Страница 28 из 62
За несколько часов фронт значительно отодвинулся.
Танки рвались вперед, торопясь оседлать шоссейную дорогу. Но генерал, памятуя о своих приключениях, позаботился о безопасности Рамфоринха. Пустая деревня страшила.
Между танками медленно проползла в гору штабная машина. Остановилась у ворот.
Генерал оставил в распоряжении Рамфоринха старшего офицера из опергруппы.
Барон вышел первым, за ним офицер, потом уже и я.
Над воротами вывеска: "Детский оздоровительный санаторий". Расчищенная дорожка, умощенная булыжником, вела к подъезду.
Командир саперной роты отрапортовал офицеру, что замок проверен, мин нет.
Барон медленно направился к замку.
В замке чистота. Больничная чистота. В комнатах и залах детские кроватки, на втором этаже классы, больные дети здесь ч учились.
Все оставлено, никто ничего не убирал. На стенах географические карты, в шкафах книги, в ботаническом кабинете в неприкосновенности остались незамысловатые коллекции насекомых и чучела лесных зверьков.
Барон задержался в учительской.
Просторный, полукруглый зал. Огромные окна открывали широкий обзор, из них видны парк, парадный въезд, кирпичный мост через речку, село, далекая пойма реки.
Барон остановился у окна. Подозвал меня.
— Фон Дервиз прекрасное выбрал место. Я здесь устроил бы себе охотничий замок. В лесах и на лугу запретил бы всякое появление двуногих, развел бы оленей, кабанов, лосей... Жизнь дается один раз! Каждый должен брать от нее все по своим возможностям...
Барон обернулся к офицеру:
— Вы сообщите по своей линии, что я беру это имение. Я в Берлине все устрою...
Барон обернулся ко мне. Улыбались его губы, глаза не улыбались.
— Вот видите, как все делается у людей дела! Через несколько дней я пришлю сюда рабочих, и замок приведут в надлежащий вид...
— Надеюсь, вы пригласите меня на первую вашу охоту?
— О, да! Обязательно! — ответил с усмешкой барон.
— Когда ждать приглашения?
Барон был готов к этому вопросу.
— Ну, скажем, на первый зимний снег!
Барон прошелся по залу.
— Никогда не надо откладывать хорошие вещи. Сейчас попрошу очистить этот зал и расставить столы для дружеского обеда. Я хочу отметить свое приобретение...
Барон прогулялся по парку, осмотрел все постройки.
Мы стояли у окна в зале, когда на горке, на дороге, поднимающейся из села к замку, появилась странная процессия.
Двигалась колонна подвод, запряженных лошадьми.
Эту процессию .можно было назвать большим обозом.
Десятка три подвод. На подводах дети.
— Что случилось? Что это за явление? — спросил барон, обращаясь к офицеру.
Офицер пожал плечами и пообещал немедленно справиться. Но я догадался и без его справки.
— Эго дети из санатория! — ответил я барону и взглядом задержал офицера. — Все понятно. Они слишком поздно эвакуировались. Танки перехватили все дороги, и они возвращаются назад, а с ними, быть может, и учителя, и врачи...
Офицер подтвердил мое предположение.
— Такие вещи и раньше случались, — пояснил он барону.
— А дети больные, — добавил я. — Сами они ходить не могут... Здесь лечат больных костным туберкулезом...
— Кто лечит? — спросил барон. — Кто платит за лечение, хотел я спросить?
Но я помнил о своем положении при штабе генерала п не торопился с пояснениями.
— Должно быть, — ответил я уклончиво, — к нам сейчас явятся воспитатели... Они все и объяснят!
— Если вы окажете любезность быть переводчиком!
Барон, видимо, решил мелкими уколами вывести меня из себя. Он не мог не понимать моего душевного волнения в ту минуту, хотя и не знал, что это село близко мне не только как обычное русское село.
— Делегацию привести ко мне! — распорядился барон.
Обоз между тем на подъезде к замку был остановлен автоматчиками, офицер пошел передать распоряжение барона. Мы остались вдвоем.
— Вы всерьез решили сделаться хозяином этого замка? — спросил я.
