Гудериан

Тома, баварец и холостяк с очень переменчивым настроением, слал Гудериану раздражавшие того донесения, в которых сообщалось, что танки не оправдали себя, и нет никакой надобности оснащать рацией каждую машину. Донесения поступили в тот критический период, когда Гудериан с огромным трудом выбивал фонды на закупку нового оборудования, и мешали его усилиям по наращиванию мощи танковых войск. Гудериан упорно доказывал, что танки в Испании применялись там, где их не следовало применять. В книге «Внимание! Танки!» он заявлял: «Ни война в Абиссинии, ни гражданская война в Испании не могут считаться, по нашему мнению, «генеральной репетицией» относительно эффективности бронированных боевых машин». Однако с его стороны это было лишь попыткой обструкции. Факт оставался фактом, операции сестры танковых войск, бомбардировочной авиации, рассматривались именно в этом свете, как демонстрация наилучшего средства, способного принести победу в войне. Леденящие кровь репортажи о воздушных налетах, в результате которых погибли тысячи людей и разрушались сотни зданий, печатались на первых страницах мировой прессы и усиливали позиции теоретиков воздушной войны, утверждавших, что с помощью ударов по гражданскому населению можно достичь решающего перелома в ходе войны. Танки не могли похвастать подобными достижениями и потому пользовались гораздо меньшим почетом и при распределении приоритетов в отношении финансирования стояли гораздо ниже авиации.

Гудериан искренне уверовал в справедливость своих требований и опасался, что оппоненты отнимут у Германии плоды его трудов. Вне всякого сомнения, он присвоил себе роль военного апостола. Иногда поступки Гудериана были нетипичными для него, и объяснялось это неимоверно возросшим нервным напряжением. Так, в 1938 году на учениях в присутствии Гитлера случилась ужасная путаница, причиной которого были бессмысленные приказы командира штаба 1-м танковым полком. Гудериан был в бешенстве. На разборе учений Браухич и генерал фон Бласковиц ограничились тем, что слегка пожурили офицеров, проявивших некомпетентность, а возможно, даже втайне позлорадствовали, став свидетелями подобного провала в одной из частей Гудериана. Однако Гудериан построил своих нерадивых подчиненных в шеренгу и без обиняков высказал все, что о них думал. Там присутствовал и его старший сын, тогда молодой офицер. По его воспоминаниям, сцена была ужасной. Отец метал громы и молнии, однако младшие офицеры, сослуживцы сына, восприняли это как должное. Необычным оказалось и то, что вслед за этим разносом Гудериан понизил в должности несколько старших офицеров, к чему прибегал весьма редко. Он привык извлекать максимальную пользу из всего, что было в его распоряжении – людей, пространства и техники.

Стрессы и перегрузки, которым подвергались начальники Гудериана, начали теперь отражаться и на нем самом. Бек, трагическая фигура, не сумевший превратить свои убеждения в дела, принадлежал к числу тех очень немногих старших офицеров, которым хватило проницательности, чтобы понять – Гитлер представляет собой угрозу для Германии. Бек не оставлял попыток убедить Браухича занять твердую позицию в деле Фрича, в феврале 1938 года ложно обвиненного в скандальном поведении. Браухич отклонил предложение Бека. Убежденный, что нападение на Чехословакию явится непоправимой ошибкой, Бек осмелился возражать самому Гитлеру на том основании, что Германия не готова к войне. Однако Браухич и здесь не решился бросить вызов избранному представителю народа и предал Бека. С этого времени, что бы ни делали генералы, ничего, кроме открытого мятежа, не могло остановить Гитлера. Бек подал в отставку, начались поиски более покладистого начальника штаба. Возможным преемником Бека в течение некоторого времени считался Гудериан. Об этом вспоминал генерал Вермонт, с 1933 по 1939 год часто встречавшийся с ним и вынесший из этих встреч впечатление о нем как о «…страстном танкисте – и ничего больше». Вряд ли кандидатура Гудериана на авторитетный и очень высокий пост начальника генштаба рассматривалась всерьез. Уже одно упоминание об этом не могло не вызвать антагонизма среди встревоженных генералов. Гудериану не только не хватало необходимого генеральского стажа и престижа для такой августейшей должности, но вдобавок он был 138 представителем фракции военного меньшинства и явным фаворитом Гитлера. В конце концов, дела у Бека принял Франц Гальдер и продолжил линию оппозиции Гитлеру, хотя и с меньшим рвением.

