Дети сингулярности

Потом улавливаю топографические образы: места, где много рыбы и где припрятана оленья туша. Наблюдаю оценку местности, выбор дороги и самых лучших малинников. Я чувствую запах решений и согласия. Эти трое - слаженная, цельная цепочка.

Всё это проносится в моей голове, хотя поверить в такое невозможно. Я не могу улавливать медвежьи мысли! Даже человеческие цепочки не способны обмениваться химической памятью - лишь эмоциями, да и то не всегда. И тем не менее у меня получается!

Я посылаю им образ лавины. Медведи вздрагивают. Ну разумеется, они боятся снежной реки. Да, они видели ее - это часть их воспоминаний. Я спрашиваю, где находится лагерь. Они знают, и я вижу его на обрыве над этой рекой, возле пня с вкуснейшими муравьями. Я смеюсь, моя радость эхом отдается в медведях, и на мгновение я забываю об одиночестве.

Идем, - зовут они.

- Идем, - окликаю я четверку Джулианов. Они неохотно плетутся следом.

Медведи петляют между деревьями - и мы вдруг оказываемся на тропинке, утоптанной подошвами ботинок. Звери фыркают, перебегают дорогу и исчезают в подлеске.

Мне хочется броситься за ними. А почему бы и нет? Свой долг по отношению к Хагару Джулиану я выполнил. А медведи - они, конечно, примут меня в свою компанию… Я вздрагиваю всем телом. Все равно я буду один. Я одиночка, и это навсегда…

Прощайте! - посылаю я вслед косолапым, хотя сомневаюсь, что они смогут меня услышать. Химиомысли не действуют на большом расстоянии.

Поддерживая Сьюзан, веду ее по тропинке. Звуки лагеря - человеческие голоса, шум мотора флаера - слышны еще раньше, чем тропинка сворачивает в последний раз. Мы останавливаемся. Дэвид смотрит на меня - то ли с жалостью, то ли с признательностью, а затем уводит остатки своей цепочки к лагерю.

Я остаюсь один.

Падаю на колени. Я так устал, так ослаб. И нет больше сил, чтобы двигаться дальше.

Кто-то легонько толкает в спину. Медведь! Он смешно тычется в меня носом. Обхватываю его серебристую шею - и мы идем к лагерю вместе.

Там суматоха: палаток теперь вдвое больше, чем было перед нашим отправлением, рядом целая стая флаеров… И все замирают при виде нас с медведем.

Все, кроме звеньев моей цепочки, которые бросаются ко мне, целые и невредимые, и я чувствую их еще раньше, чем обнимаю, и мы снова вместе. О, сладкое согласие!

Я вижу все, что случилось с ними, а они - все, что сделал я. И в какой-то миг это меня сносит лавиной, но веревка, которую Стром привязал к дереву, меня удерживает. И это мы спускаемся с горы и беседуем с медведями…

Ты спас нас, Стром, - посылает Мойра. Бола демонстрирует мне, как палатка, повиснув на веревке из паутинного шелка, удерживалась на поверхности снежного потока, вместо того чтобы погрузиться в пучину. Я прижимаю к груди Меду, и Кванту, и Мануэля и стискиваю их в объятиях. От этого ужасно ломит ребра, но я не разжимаю рук.

- Осторожнее! - говорит Меда, и сама тут же прячет лицо у меня на груди.

Я снова сильный, думаю я, когда моя цепочка помогает мне добраться до лазарета. Не потому, что они слабые, а потому, что вместе мы - сила.

В то лето на ферме матушки Редд мы были не одни. В год нашего четырнадцатилетия в Вортингтоне гостили еще семеро.

- После ланча приберитесь немного в гостевой спальне, - как бы между прочим обронила матушка Редд однажды утром. Пока одна из них жарила к завтраку яичницу, вторая выжимала сок из апельсинов, а третья накрывала на стол. К тому времени мы уже разделались с утренними обязанностями - нарвали целый букет алмазных цветов, нащипали овечьей шерсти, а заодно втихаря надоили с хмельного куста пару унций легкого пива - и теперь без дела околачивались на кухне.

Меда, моя родная сестра и наш интерфейс, спросила то, о чем все мы подумали:

- Кто там будет жить?

