Страница 16 из 24
в Арктике, а в районе Северного полюса!
Дрейф СП-2
Повествуя о годе работы плавучей научной
станции «Северный полюс-2», журналисты
констатируют, что станция трижды меняла свое
место. Эта цифра несколько округлена и самим
Сомовым. Впервые станция, еще не до конца
отстроенная, перебазировалась на новое место 8
апреля 1950 года из-за того, что по ее территории
прошла «дышавшая» трещина. Здесь пробыли
долго. В «пляжный» летний период многие
палатки снова передвигались. С приближением
полярной ночи лагерь перестроили, по
возможности передвинув палатки, приблизив их
друг к другу, и обложив снежными плитами ради
тепла. Это переселение произошло 18 сентября.
Зимний период дрейфа был самым тяжелым и не только из-за сильного холода и темноты.
Подвижки льдов происходили все чаще, начался разлом льдины, стали дыбиться торосы.
Вот что записывает в вахтенном журнале дежурный по лагерю К. Курко о состоянии льда
13 января 1951 года:
«Лед непрерывно трещит или, вернее, грохочет. Грохот этот напоминает артиллерийскую
канонаду. Иногда он слышен в отдалении, иногда в непосредственной близости от
палаток». На следующий день дежурный Г. Щетинин записывает: «Через небольшие
промежутки слышится грохот льда, к этому почти привыкли». 29 января: «В 150—200
метрах от лагеря началось сильное сжатие и торошение. Молодой лед толщиной около 70
сантиметров надвигается на наше поле, образует гряду торосов и обламывает края поля
кусками шириной в 5—6 метров. Торошение происходит периодически, но очень
интенсивно, лед проходит 3—5 метров за 15—20 минут. При торошении хорошо
ощущалось колебание всего поля». 31 января: «Торошение возобновилось с западной
стороны нашего ледяного поля».
Сомов распорядился о монтаже автомашины, для чего на место ее стоянки перенесли
рабочую палатку ледоисследователей. На льдину машину доставили в начале осени в
разобранном виде, и некоторых существенных деталей недоставало. Начальнику станции
было уже ясно, что переезд лагеря на новое место не за горами.
Опасный разлом льдины начался 4 февраля. Ночью слышались сильные толчки и треск
льда, через лагерь прошли две трещины. Одна прошла под рабочей палаткой
ледоисследователей, разорвав ее пополам. В трещину упал аккумулятор и психрометр
Ассмана. Обрушив снежный тамбур, трещина прошла через рабочую палатку магнитолога
— там выступила вода, все же находившуюся там вариационную станцию удалось спасти.
Н. Миляев спал, отдыхая после дежурства. Услышав треск льда, выскочил в чем
пришлось, позвал товарищей и стал вытаскивать наружу научные материалы и ценные
приборы. Только потом уже оделся и обулся. Трещина ползла к палатке-мастерской.
Вторая трещина отрезала радиомачты и ветряк от места креплений их оттяжек, и они
упали. Ледяная щель прошла в 5 метрах от рабочей палатки гидрологов, отрезав ее и
гараж от лагеря, и в 8 метрах от палатки радистов; она расширилась до 1—2 метров. Новая
трещина побежала от первой под шестигранную палатку, где был склад продовольствия.
Пересекла она и аэродром. Юго-восточная часть поля была практически раздроблена на
куски, между которыми на глубине 2—3 метров зловеще плескалась вода. Если бы человек
упал туда, то выбраться без посторонней помощи он бы не смог. А внизу была бездна
глубиной в несколько «километров.
Научные материалы и ценное оборудование срочно подготовили на случай вывоза. Первая
трещина разошлась до 4 метров, потом стала сходиться и снова разошлась. Лед продолжал
трещать.
Чтобы лучше обследовать льдину, нужен был свет. Небосвод понемногу светлел, и
полярники радовались этому как когда-то язычники, молившиеся богу солнца Яриле. В
одно из дежурств М. Никитин записал:
«Юго-восточное направление день ото дня становится яснее, и Зорькой в это время
любуешься и радуешься, что скоро покажется и Шарик (солнышко), так что нами полная
полярная ночь пережита». Зорька и Шарик написаны с большой буквы.