Диалог между Гитлером и Гудерианом теперь приобрел характер личных контактов. Приглашения на обед или в оперу неизменно приводили к дискуссиям о проблемах танковых войск. Привычка отводить Гудериану ведущую роль в военных операциях стала почти формальностью. Так, 16-му корпусу после Мюнхенского соглашения, отсрочившего войну, поручили оккупировать Судетскую область. 5 октября Гудериан писал Гретель о тех «страданиях и преследованиях», которые пришлось вынести немцам при чешской власти – они «потеряли всякую надежду». В «Воспоминаниях солдата» он повествует о восторженных толпах, приветствовавших фюрера и его войска. Когда Гитлер сел в автомобиль Гудериана, «он в очень дружеской манере пожал мне руку… Очень великий человек!» – писал Гудериан. «Такая победа без единого взмаха меча – пожалуй, беспрецедентное явление в истории. Разумеется, это стало возможным только благодаря тому, что в наших руках был новый, острый меч, и мы проявили твердую волю пустить его в ход, если бы мирные средства оказались исчерпанными. Этот отважный человек преследовал очевидные цели, не оставляя ни у кого ни тени сомнений».

Далее он рассказывал об оккупации: «…укрепления противника оказались не такими сильными, как о них думали, но все же лучше брать их таким способом». О «…нескрываемом удовлетворении каждого, включая министра иностранных дел, фон Риббентропа, что войны удалось избежать». Говорил и о том, что с Рейхенау у него нет никаких расхождений: «Мы пришли к полному согласию. От его штаба было мало пользы. Жаль!» В тот момент в Германии, пожалуй, мало кто не согласился бы с Гудерианом в его оценке Гитлера. Несправедливый Версальский договор был ликвидирован, и при этом не пришлось пожертвовать ни одной человеческой жизнью. Однако долговременные последствия этого шага оказались более зловещими. Тогда Гудериан не придавал им особого значения, настолько некритичным было его отношение к фюреру.

Когда программа перевооружения стала набирать темпы, выяснилось, что ресурсов катастрофически не хватает. Австрийский ломоть оказался не по зубам германской экономике, и на горизонте замаячил призрак инфляции, тем более что Гитлер, проглотив Судеты, готовился к захвату всей Чехословакии. Политика министра экономики, доктора Шахта подвела финансы страны к пропасти. Присоединение Австрии и Судет скорее увеличило, а не уменьшило долг Германии. В 1937 году Шахт установил ограничения на военные расходы как по времени, так и по количеству, и в январе 1939 года, будучи президентом рейхс-банка, предложил министру экономики объявить Рейх банкротом, отказавшись предоставить очередную ежемесячную ссуду. По словам Геринга, уполномоченного по выполнению четырехлетнего плана, Шахта сразу же уволили. Однако мировое общественное мнение уже было настроено против Германии, и Гудериан, посетивший Британию в это время, должен был почувствовать такую перемену.

Когда в марте 1939-го была оккупирована вся Чехословакия, и Гитлер стал оказывать давление на Польшу, в умах генералов уже не оставалось сомнений относительно того, по какому пути их ведут. По отношению к гитлеровскому режиму и его политике сотрудников генштаба, как и гражданское население, можно было условно разделить на три категории. К первой категории относились такие, как Гудериан, те, кто приветствовал гитлеровский режим как средство возрождения престижа и авторитета Германии, кто гордился армией, которую они строили заново, и кто был зачарован новыми видами оружия. Вполне понятно, что это чувство обостряло честолюбивое желание увидеть свои идеи воплощенными в действительность. Эта группа, пожалуй, очень опасалась поляков и ненавидела коммунистов. Западные державы являлись противовесом для их весьма агрессивных устремлений, потому что были слишком сильны. Вторая категория включала военных и гражданских лиц, при Гитлере лишившихся своих должностей или третировавшихся им, и потому питавших к нему неприязнь – например, Гаммерштейн-Экварт и Шахт, а также Бек, выступавший за мир главным образом потому, что считал, что Германия не готова к большой войне. В этом отношении Гудериан был с ним согласен, потому что слишком хорошо знал несовершенства танковых войск и всей остальной армии. И, наконец, третья категория – огромное большинство, те, на кого Гитлер одел свой хомут, кто соглашался со второй категорией, но не подали в отставку, не были уволены и продолжали тянуть лямку, стараясь не слишком глубоко вникать в суть дел, которыми они занимались. Бек и его единомышленники постепенно создадут движение активного сопротивления. Гальдер будет обсуждать с заговорщиками планы убийства Гитлера, когда наступит подходящий момент, и при этом станет лавировать и давать туманные обещания, а когда дойдет до дела, пойдет на попятную, ссылаясь на присягу на верность Гитлеру, принятую войсками 3 августа 1934 года, или на чувство долга перед армией в надежде, что, оставаясь на службе и не уходя в отставку, удастся сделать что-нибудь полезное. Однако, оспаривая некоторые планы Гитлера, тем не менее, Гальдер выполнял его приказы и продолжал заниматься подготовкой войны.