Страница 112 из 142
Колдер опустился в стоящее неподалёку кресло и принялся потягивать бренди. Гастона он тоже угостил, и тот, прервав своё маятникоподобное хождение, остановился у камина, оперевшись на его полочку, и залпом осушил бокал. Затем, постав его на мраморную плиту, повернулся к Мейв:
— И всё ещё хотите знать, что это за исключение, так ведь, миледи?
— Да не томи уже, рассказывай! — подстегнул его Колдер. Выработанная за годы пребывания в Ордене привычка соблюдать субординацию не позволяла ему сейчас высказаться самому.
— Итак, Цветок Богини считается осквернённым, если к нему прикасается Тёмный Садовник.
— А разве не все Садовники тёмные? — удивилась Мифэнви. — Они же — демоны! — она бросила взволнованный взгляд на мужа, желая убедиться, что не обидела его.
Колдер же пристально смотрел на неё, но на лице его не замечалось неудовольствия. Он сидел, подперев подбородок рукой, и на тонких красивых губах его играла самодовольная усмешка, явно говорившая о том, что он ничуть не стесняется своей демонической сущности.
— Подавляющее большинство, — проследив за тем, как супруги играли в переглядки, проговорил Ленуа. — Именно поэтому правило и работает в девяноста девяти случаях. Но остаётся ещё тот самый пресловутый один процент — те, кого мы называем Светлыми. И Ричард Торндайк как раз такой. И именно Светлый имеет право, да что там — должен! — стать супругом Цветка Богини, потому что, таким образом, вершиться та самая «алхимическая свадьба», ведущая к рождению абсолютной Любви.
— Но почему же вы тогда говорите о каком-то его преступлении и согласии на смерть? — непонимающе произнесла Мифэнви. — Разве ему незнакомо это исключение?
— Оно известно всем в Ордене, — вклинился в разговор спустившиеся вниз Вардис. — Но всё дело в том, что стараниями его приёмной семьи у Ричарда сформировалось неизбывное чувство вины. И оно настолько сильное и деструктивное, что затемняет даже его светлый ум. И если ему говорят, что он в чём-либо виноват, он принимает это тотчас же, не споря и не рассуждая.
— О боже! — испугано выдохнула Мейв. — Это что же надо сделать с разумным и смелым мужчиной, каким он мне показался, чтобы тот стал так реагировать? — в глазах её, поблёскивавших сейчас как голубые звёзды, стоял вопрос.
— Со взрослым человеком вряд ли можно что-то сделать, но Ричарду было всего три года, когда Эрмидж взял его в семью. Уж не знаю, что именно там происходило, — Ричард никогда и ни с кем, даже с близкими друзьями, не говорит о своём прошлом, — но, полагаю, он был очень несчастен. Его там надёжно убедили в том, что он — гадкий и отвратительный. И теперь он, например, считает себя недостойным своей жены. Немудрено, что он не стал сопротивляться этому приговору.
— Чуть раньше вы, Гастон, — начала Мифэнви в крайнем волнении, — говорили, что Мастер-Дракон — не тот, за кого он себя выдаёт? Возможно ли, что им представляется нынче этот самый Эрмидж?
— Ваш ум не перестаёт меня поражать! — воскликнул тот восхищённо. — У меня и впрямь зародилось такое подозрение, когда я говорил с ним. Как Созерцатель я следил за Эримиджем с того самого дня, как он приютил осиротевшего Садовника. И могу сказать, что этот человек, совершенно не похожий на доброго самаритянина, взял мальчишку к себе неспроста — он со своим помощником проводили над Ричардом эксперименты по пробуждению силы, и им это удалось — Ордену даже пришлось задействовать Деактиваторов.
— Немыслимо! — Мифэнви потряхивало от обрушившейся информации, но Колдер сжал её ладонь, и к ней медленно вернулось спокойствие. — Но если у вас в Ордене всё так строго, как же Эрмиджу удалось проникнуть туда?
Мужчины покачали головами, дав понять, что ответа на этот вопрос у них нет.
— Постойте! — личико Мифэнви озарилось внезапной догадкой. — Но если этот Мастер-Дракон — ненастоящий, если это Эрмидж, который из какой-то личной корысти хочет отомстить Торндайку, то разве действителен вынесенный им приговор?!
Её собеседники переглянулись, и Колдер ответил с горькой усмешкой:
— Я тоже подумал об этом ещё в самом начале нашей беседы. Но в том-то и беда, что приговор вынес настоящий мастер и старейшины — он отразился на всех Эпистолах Памяти, которые есть у каждого Садовника, а это говорит о подлинности наказания.
— Но тогда становится совсем ничего непонятно, — честно призналась Мейв. — Ведь если допустить, что всё это проделки Эрмиджа и его родственников — дело имело какой-то смысл: месть, корысть, да всё, что угодно низменное и тёмное. Но вот если приговор вынесли те, кто знал о названом вами исключении, то ситуация становится просто абсурдной: потому что зачем приговорить к смерти невиновного да ещё и Светлого? И ещё — причём тут я, ты, Похитители Ароматов?
— А вот это мы и спросим у Эрмиджа, когда поймаем его на живца, — напомнил Ленуа, правда, с некоторой поспешностью, словно они забыли или хотели отказаться. — А для этого, господа хорошие, нам нужна одна крохотная деталь…
Колдер и Вардис согласно кивнули.