Страница 5 из 14
Однако результаты тестирований не очень-то годились на роль замены. Например, в колледжи поступало слишком большое количество школьников из Нью-Йорка. Евреев и выходцев из Азии тоже было непропорционально много, не только по отношению к численности их населения, но и с количеством представителей этих наций в высших социальных классах, где их всегда было не так уж и много.
И тут появляются соображения разнообразия. Понимая, что они в состоянии принять почти всех выпускников Bronx High School of Science, Stuyvesant High School и Hunter High School – этих трех престижных общественных школ в Нью-Йорке, – колледжи решили ввести принцип «разнообразия» и стали требовать от этих абитуриентов гораздо более серьезного подтверждения своих знаний, чем от претендентов, ходивших в другие школы. Добавим сюда непомерно высокую цену за обучение в элитном колледже (в конце 60-х она составляла свыше 30 000 долларов в год), и станет ясно, что колледжам удалось зарезервировать места для относительно состоятельных, потеснив при этом средний класс; в то же время в них остались места для нескольких представителей меньшинств и немногих относительно бедных абитуриентов.
И это еще не все. Колледжи по-прежнему могли отдавать предпочтение «наследникам» (абитуриентам, чьи предки посещали этот колледж) и «развивающимся типам» (абитуриентам, чьи родители до неприличия богаты), так что система поступления в колледж все еще предоставляла отпрыскам общественно-экономической элиты прекрасную протекцию. Пусть не всем из них, но достаточно большому количеству. У столпов общества по сути не было особых причин для беспокойства, разве что они имели несчастье родить непроходимого тупицу.
Итак, то, что начиналось как попытка придать процедуре поступления в колледжи демократичный характер, таковым оставалось недолго, несмотря на то что администраторы тех школ и колледжей, где используются тесты, по большей части действуют с благими намерениями. Они стараются делать все, что в их силах. Но сами по себе они в своей массе являются членами Гамильтоновой элиты, а потому смотрят на вещи со своей собственной, как правило, Гамильтоновой точки зрения.
Короче говоря, Гамильтонова традиция стала практически синонимом тестирования. По иронии судьбы, она сохраняет привилегии с помощью средств, изначально предназначенных для их искоренения. Охваченные привилегиями предпочитают поддерживать институт тестирования не только из-за того, что благодаря ему они преуспели в жизни, но еще и потому, чти их дети тоже собираются преуспеть. Как следствие, сегодня Гамильтонова традиция также преуспевает, а вместе с нею и практика тестирования.
Джексоновская традиция
Левое крыло как в образовании, так и в политике я буду называть Джексоновской традицией, вновь с той же оговоркой, что его воззрения не обязательно в точности совпадают с воззрениями Эндрю Джексона. Каковы были убеждения Джексона? «Джексоновская демократия разделяла то неуважительное отношение к интеллекту, которое является одной из непривлекательных черт демократии повсюду. Между политической демократией Джексона и философской демократией таких людей, как Эмерсон, не было точек соприкосновения… Люди становятся образованными, знания ширятся, хорошая квалификация становится общедоступной. Выдающиеся таланты и сильные характеры встречаются все реже. Общество становится менее блестящим и более процветающим… Обычный человек принимает активное участие в работе правительства почти на всех уровнях, вплоть до самых высоких»[4].
Джексон полагал, что все люди равны не только как человеческие особи, но и в отношении компетентности – любой будет работать не хуже другого на любом месте – будь то в правительстве, в судебных органах или почти на всякой ответственной должности. С таких демократических позиций все люди по сути оказываются взаимозаменяемыми. В переложении на современный язык такую ситуацию можно проиллюстрировать высказыванием одного известного ученого политика, с которым мне однажды довелось работать в комиссии. Он заявил аудитории, насчитывавшей свыше тысячи человек, что любой тест, который у одной группы дает более высокие результаты, чем у другой, по определению должен быть отклонен. Возможно, ему бы также доставило удовольствие видеть, как старшие дети работают наравне с младшими, дабы быть честными по отношению к последним.
Если стать на такие позиции, то отпадает надобность в отслеживании результатов или организации групп в школах, которые только и делают, что жалуют искусственные привилегии одной группе в ущерб другой. Становятся ненужными и тесты на проверку как умственных, так и других способностей, роль которых по преимуществу сводится к тому же. Если одна группа не столь удачлива в получении доступа к ресурсам, как другая, и если усилия обеспечить этой группе равенство не увенчиваются успехом, тогда ей следует предоставить льготы, пока она не достигнет равенства, независимо от продуктивности, но с учетом способностей, поскольку с Джексоновской точки зрения все равны не только в том смысле, что они человеческие существа, но и в конечном итоге по своим способностям. Что действительно имеет значение, так это равенство конечного результата, а не деятельности, приводящей к нему. И в самом деле, с этой точки зрения, если результаты уравнены, то за этим в какой-то мере последует и выравнивание объемов производственной деятельности.
Эта Джексоновская точка зрения привела к неразберихе в нашей образовательной системе. Во имя «полного охвата» детей с серьезными эмоциональными и физическими недостатками, требующих львиную долю внимания со стороны преподавателя и круглосуточного присмотра консультанта, направляют в обычный класс, в результате другим детям достается лишь малая толика учительского внимания. Учащихся, которые могли бы выделиться, отодвигают на задний план, и они опускаются до уровня слабейшей группы, а детей, которые едва соображают, что происходит в классе, помещают в него, чтобы они могли служить неким неуловимым и иллюзорным уравнительным целям. Действительно, сейчас родители даже требуют, чтобы их детям дали ярлыки «нетрудоспособных» или «гиперактивных», тогда они будут получать от школы дополнительные ресурсы. Где сыщешь более извращенную систему распределения ресурсов? Мы делаем вид, что равенство возможностей означает одинаковые знания для всех, и сами пожинаем плоды того, что посеяли, – систему образования, не предоставляющую полные льготы почти никому.
Джефферсонова традиция
Среди господствующих в Америке политических и образовательных воззрений есть и третья сила, которая несколько тушуется на фоне других или по крайней мере привлекает к себе меньше внимания, чем заслуживает. Эта сила представлена Джефферсоновой традицией в политическом менталитете Америки. Опять же, я не собираюсь здесь в точности воспроизводить убеждения Томаса Джефферсона, а лишь вкратце изложу их суть. «Джефферсон опасался прихода тирании и был приверженцем свободомыслия… Джефферсон [верил], что республика должна быть основана на аграрной демократии. Люди, согласно Джефферсону, были самыми надежными и добродетельными, хотя не всегда самыми рассудительными, хранителями власти, и образование лишь способствовало бы совершенствованию их здравомыслия… Джефферсон унаследовал ту идеалистическую концепцию нового мира, к которой питали почтение французские философы, – идею республики с мягкими законами и равными возможностями… отвергающей богатство и силу ради сохранения простоты и равенства»[5].
В Джефферсоновой традиции люди действительно равны в отношении политических и социальных прав и должны иметь равные возможности, но они не обязательно в равной мере извлекают пользу из этих возможностей и за свои достижения вознаграждаются далеко не одинаково. Люди получают вознаграждение за то, что они сделали, воспользовавшись равными возможностями, но отнюдь не за то, что они могли бы или должны были сделать. Потерпевшие неудачу не получают за свои попытки такого же вознаграждения, как те, кто преуспел.
4
S. Morison. The Oxford History of the American People.
5
S. Morison. The Oxford History of the American People.