Страница 38 из 84
Вот и сейчас заснеженный Гиссарский хребет резко делит небосвод.
Чуть в стороне от перевала застыл над пропастью висячий ледник.
Легкий, холодный ветерок, струящийся с гор, вселяет сомнение в наши, много испытавшие за последние дни, сердца.
"Может быть, надо было идти через Хоки? Снега столько же, но там грунтовка и я знаю каждый ее изгиб, -- думал я.
А здесь, судя по всему, ни одной отары не прошло".
Наверняка об этом думали все. Но отступать никто не собирался. Все знали -- стоит расслабиться, и мы окажемся в Душанбе у своих разбитых корыт.
Глядя друг на друга, мы собрали нервы в один комок и продолжили путь. Житник, то и дело оборачиваясь, разговаривал с Наташей.
Серега любовался окрестностями. Я не просто шёл, а собирал вешенки. Хотел угостить Лейлу и Наташу грибным супом.
Когда Юрка стал говорить Наташе, что в опасных местах следует идти,
держась за хвост ишака, я вспомнил одну из своих полевых историй. Сгорая от желания скорее рассказать ее, я подобрался к ним поближе.
-- Однажды, на Майдане, -- начал я, -- золотоносном
рудопроявлении невдалеке от Кумарха, мне посчастливилось
найти отставшего от отары барана. Понятно, -- что с воза упало, то к геологу попало! Долго я за ним гонялся! Наконец, с пятой или шестой попытки, поймал. Веревки, чтобы поводок ему сделать, не было. Так я, сидя на баране, вытащил из капюшона штормовки тесемку, обвязал ею, снятую с рюкзака застёжку, и надел упрямцу на шею, чтобы не бегал больше самостоятельно. Повернул его на тропу и ногой под зад ударил. Баран -- ни с места! Поздно уже, вот - вот светило закатится, а он, как дерево. Довёл меня до истерики. Я его прутиком по спине, по яйцам...
Наконец тронулись, но со скоростью километр в час. Делать нечего, - смирился я с его медлительностью, тем более луна выкатила, светло стало. Иду о шашлыке мечтаю, А скотинка впереди трусит... Неспешно так, задумчиво. Оглядывается по сторонам, цветочки кушает... И вот уже лагерь вдалеке появился - километра полтора до него по тропе через закрепленную осыпь. Уклон крутой, - градусов 45, и тянется прямо к обрыву. А там сланцы на поверхность выходят. Есть такие осыпи из мелочи остроугольной, суглинком слегка сцементированные. Упадешь -- зацепиться не за что. Не разобьешься, но живого места на коже не будет.
Тропа хорошая, иду смело! И вдруг слышу, -- в лагере музыка во всю мощь заиграла. Шофер со студенткой Кларой танцы устроили! Я их предупреждал: если кто - то в маршруте -- в лагере должно быть тихо! У нас в экспедиции один геолог погиб так. Дополз покалеченный, почти до лагеря, кричал, но никто его не услышал.
Так вот, я разозлился, потерял бдительность, оступился -- и вниз! Всё! За одно мгновение жизнь перед глазами прошла!
Неожиданно, мое продвижение к мучительной, безвременной смерти резко замедлилось, а потом и вовсе прекратилось. Посмотрел вверх, а барашек - маленький такой, килограммов двадцать без шкуры, на шашлык хороший не хватит, как стоял на тропе, так и стоит, родной. Лишь дернулся немного, когда веревка под тяжестью моих ста двадцати килограммов до отказа натянулась. Полежал я с минуту на склоне, дух перевел. Потом подтянулся по этой веревочке, сел рядом со спасителем, обнял за шею, погладил нежно. До сих пор его запах помню -- родной такой, надежный. Растрогался, разговаривать с ним начал. "Прости, -- шепчу, -- брат, за былую грубость!
Хочешь, я тебе имя красивое придумаю?"
Своё обещание сдержал - "Незабудкой" его назвал. Долго я не давал разрешения на съедение моего спасителя. Только через месяц, со слезами на глазах, на день рождения Клары мы сделали из "Незабудки" шашлык...