Г. Яковлев, только что поправившийся после пневмонии, записал в свое дежурство 5
февраля:
«Все ледяное поле, на котором базировалась станция, разломано, и трещины прошли по
всевозможным направлениям. Местами лед разломан на мелкие куски, где образовалась
целая сетка трещин. Жилые палатки оказались расположенными в вершине узкого клина,
зажатого между двумя ледяными массивами... Аэродром тоже поломало... На север от него
видны широкие трещины-разводья шириной до 50 метров... Грохот ломаемого льда...
Дежурства усилены, дежурный получил ракетницу, в районе лагеря постоянно горит
электрическая лампочка... Научные материалы и документы запакованы в чемоданы и
вынесены на лед, на открытое место. Несмотря на опасное положение, настроение у
коллектива станции бодрое, научные наблюдения не прерываются. Повреждения,
нанесенные разломами льда, постепенно исправляются. Коллектив дрейфующей станции в
трудный момент еще более сплотился и полон решимости выполнить до конца
возложенную на него задачу».
Да, положение было опасным, но впереди коллектив ожидало более страшное испытание.
В ночь на 13 февраля грохот ломающегося льда усилился, трещины вновь разошлись. В
ста метрах к юго-востоку от лагеря возник вал торосов. Он поднимался, наступал — ведь
выламывались льдины толщиной в 3 метра! Достигнув в высоту метров 7—8, вал
остановился. Но впереди него, поближе к станции, уже выдавливались вверх новые
громады льдов — шел новый вал торошения. Обломок льдины уменьшился до площади в
40 на 70 метров. Еще один вал — и гигантская ледовая мясорубка сметет все палатки и
имущество!
Все глаза смотрели на начальника станции. Что будет? Он казался совершенно
спокойным. Команда его прозвучала незамедлительно:
— Каждый делает свое дело согласно плану.
Он не спрашивал, все ли знают свое место в аврале, он в этом не сомневался. И вот на
соседнее, нетронутое разрушениями ледяное поле стали перебрасывать самое ценное
научное оборудование, жилую палатку, запасы продовольствия и горючего. Установили
там запасную радиостанцию.
К концу суток началось торошение с северной стороны. Началась сильная пурга.
Эвакуировать лагерь Сомов решил еще раньше, но надо было найти крепкую большую
льдину. В темноте. В разных направлениях группы полярников обследовали ледяной
покров, перебираясь через трещины и свежие гряды торосов. Льдину нашли 17 февраля.
Самое жизненно важное имущество было уже перенесено через трещины на соседнее
поле. Оставалось перевезти его на новую льдину. Газик вошел в строй только 18 февраля.
А торошение усилилось. Ледяной вал надвигался на лагерь, был уже в 10 метрах от кают-
компании. Трещина прошла под палаткой бани, и палатка повисла над бездной. Лед
трещал, льдина испытывала толчки, как судно у стенки мола при неумелой швартовке.
Чтобы перевезти грузы, требовалась автомобильная дорога. Машина легко шла на
возвышенных местах, где ветер сдул снег, и буксовала на бывших снежницах, в
углублениях. Тогда ее поднимали домкратами, подкладывали под колеса доски. Хорошую
трассу дороги, отнюдь не прямую, нашли, зондируя снег во многих местах. Прорубали
проходы в торосах, через трещины создавали ледяные переправы, наводили мостки.
Итак, снова переезд — 18 февраля. К концу дня старая льдина сократилась до размера 30
на 40 метров. Ночевать на ней было рискованно, хотя подвижки льда прекратились. Эту
ночь люди провели в двух палатках, положив спальные мешки прямо на пол, на оленьи
шкуры, при наружной температуре 42—43 градуса. На новом месте жить стали в двух
палатках по четыре человека, а трое остальных — в радиопалатке на двух койках; спали