Страница 6 из 14
С этих позиций цель образования видится не в том, чтобы благоприятствовать элите или предоставлять ей льготы, но в том, чтобы давать детям возможность в полной мере использовать имеющиеся у них навыки. Тестирование больше не является синонимом элитарности, поскольку круг тестируемых качеств становится гораздо шире, чем сегодня. Дети приходят в школу с неодинаковыми способностями, точно так же как и взрослые работают с разной отдачей. Таким образом, нам нужно тестировать детей, но гораздо шире, чем когда-либо в прошлом, тогда мы не загубим талантов, как, я почти уверен, это происходит сегодня. Мы дадим каждому из детей тот вид образования, который подходит наилучшим образом именно ему, а тем детям, кто показывает незаурядные способности в данной области, будут предлагаться дополнительные задания, чтобы в максимальной степени раскрыть их дарование.
Мои взгляды на образование и тестирование совпадают с воззрениями Джефферсона. Но сегодня нашей практикой использования тестов заправляет Гамильтонова перспектива, занимающая в классном обучении доминирующее положение. В сфере тестирования мы вцепились в Гамильтонов элитаризм, чтобы защититься от того, что представляется нам хаосом, порождаемым Джексоновой концепцией демократии. В преподавании мы крепко держимся за Джексонов популизм в ложной надежде, что в один прекрасный день все учащиеся и впрямь обретут равенство. По моему мнению, нас должна мотивировать именно Джефферсонова концепция демократии и именно ее нужно постараться воплотить в наших школах и на рабочих местах.
Джефферсонова традиция в наибольшей степени способствует процветанию интеллекта успеха. Лишь она созвучна моей концепции интеллекта успеха. Гамильтон был не прав: люди могут обладать успешным интеллектом, но это не обязательно имеет причинную связь с их годами формального образования, их умственными способностями, их происхождением, социальным классом или, уж если на то пошло, с их IQ. Джексон также был не прав: не всем в равной степени присуща способность успешно применять умственные способности. Прав был Джефферсон: каждый обладает умственными способностями, которые можно развить, но не все развивают их в равной мере.
Люди с интеллектом успеха извлекают выгоду из своих умственных способностей, направляя их на компенсацию и корректировку своих слабых сторон. Родители, школа и работа должны способствовать развитию интеллекта успеха всеми доступными средствами, усматривая в умственных способностях не статичность и жесткость, а, напротив, гибкость и динамичность.
Зависимость от тестов: как мы становимся «тестоманами»
Как известно, люди с постепенно усиливающейся зависимостью от наркотиков рано или поздно достигают точки, когда уже не могут представить себе жизни без наркотиков. И продолжают принимать их, причем не потому, что наркотики несут приятные ощущения, но с тем, чтобы избежать «ломки», сопровождающей процесс отвыкания. То же и с нашим обществом – мы развили в себе зависимость от тестов, которые позволяют измерить лишь уровень инертного, пассивного интеллекта, но не его продуктивность или достижимый потенциал. Мы боимся, что небо обрушится, если перестать использовать эти тесты. Но когда в колледже Бодуэна отказались от применения теста SAT, небо не упало. Почему наше общество так привыкло к тестам, измеряющим качества, которые, если смотреть в перспективу, оказываются не столь уж и важными? Одним из факторов является такая национальная черта американцев, как страсть к точным измерениям.
Если спросить у мистера Спока из пресловутого сериала Star Trek, какова температура за окном, и уточнить, что вы предпочитаете шкалу Фаренгейта, а не Цельсия или Кельвина, он не задумываясь ответит, допустим, «72,849273 градуса». Что касается знания температуры, то здесь нет ничего общего с точностью. Фактически в нашем обществе нет и намека на точность, когда дело доходит до знания практически всего, включая измерения уровня интеллекта. От знакомства с результатами стандартизированных тестов остается ошеломляющее ощущение точности; а по сути, аккуратности. Можно сказать, к примеру, что IQ равен 116 (с точностью до трех знаков), или что SAT составляет 580, или еще что-либо в том же духе. Но тут есть одна проблема. Наша способность измерять температуру и уровень интеллекта вовсе не одинакова.
В случае с температурой точно известно, какой параметр измеряется. В случае же с интеллектом такого знания у нас нет. Более того, единственное, что не дает нам измерять температуру с точностью мистера Спока, – это механическая точность прибора: имей мы достаточно точный термометр, и результат измерения был бы близок к абсолютному. В случае же IQ-тестов мы не знаем, что именно измеряется, и все увеличивающаяся точность измерений по большей части на поверку оказывается иллюзорной. Это как с кино: сколько ни увеличивай резкость изображения на кинопленке, более реальными от этого объекты на экране не становятся.
Значение, придаваемое нашим обществом проблеме точности, не ограничивается только лишь сферой умственных способностей. Отмечая средний за день индекс Доу-Джонса для акций промышленных компаний, кое-кто, возможно, полагает, будто «держит руку на пульсе» рынка ценных бумаг, коль скоро ему с такой точностью известно, что там творится. По существу же индекс Доу-Джонса для промышленных компаний представляет лишь ничтожно малую долю акций на фондовой бирже Нью-Йорка и ни одной акции ни на Американской фондовой бирже, ни на множестве бирж, не являющихся американскими. Более того, этот индекс даже не может служить беспристрастным индикатором состояния дел на рынке.
К примеру, в течение почти всего 1994 года происходивший время от времени лихорадочный рост индекса Доу-Джонса, охватывающего акции больших промышленных концернов, затушевывал тот факт, что на рынке в целом дела обстояли не лучшим образом. Многие немало удивлялись, слыша по радио и телевидению хорошие новости об идущих в гору акциях и обнаруживая, что в то же самое время их собственные ценные бумаги идут в противоположном направлении. А индекс Standard & Poor‘s 500, в большей мере (хотя тоже не полностью) отражающий состояние рынка в целом, едва шелохнулся.
Вызывает серьезные опасения тот факт, что на основании такой псевдоколичественной точности – информации, которая в численном отношении точна, но в концептуальном плане не имеет с точностью ничего общего, – принимаются важные решения. Так, подборщики пакетов акций, вооруженные всевозможными количественными показателями, не всегда оказываются в выигрыше, тогда как случайным образом собранные пакеты акций (по существу привязанные к рыночному индексу курсов), как правило, дают прибыль более высокую, чем портфели, составленные с учетом индексов, производящих впечатление чрезвычайно точных. И в самом деле, управляемые профессионалами взаимные фонды лишь от случая к случаю функционируют успешнее, чем рынок в целом.
Цифры обладают властью и в других сферах. Для примера обратимся к такой далекой от психологии отрасли, как нефтеразведка. Затронув в беседе с директорами компании, специализирующейся в обнаружении залежей нефти, проблему псевдоточности, я был поражен, услышав, что перед нефтеразведочными фирмами стоят те же проблемы, что и перед исследователями, занимающимися психологическими измерениями. Они не могут сказать наверняка, будет ли обнаружена нефть на данном участке. Что они действительно могут, так это получить оценки вероятности обнаружения здесь нефти. А поскольку бурение непродуктивных скважин обходится слишком дорого, нефтяные компании предпочитают вести бурение только там, где нефть есть наверняка. Тем не менее со слов директоров выходило, что сами они обычно предпочитают пользоваться точной количественной информацией, а не сведениями, менее поддающимися количественному определению, даже если эти сведения оказывались в прошлом более достоверными. Иными словами, бурильщики при выборе «потенциально перспективных акций» совершают те же ошибки, что и психологи с педагогами. Они предпочитают «железные сведения», даже если последние представляются подозрительными.