***
Через несколько часов, мы подошли к подножию перевала. Здесь долина разветвлялась на две, идущие параллельно южному склону Гиссарского хребта. То здесь, то там ущелья и бегущие по ним ручьи разрезали остатки, сошедших зимой, лавин. Их было необычайно много для этого времени года. Да и понятно - прошедшая зима была суровой и богатой на снегопады.
Одна из таких лавин оказалась на нашем пути. Под ней, в промытом
тоннеле бешено клокотала вода. Мы осторожно шли по самой середине снежного моста. Внезапно послышалось тарахтение вертолёта. Все замерли...
Федя поднял голову и, не удержавшись, соскользнул вниз. Проводив взглядом Ми-четверку, мы с Сергеем, матерясь, бросились к провалу, но Феди там не было, -- поток унес его.
Мы побежали по течению, туда, где вода выбиралась из-под снежного свода, но Феди не было и там, хотя тоннель просматривался метров на восемь. Мы сели на берегу ручья и закурили. То, что этот бедолага появится у наших ног, сомнений не было. Вот только мертвый или живой? Не успели мы сделать и пяти затяжек, как из тоннеля раздались трёхэтажные выражения. Еще через минуту Сергей, с сожалением выкинув недокуренную сигарету, ухватил, Федю за шиворот, и мы вдвоем вытащили его на берег.
-- Ну, блин, лажанулся! И з-з-значок сгорел! --
Начал плакаться искатель приключений:
-- Хороша была шавка... Шиффер Клавка!
-- Федор Иванович! Вы удивительно хорошо плаваете! Скажите, где Вы прячете жабры, -- я, как мог, пытался взбодрить несчастного и мокрого Федю.
-- Расскажешь кому, что его вертолет сбил, -- не поверят, -- усмехнулся Сергей, мрачно разглядывая небо.
А в это время злополучный и всеми нами проклятый вертолет появился со стороны Ягнобской долины и, не снижая высоты и не меняя курса, ушел в направлении к Сардай-Мионе.
-- Опять вертушка! А мы всё смеемся, -- слегка поморщился Кивелиди, задумчиво выжимаая воду из плечевых накладок Фединого
пиджака.
-- Похоже, Тимур уже рудник там организовал. И гребет самородки лопатой.
-- Ну и хрен с ним! -- отозвался я. -- Зато молодость вспомнили. Я все мечтал в этих краях побывать.
-- Радуйся тогда. Твои мечты исполняются, -- усмехнулся Серёга и, обернувшись к несостоявшемуся утопленнику, строго приказал:
-- Федька, доставай водку!
Пострадавший мгновенно взбодрился и быстро развязал вещмешок.
-- Усе в порядке, шеф! -- радостно воскликнул он, понюхав, многократно обернутый в нижнее белье и перевязанный сверху
бечевкой, мокрый сверток. Наливай, Русик, не тяни!
Фредди веселел на глазах.
-- Ну что? Полетал чуток, Коуперфильд хренов!?
Я размотал сверток, достал бутылку и, сорвав зубами крышку, подал жаждущему Феде. Отпив граммов сто пятьдесят и немного порозовев, он пообещал, что впредь будет более осторожным. На его языке это звучало примерно так:
" Яйца морозить больше не буду! Век воли не видать"!
-- Не будешь, конечно. Я тебя на ишака посажу и проводом
примотаю. Есть у меня такой провод - тонкий и многожильный. Юрка ими сурков ловит. Отвязывать буду лично - по малой и большой нужде!
Пообещав это, я вспомнил давнюю историю и рассмеялся. Мужики удивлённо взглянули на меня, и я начал рассказ, надеясь отвлечь Сергея от мрачных мыслей:
-- Однажды мы возвращались с Барзангинского горного узла. С нами "шёл" геолог - Одиннадцать Лет Октябрьской Революции Иванович Худяков. Такое вот экзотическое имя - Олор. Мы его уважали. На студенческую скамью майор Худяков сел в сорок пятом, сразу после войны.
На этот раз, наш малопьющий и уважаемый коллега столько выпил, что в седле не держался ни при каких обстоятельствах!
Был вечер, а надо было добраться до промежуточного
лагеря. Мы крепко привязали Олора Ивановича проводом к лошади и спокойно продолжали путь.