Гудериан

31 августа ситуация обострилась. Гальдер отметил: «…Явно невыгодное положение группы Гудериана (в тот день Гудериану пришлось послать в бой роту хлебопеков, чтобы удержать угрожаемый участок)… В телефонном разговоре с Боком он бросается обвинениями и оскорблениями. Ему может помочь только пехота, но это займет несколько дней, поэтому в результате неудачной атаки он должен держаться изо всех сил. Я считаю, что ему не следует помогать… Однако Бок намеревается отправить две пехотные дивизии». Позднее, в тот же день Гальдер упомянул о телефонном разговоре с Боком, в котором последний пожаловался на тон Гудериана, требующего личного решения фюрера по данной ситуации. «Это неслыханная наглость!»

В записи в дневнике Либенштейна от 1 сентября все это предстает в ином свете:

«Допущена крупная ошибка… для быстрого успеха, позволившего бы нам достичь наших целей до наступления зимы, были выделены недостаточные силы. Неоднократные просьбы вернуть 46-й танковый корпус отклонены… У командующего сложилось впечатление, что командующий группы армий, как и начальник штаба, все еще цепляется за старый план наступления на Москву. Нет сомнения, фюрер против распыления танковых групп, о чем и сказал командующему 23 августа. Поэтому командующий посылает радиограмму в штаб группы армий «Центр», где указывает, что из-за медленного продвижения 2-й армии цель операции не может быть достигнута без дополнительных сил, и предлагает, чтобы ему оказали поддержку силами 46-го корпуса, 7-й танковой, 11-й танковой и 14-й моторизированной дивизий, и просит решения фюрера… Как и следовало ожидать, эта радиограмма вызвала мощный резонанс… Результат: немедленная передача нам дивизии СС… В частной беседе начальник штаба группы армий сказал мне: «Были допущены ошибки…» На следующий день прибыл генерал-фельдмаршал авиации Кессельринг и сообщил Либенштейну, что фюрер поддержал позицию Гудериана. 3-го сентября Либенштейн написал: «Группа армий отказывается определить свои цели. Увертки».

4-го сентября Гальдер предпринял шаги, подозрительно смахивающие на вендетту: ему удалось настроить Гитлера против Гудериана: «Было много шума. Фюрер очень сердит на Гудериана, не оставляющего своего намерения двинуться на юг… Ему приказано вернуться на западный берег Десны. Постоянные трения между Боком и Гудерианом. Бок требует освобождения Гудериана от обязанностей командира танковой группы». И в этот же день подполковника Нагеля, офицера связи Гальдера, на совещании повторившего взгляды Гудериана, сняли с должности, назвав его «горланом и пропагандистом»11. Ввиду отсутствия четких приказов, Либенштейн находился в неведении относительно причин недовольства высшего командования и записал, что очевидная неудовлетворенность ОКВ достижениями танковой группы «глубоко задела» Гудериана, считавшего: «Сверху ищут козла отпущения в связи с медленным продвижением, в то же время мы уверены, что добились бы успеха, получив достаточное подкрепление. Он придерживается мнения, что обо всей ситуации следует доложить фюреру». Показательно, что 5 сентября Либенштейн воскликнул: «Когда же мы дождемся приказов, а не критики?»

И хотя после первых же осенних дождей дороги раскисли, и моторизированные войска могли передвигаться со скоростью пехоты, еле переставляющей ноги в вязкой грязи, наступление продолжалось. Русским приходилось не легче. Их техника тоже увязала в грязи, когда они в ненастье пытались вырваться из окружения – немцы сомкнули клещи, ударив на юг из района Смоленска и на север (Клейст) из района Кременчуга. Все отчаянные атаки советских войск были отбиты, хотя порой возникали весьма драматические моменты. Оборона немцев, организованная позади наступающих клиньев, напоминала бусы на нитке, которая легко могла лопнуть, если бы не танки, выручавшие в минуту опасности. 16 сентября Гудериан и Клейст подали друг другу руки в Лохвице, и окружение сомкнулось. На оперативных картах обстановка отражалась таким образом, что при взгляде на них казалось, будто завершающий вклад внесла 3-я танковая дивизия. Так оно и было на самом деле, однако от дивизии осталась лишь тень. На ходу оставалось только 10 машин, и 6 из них – допотопные Т-II. Прошло десять дней, прежде чем удалось собрать и подсчитать трофеи: 800 танков и 3500 орудий. В плен к немцам попало около полумиллиона советских военнослужащих. Мало кому удалось выскользнуть из окружения.

