Соня Кривая

Опытный конспиратор, она знала, сразу к дому подходить нельзя, надо убедиться — нет ли за тобой слежки. Соня обошла дом переулком. Мимо нее прошел мужчина. Походка его показалась Соне знакомой. Ба, да это же ротмистр Зудов из Челябинска! Одет был в штатскую одежду.

Между тем Зудов замедлил шаг. Потом стал раскуривать папиросу, незаметно осматриваясь по сторонам.

Белая контрразведка Омска была предупреждена о возможности появления в городе Софьи Кривой. Не сомневались, что, приехав в город, появится она на Степной. Сюда и был направлен приехавший из Челябинска Зудов.

Не будучи обнаруженной, Соня направилась на Мясницкую улицу, на квартиру Е. Л. Киржнер, связной с Омским подпольным комитетом.

«У меня была явочная квартира, — рассказывает в своих письмах Е. Л. Киржнер, — от меня получали пароли и дальнейшие явки приезжающие в разное время в Омск из Челябинска Соня Кривая, Станислав Рогозинский, Рита Костяновская. Все они были у меня на квартире только по одному разу. От меня они получали явки на встречу с членами Омского комитета…»

Передав деньги омским подпольщикам, С. А. Кривая побывала в других сибирских городах, установила связи с местными большевистскими организациями.

В это же почти время в Омске побывал и С. М. Рогозинский. Он приезжал на третью Сибирскую конференцию большевиков.

В Челябинск С. Рогозинский вернулся раньше С. Кривой. Он еще не знал, что в городе идут аресты.

Прямо с вокзала Станислав Матвеевич направился в библиотеку. Ему не терпелось сообщить о приезде, информировать членов горкома о решениях конференции.

На Горшечной улице Рогозинский увидел неожиданную для себя процессию. Четыре казака конвоировали арестованного. В нем он с ужасом узнал Алексея Григорьева. Они встретились глазами — старые друзья, товарищи по партии, по опасному делу. Рогозинский понял все — надо скрываться.

И он вернулся в Омск…

Но и в Омске уже шли аресты. Здесь были арестованы многие руководители подполья.

У некоторых омских коммунистов возникло подозрение, что именно С. М. Рогозинский является провокатором. Это была ошибка. Трагическая ошибка.

Уже после разгрома колчаковщины в архиве колчаковской контрразведки был найден документ, в котором говорилось:

«Рогозинский Станислав, казначей организации, был делегатом на конференции большевиков в г. Омске в половине марта с. г. (не задержан)».

Это был честный коммунист, до конца преданный делу партии…

Бессмертие

…Выполнив задание Челябинского подпольного комитета, С. А. Кривая вернулась в Челябинск. Софья Авсеевна, конечно, знала, какому риску она подвергает себя, возвращаясь в родной город. Оставшиеся на свободе товарищи спрятали ее на квартире М. Бухарина. На следующий день Софью Авсеевну должны были переправить на челябинские угольные копи.

«К несчастью, сделать этого не успели, — вспоминает М. Бухарин. — 28 марта, в половине второго ночи, мой дом был окружен. Нашли в моей квартире Соню Кривую, которую арестовали. Всего в моей квартире нас вместе с моими родственниками было арестовано шесть человек. В контрразведку нас сопровождали восемь офицеров и тридцать человек команды…»

„Допрос революционерки С. Кривой“. Репродукция с картины художника В. Б. Рябинина.

Допрашивал ее капитан Савицкий. Он сразу же узнал «старую знакомую».

— Торжествуете победу, капитан? — усмехнулась Соня.

— Так вы, оказывается, большевичка?

— Да, и горжусь этим.

— Какую роль выполняли вы в вашей партии?

— Я честно выполняла все поручения.

— Вы были связной. Вам знакомы многие имена? Будете говорить?

Соня молчала на допросах.

«…Ее сильно били, — вспоминает М. Бухарин. — Били в пять резиновых палок, дали одну настилку (как говорили контрразведчики), штук полсотни ударов…»

После пыток и одиночного заключения в тюрьме С. А. Кривая вместе с другими челябинскими подпольщиками была отправлена в Уфу. Их отправили с особой осторожностью. Везли днем. Ночью состав стоял на станциях: охрана боялась нападения партизан.

В Уфу прибыли хмурым апрельским днем. Арестованных окружили конным казачьим конвоем и повели в тюрьму. И опять жестокие пытки, издевательства.

Но вот арестованные получили известие, что советские войска уже в 30 верстах от Уфы. Появилась надежда на освобождение.

Колчаковцы, чувствуя свой конец, торопились. 8 мая 1919 года последовал «Приказ войскам Западной Армии», который уведомлял о закончившемся дознании 66 подпольщиков, проходивших по делу «подпольной боевой большевистской организации гор. Челябинска и Челябинского уезда». Они обвинялись в том, что

«составили сообщество, именовавшееся «Российской Коммунистической партией большевиков», заведомо поставившее своей целью ниспровержение путем вооруженного восстания существующего в России ныне государственного и общественного строя (так от имени Колчака выдавался строй, установленный им в Сибири и на Урале — прим. авт.), замену его Советской властью и коммунистическим строем и заведомо имевшее в своем распоряжении средства для взрыва и склады оружия, причем для достижения указанной цели соорганизовали ряд конспиративных ячеек (так называемых десятков) среди войск, рабочего и сельского населения, связанных между собой общим руководством Центрального военного отдела сообщества гор. Челябинска (так называемого Военно-революционного штаба), от которого получали руководящие указания, инструкции, деньги, оружие и взрывчатые вещества».

В частности, об Алексее Григорьеве, Залмане Лобкове, Софье Кривой, проходивших по этому делу, в Приказе говорилось, что они

«занимались провозом из Советской России на потребности сообщества крупных сумм денег, снабжали деньгами его членов, передавали таковым руководящие распоряжения и инструкции от Советского правительства, собирали и пересылали означенному правительству сведения военного характера, приготовляли для безопасного проезда членов сообщества с территории Всероссийского (Временного) правительства на территорию Советской власти подложные паспорта, неоднократно составляли прокламации и брошюры, призывающие к ниспровержению существующего государственного и общественного строя».

Военно-полевой суд над деятелями Челябинского большевистского подполья проходил в глухом подвале нового здания Уфимской тюрьмы в течение трех дней. По утрам председатель помощника военного прокурора общего корпусного суда Западной Армии подпрапорщик Кузик и члены суда занимали места за столом и по одному вызывали арестованных. Судебного разбирательства по существу не было.

15 мая был объявлен приговор. На этот раз осужденных собрали всех вместе, их поделили на две группы. Женщин было трое: С. Кривая, Е. Черепанова и К. Ильинская. Их поставили в первом ряду.

Во всем: и в том, что все члены суда были пьяны, и в их бессвязных речах, и в спешке — чувствовалась обреченность самих палачей.

Военно-полевой суд приговорил 32 подпольщиков к смертной казни, остальных — к различным срокам каторжных работ.

Приговоренные к смертной казни не теряли присутствия духа и надежды на освобождение. Софье Авсеевне Кривой удалось передать записку в соседнюю камеру. «Не горюй, моя соседка, скоро вскроется наша клетка, и полетим мы, как вольные птицы», — писала она подруге. Но не суждено было этому сбыться. В ночь на 18 мая белогвардейские палачи во дворе Уфимской тюрьмы привели приговор в исполнение. Под сабельными ударами озверелых казаков пали Дмитрий Кудрявцев, Алексей Григорьев, Софья Кривая, Вениамин Гершберг, Григорий Широков, Леонтий Лепешков и другие герои-подпольщики.