Барон покачал головой.
— Вы неисправимы, мой молодой друг! В Германии такое имение стоит целого состояния, через администрацию я этот замок получу почти даром... Мне нравится здесь...
— Тогда я, вероятно, могу с вами говорить как с хозяином этого имения?
— Я понял вас! Вы будете просить разрешения разместить этих детишек в замке... Гуманность и прочее.
Сначала послушаем их воспитателей!
Дверь открылась, и офицер пропустил вперед женщин. Они переступили порог и остановились, не зная, кто в зале главный, к кому обращаться. Офицер указал на барона. У меня возникли серьезные опасения — вдруг кто-то из них видел меня здесь до войны и узнает. Но никак я не ожидал того, что выпало на мою долю.
К барону подошли... моя мать и Марьюшка... У меня не только не оставалось времени что-то сделать, но даже обдумать свершившееся. Уйти я не мог ни под каким предлогом, ведь мне предстояло переводить.
Марьюшка здесь... Это еще объяснимо, она могла приехать к отцу, поступила воспитательницей к детям... Но как же оказалась здесь моя мать? Как могло случиться, что ее застигли немцы?
Мгновения, отпущенные мне на то, чтобы опомниться, истекли. Мать обратилась к барону на немецком языке, назвав себя и Марьюшку воспитателями детского санатория.
— О-о! — воскликнул барон. — Нам не нужен переводчик!
Барон сдержанно поклонился.
— Я представлюсь вам! Барон фон Рамфоринх!
И тут он обернулся ко мне...
— Это мой друг... — произнес он, указывая глазами на меня. — Я иногда пользуюсь его услугами при переводе с русского...
Мать и Марьюшка оглянулись на меня.
Мне ничего не оставалось, как приблизиться к ним.
Марьюшка тут же отвела взгляд, но мать, мать-то меня сразу узнала. Не дай бог, как говорится, пережить такое даже во сне...
Я знал ее выдержку, она ничем не показала, что узнала меня. Самое страшное мгновение проскочило. Но теперь ей предстояло преодолеть второй барьер, и не менее сложный. Перед засылом в Германию меня предупредили, что и она не будет посвящена, куда и зачем я уезжаю, Для нее я уехал в Испанию... Война в Испании давно окончена, я исчез, и вдруг здесь, рядом с бароном, да еще в роли его "друга".
Но я не заметил ни тени волнения на ее лице, она, конечно, мгновенно все поняла и сумела подавить волнение. Мать взяла Марьюшку за локоть как раз в ту секунду, когда она опять посмотрела на меня.
— Я предупреждала вас, Маша, — раздался неожиданно строгий голос матери. — Я вас предупреждала, что вы ничему не должны удивляться! Ничему! — повторила она с ударением.
— Переведите! — попросил меня барон.
— Я это могу сделать сама! — ответила мать. — Я предупредила свою спутницу, чтобы она ничему здесь не удивлялась... Она молода, не знает жизни, не понимает вашего мировоззрения...
— А вы знакомы с нашим мировоззрением? — спросил барон.
— Я — знакома!
— Вы немка?
Мать отвечала без промедления, навязывая стремительный ритм беседы.
— Нет! Но я много лет жила в Швейцарии и в Германии...
— Да, у вас прекрасное произношение...
Теперь я чувствовал по быстрой ее речи, что она в крайнем волнении, но боялся лишь за Марьюшку, что она не сможет понять мое появление.
— Политическая эмиграция? — спросил барон.
— Политическая эмиграция...
— Кто же революционер? Вы или ваш муж?
— И я и мой муж!
Зачем она все это ему говорит? В этакой откровенности нет никакой нужды, коммунисты никогда не вызывали симпатий у барона.
— Вы интеллигентный человек. Вы из дворян?
— Да, я из дворянского сословия...
— Коммунистка?
— Да!
— Итак, — продолжал барон, неуклонно продвигаясь к своей цели услышать откровения о войне, — вы заявили, что вам известно наше мировоззрение... С какой просьбой вы решили обратиться к нам?
— Теперь уже к вам, господин Рамфоринх, если только вы не однофамилец главы международного химического концерна...