Это явно не был короткий визит - иначе зачем затевать уборку в гостевой спальне? Обычно, если на ферме кто-то оставался ночевать, мы просто раскладывали большой диван в каморке под лестницей.

Если гостей было много, стелили в большой комнате, прямо на полу.

Окинув нас взглядом, в котором ясно читалось недовольство подобным любопытством, матушка Редд лаконично ответила:

- Гость.

Мы пожали плечами.

После завтрака мы все утро занимались физикой. Задача была что-то вроде: «Если с крыши неподвижного вагона поезда выстрелить из пушки так, что ядро упадет на крышу другого неподвижного вагона, с какой скоростью вагоны будут двигаться в разные стороны через пять секунд?».

Какому идиоту понадобится затаскивать пушку на крышу вагона? - возмутилась я.

Стром хихикнул. Бола, ощущавший силу и движение на уровне интуиции, метнул нам образ пушечного ядра и изящной траектории его полета. Потом он добавил воздушные потоки, влияние земного тяготения и других второстепенных сил. Когда были учтены все обстоятельства, вплоть до энергии приливов и тяготения Юпитера, Кванта выдала ответ:

Семь с половиной сантиметров в секунду.

- Может, в следующий раз дашь мне хоть что-нибудь записать? - взорвалась Меда. В руках у нее был карандаш, но Кванта решала такие задачки в уме.

- Зачем?

- Для тренировки!

- Но зачем?

Меда застонала. Очень уж она эмоциональная, моя сестренка: сразу ясно, что у нее (а значит, и у нас) на душе. Впрочем, так и должно быть, ведь она - наш интерфейс.

- На экзаменах нам придется демонстрировать умение работать, а не выдавать готовые решения!

Кванта обиженно пожала плечами.

Однажды Кванты может не быть рядом, - послала я.

Мойра!

Я ощутила недоумение Кванты и ее секундный испуг. Вот уже почти четырнадцать лет мы вместе. И самый страшный кошмар для каждого - оказаться в одиночестве, отрезанным от остальных. А когда одному из нас снился кошмар, его видели все.

- Ладно, ладно. - Я подбодрила Кванту улыбкой, и она, успокоившись, вновь сосредоточилась на уроках. Оставшиеся задачи мы решали письменно. Сквозь дебри уравнений Кванта медленно, но верно вела нас к ответу, который знала заранее.

После ланча мы нехотя отправились в гостевую спальню и принялись разгребать накопившийся хлам. Взять и просто выбросить всю эту рухлядь было нельзя - среди мусора иногда встречались и ценные вещи. Мануэль, например, нашел отличный набор лабораторных пипеток, а в некоторых коробках попадались картины и фотографии.

- Посмотрим, что тут у нас… - сказала Меда, извлекая на свет фотографию в потертой пластиковой рамке.

Мы видели изображение ее глазами - достаточно четко, чтобы узнать нашу хозяйку, только намного моложе, чем сейчас, и в количестве четырех человек. В отличие от нынешней матушки Редд, седой и длинноволосой, со снимка на нас смотрела брюнетка с короткой мальчишеской стрижкой. К тому же она была намного стройнее - совсем не та пышная матрона, к которой мы привыкли.

- Это было еще до того как… - Меда замолкла на полуслове. Да.

Теперь цепочка матушки Редд - триада, но когда-то давным-давно это был квадрат. Она была доктором медицины, причем довольно именитым. Мы как-то читали ее работы и мало что поняли, несмотря на порядковое превосходство (наша цепочка все-таки секстет) и естественнонаучную специализацию. Но потом одно из звеньев матушки Редд погибло, оставив от нее лишь три четверти.

Снова повеяло страхом разлуки - это чувство мы еще не умели как следует контролировать. Стром вздрогнул. Я тронула его за руку. Потерять одного из нас, стать квинтетом…

Меда пристально всмотрелась в снимок. Я догадывалась, что именно ей хочется разглядеть, хотя ощущала лишь ее любопытство. Которое из звеньев матушки Редд погибло? Не думаю, что нам удалось бы это понять - все они были совершенно идентичными клонами. Меда отставила фотографию в сторону.

- Смотрите-ка, - сказала Кванта, вытаскивая из очередной коробки старинную книгу по биологии. Год издания - две тысячи двадцатый.