У Либенштейна начала складываться картина интриги, которая плелась наверху. 13-го сентября раскаявшийся фон Бок сказал ему, что послал бы Гудериану больше дивизий, но Гальдер придавал первоочередное значение наступлению на Москву. Кто же тогда не выполнял приказы? Позже, 30-го сентября Шмундт раскрыл, что «…намерения фюрера были неправильно реализованы. Группа армий «Центр», наступая на Москву, преследовала свои цели. Фюрер хочет, чтобы танковые группы действовали согласовано, но не решается отдать приказ и носится с идеей перевести танковые группы в свое прямое подчинение, как воздушные флоты подчиняются Герингу». Конечно, это оказалось бы уникальным событием в истории, если бы между военными царило полное согласие в вопросах стратегии и не было никаких интриг. Наиболее примечательным аспектом поведения Гальдера при таких обстоятельствах оказалась его очевидная готовность пожертвовать германскими солдатами ради собственных амбиций. Тот факт, что он поступал так и вел двойную игру, не сулил Гудериану ничего хорошего. Ведь Гальдер так и не простил ему «предательства», которое тот якобы совершил 23 августа, а свои собственные ошибки старался скрыть. Отсрочив завершение киевской операции, теперь Гальдер спешил возобновить наступление на Москву, хотя сезон летней кампании подходил к концу.

Когда немецкие клещи сомкнулись на Украине, был издан приказ о наступлении на Москву, подготовка к которому должна была быть завершена в максимально кратчайшие сроки. 24 сентября Бок назначил предварительную дату начала наступления на 2 октября. 27 сентября, когда закончилась сложная операция по перегруппировке войск, и те заняли новые исходные позиции, эта дата была окончательно утверждена. Однако Гудериана беспокоили более серьезные проблемы. 27 августа офицер связи, отправленный в Берлин к фон Шеллю за запчастями к колесным машинам, вернулся с его ответом: «Мы на пороге катастрофы… По причине дефицита стали нам пришлось сократить выпуск некоторых типов машин на 40 процентов». Либенштейн добавляет: «Нам часто присылают то, в чем мы совершенно не нуждаемся. Например, иногда под видом минометных боеприпасов мы получаем снаряды для бомбометов».

Световой день становился короче, а погода все более холодной и сырой. Силы, обещанные Боком, до перегруппировки были разбросаны между ленинградским фронтом на севере и Конотопом на юге, недоукомплектованные по личному составу на 15 процентов и по танкам на 25 процентов. У Гудериана же на ходу оставалось только 50 процентов танков. Однако при малочисленности пехотных частей танковых экипажей хватало, поскольку потери среди них были низкими. Запасы топлива были на исходе, транспорт, как гужевой, так и автомобильный, из-за плохих дорог не справлялся со своими задачами. Выгрузочные железнодорожные станции были подтянуты ближе к линии фронта, однако остро давала о себе знать нехватка подвижного состава. Поэтому перегруппировку проводили по принципу минимума передвижения, вследствие этого в подчинении штабов армий оказались соединения, совершенно им незнакомые. Например, всего лишь за сутки до начала боев Гудериан, чей 46-й корпус передали в 4-ю танковую группу Гепнера на севере, получил 48-й танковый корпус из состава 1-й танковой группы Клейста на юге, так как в географическом смысле это оказалось удобнее.

Исходные позиции 3-й и 4-й танковых групп, находившихся по обе стороны Смоленска, отделяло от Москвы самое короткое расстояние – всего лишь 200 миль. В июне, чтобы преодолеть такое же расстояние, немцам понадобилось пять дней боев, но это были бои с необстрелянными советскими войсками. И все же, в сентябре конечные цели казались вполне достижимыми. Во всяком случае, рассуждая теоретически, они вполне укладывались в рамки разумного. Русские понесли тяжелые потери, особенно в танковых частях, и их командование по-прежнему плохо управляло войсками. В то же время немцы не придавали особого значения тому факту, что две танковые группы, которые должны были наступать на Москву из района Ельни, занимали фронт протяженностью в 150 миль, и что группу Гудериана, находившуюся южнее, отделяло от них еще 150 миль. Немцы привыкли, что их изолированные танковые группы, действующие абсолютно независимо, всегда одерживают победу, и степень этой уверенности можно определить по характеру вклада Гудериана в план Бока.

11

Очевидно, не следует считать случайным совпадением тот факт, что многих сторонников Гудериана отправили в Северную Африку. Первым туда отправился Байерлейн. В октябре уехал Штауффенберг, а в 1942 году – Неринг и Либенштейн.