Страница 18 из 142
— Вот именно! И он испортил мне его! Такой день!
— Не может быть!
— Уж поверь!
— Но разве твоя свадьба не была верхом роскоши и изящества! О, не скромничай! Я помню, как все говорили, что твоё платье было самым красивым за последние пятьдесят лет, а ты походила на фею!
— Ах, Бекки, будь со мной рядом другой мужчина — может быть, я бы и не говорила так. Но случилось то, что случилось. Сразу, как только отец провел меня по проходу в церкви и вложил мою руку в его, Ричард переплёл наши пальцы и мы простояли так до конца церемонии. А потом, когда священник сказал, что можно поцеловать невесту, Ричард поднял мою вуаль и поцеловал меня, но вовсе не так, как следует целовать невесту. Он целовал меня, будто я уже взрослая женщина, а между тем это был мой первый в жизни поцелуй.
— Не может быть! Ты же была так популярна! С самого первого своего сезона! Неужели ты не целовалась ни с кем!
— Нет! Мне нравилось, чтобы мужчины ползали за мной, умоляли одарить взглядом. Максимум — разрешалось целовать ручку. Ну или вовремя танца шептать мне на ушко глупости. Свой поцелуй я хотела отдать тому, кого полюблю всей душой. И тут — его срывает почти незнакомец, неприятный мне, и делает это бесцеремонно и грубо. Я разрыдалась прямо там, так он подхватил меня на руки и пронес до самого экипажа. И мама с папой всё это видели и почему-то ничего не сказали ему. В экипаже он пытался меня утешить, но я не хотела с ним говорить. О, я была так несчастна!
— Бедняжка! Мыслимо ли так страдать?
— Это только начало. Крепись, моя дорогая Ребекка, ибо нынче тебе предстоит узнать, как обманчив бывает фасад! — торжественно провозгласила Джози. — Я поведаю тебе, как умерла прекрасная Джозефин Эддингтон, королева трёх лондонских сезонов!
— О Господи! — Ребекка не на шутку испугалась слов подруги.
— Слушай! — лихорадочно блестя глазами, сказала Джози. — Когда начался приём, он немного притих, и я уже стала надеяться, что мои слёзы подействовали на него. Но оказалось, всё напрасно. Он мне прямо сказал, что я не должна танцевать ни с кем, кроме него. Я заявила: вот ещё! А он сказал, что запрещает, потому что теперь я его жена. Правда, слабым утешением мне стало то, что сам он танцевал умопомрачительно. А главное, когда он меня обнимал, то в его объятии сливались сила и нежность. Это было неподражаемо и страшно бесило. Но все вокруг поздравляли меня, говорили, как я хороша, и я утешилась. А потом матушка увела меня в пустую комнату и рассказала мне, что должно произойти со мной ночью. Она сказала мне тогда, что будет больно, но надо будет немного потерпеть и потом будет хорошо. И что, мол, Ричард так любит меня и не допустит, чтобы я страдала! Потом она ушла, а за мной пришли служанки и проводили в комнату. Это оказалась спальня. Они хотели меня раздеть, но я накричала на них, и они ушли. Я плакала. Мне было страшно, я не хотела, чтобы он меня касался, а особенно так, как рассказывала мама. Но он пришёл. У него снова дрожали руки и голос. Он хотел меня поцеловать, но я влепила ему пощёчину и сорвалась. Уж тут-то я высказала ему всё, как он мне противен, что я согласилась стать его женой из жалости и прочее. Наверное, я говорила ужасные вещи, но тогда я думала лишь о том, как сделать ему побольнее. И уж не знаю, возможно, перешла какой-то предел и тут… О, Бекки, мне до сих пор страшно об этом вспоминать. Он словно озверел. Разрезал моё драгоценное платье ножом для бумаги, что лежал на туалетном столике… Буквально содрал с меня остатки одежды… Оторвал шнурок от колокольчика для вызова слуг… и … — она задохнулась и закрыла лицо руками, её трясло, но глаза оставались сухими, лишь болезненно поблёскивали сквозь просветы между тонкими пальцами.
Ребекка замерла, потрясённая услышанным.
Джози вздохнула, собралась с силами и продолжила:
— Он привязал меня к кровати и … вытворял со мной такие вещи, от одного знания о которых приличная леди должна сгореть со стыда. Ни мои крики, ни мои слёзы на него не действовали… Более того, распаляли ещё больше… Но самое ужасное ни это! В какой-то момент мне начало доставлять удовольствие то, что он делает со мной. Это было очень яркое, какое-то извращённое удовольствие, но мне хотелось, чтобы оно не кончалось… Это было гадко, отвратительно и невыносимо сладко. Словно он сломал что-то во мне, и проснулось другое — нехорошее, стыдное…
Джози замолчала, переводя дыхание. Ребекка не знала, что ей делать: то ли обнять подругу, то ли расплакаться. Всё, что она могла, лишь сжимать её тоненькие пальчики.
— Прости, что рассказываю тебе это. Я так долго носила всё в себе. Целых полгода! Я не могла рассказать никому — ни матери, ни сёстрам, ни, тем более, любимому отцу! Они все уважают Ричарда! Да что там, они даже, порой, завидуют мне — мол, он с тебя пылинки сдувает! Но они просто не знают, какой он плохой! Какой темный! — она снова остановилась, замолчала, потом, сжав руку подруги, закончила: — Я проснулась утром, только двинулась, а на меня как полетят лепестки роз. И падают, и падают… Белые, красные, розовые… А я села, обхватила колени и плачу, потому что чувствую себя, — уж извини за грубость! — последней шлюхой… И знаешь, с тех пор я не могу по-другому, я хочу этой боли! И чтобы меня связывали! И я сама провоцирую его на то, чтобы он был груб со мной! Ночами мне нравится быть продажной девкой, с которой можно творить всё, что угодно. Я ненавижу себя за это, но ещё сильнее, я ненавижу его, что он сделал меня такой!