гостем в комнате жертвы, то почему мы должны верить, что в момент убийства вас там не было?
– Вы должны в это верить в соответствии с презумпцией невиновности, которая, как предполагается, является базовым принципом вашей системы права.
– Не является ответом на вопрос, просим вычеркнуть, – выпалила Зиглер.
Однако судья Прингл улыбалась.
– По‑моему, отличный ответ, миз Зиглер. Отклоняется.
Зиглер снова повернулась к Хаску.
– Однако вы признаёте, что часто бывали с доктором Колхауном наедине.
– Я бы сказал «время от времени».
– Пусть так. Время от времени вы оставались с ним наедине. А в тот вечер, когда произошло убийство, вы решили не ходить на встречу со Стивеном Джем Гулдом.
– Это так.
– Почему?
– Я знал, что в тот вечер я должен буду линять.
– И вы хотели сделать это без посторонних глаз?
– Вовсе нет. Просто я знаю, сколько внимания люди уделяют тосокам даже в обыденных обстоятельствах. Мне показалось, что публичное сбрасывание кожи посреди лекции привлекло бы ко мне слишком много внимания, что было бы невежливо по отношению к профессору Гулду.
– Весьма предусмотрительно, – сказала Зиглер с сарказмом в голосе. – Однако вы не должны были линять в тот день. Откуда вы могли знать, что это должно произойти?
– Ранее в тот день у меня начали отваливаться чешуйки, а также я чувствовал зуд, обычно сопутствующий линьке. Я признаю, что линька была вне графика, но о её приближении я знал заранее.
– И как вы объясните присутствие предметов, похожих на тосокскую чешую, в комнате доктора Колхауна?
– Возражение, – сказал Дэйл. – Требование строить догадки.
– Я разрешаю, – сказала Прингл.
Щупальца не голове Хаска качнулись.
– Я был у него в тот день; должно быть, обронил несколько чешуек. Или, возможно, я сорил чешуёй по всему общежитию, а доктор Колхаун заметил и, заинтересовавшись, подобрал их и принёс в свою комнату для изучения; их могли сбросить со стола на пол в ходе потасовки, которая, возможно, сопутствовала убийству.
– Что вы делали в момент убийства доктора Колхауна?
– Я полагал, что обвинению не удалось установить точное время, когда оно произошло, – сказал Хаск.
– Хорошо. Что вы делали между восемью вечера и полночью двадцать второго декабря?
– С восьми до восьми тридцати я смотрел телевизор.
– Какую программу?
– Полагаю, я беспорядочно переключал каналы. Я смотрел понемногу множество передач. – Пучок щупалец сложился в тосокский эквивалент пожатия плечами. – В конце концов, я мужчина.
Присяжные рассмеялись. Щёки Зиглер немного покраснели.
– А чем вы занимались после того, как закончили переключать каналы?
– В основном, медитацией. И, разумеется, линькой.
225
Полной ясности нет, но, по‑видимому, это как‑то связано с музыкой кантри (Колхаун, в конце концов, из горной части Теннесси, родины этого музыкального стиля). http://youtu.be/N_cQuBSo_jk